Почему в Нижнем не удалось предотвратить убийство матери и шестерых детей? Размышления врача и писателя Анны Андроновой

Равнодушие и одиночество губит людей. Это не фигура речи, а реальная страшная правда. Нижегородское убийство матери и шестерых детей, прогремевшее на всю страну, вытащило на поверхность лишь верхушку целого айсберга проблем. Интернет и СМИ не могут удержаться от леденящих подробностей, а страшно оттого, что это здесь, рядом с нами. Это мы все виноваты

Анна Андронова, врач, писатель, Нижний Новгород

Молодая белокурая женщина гуляет с детишками по микрорайону. Они так заметны — коляска, а вокруг мал мала меньше. Светлые головки, яркие одежки. Кто-то смотрит с осуждением, кто-то с восхищением. Они жили через два дома, я их часто видела на улице. Тихая, вежливая, на редкость спокойная мама Юля. Не ругается, не нервничает, не кричит. Дети — чистенькие, воспитанные, послушные. Чтобы перейти проезжую часть, берутся за руки, сгрудившись у коляски. Такой разноцветной кучей они ходят в поликлинику, в магазин, в детский сад, просто гуляют, каждый раз возвращаясь в свой домашний ад. Живут они не на далеком хуторе, не на выселках, а в обычном "спальном" районе, в панельной 10-этажке, где за тонкими стенами порой слышно каждое слово, скрип двери, падение ложки на пол, не говоря уже о скандале или криках "убивают!". Почти десять дней в квартире тишина. Тишина и вокруг. Кому есть дело до странно молчащей соседней двери...

Закрытая дверь

"Зачем она?" — комментируют интернет-пользователи. Зачем она жила со своим нездоровым жестоким мужем, возвращалась, подвергая риску детей? Но давайте взглянем на конкретные факты, поднимем статистику. По данным 2015 года, в России от домашнего насилия каждые 40 минут гибнет одна женщина. Две трети умышленных убийств происходит по семейно-бытовым мотивам. Ежедневно около 36 тысяч женщин у нас в стране терпят побои мужей, из них больше половины не обращаются в правоохранительные органы. По данным различных общественных организаций, только 3 процента случаев доходит до суда.

Сколько же реально женщин годами живут со своими мучителями, переживая издевательства, насилие, унижения?! Они запуганы, угнетены морально, их душевное состояние далеко от нормы. Им некуда идти и не на что жить. Откройте интернет, пройдитесь по ссылкам, и вы не заснете ночью. Зарезаны, зарублены, замучены, оставлены голодными, беспомощными своими пьющими отцами и матерями, отравились алкоголем, выпали из окна, получили несовместимые с жизнью ожоги. Несчастные, ненужные родителям детишки, которых не смогло защитить государство, рожденные в неблагополучных семьях.

Семья Беловых также считалась неблагополучной. Многодетная, оба родителя не работают, мать все время в декретном отпуске, отец инвалид второй группы. Какие мероприятия, говоря казенным языком, должны осуществляться в отношении такой семьи? Посещения, наблюдения, беседы, контроль. Органы опеки должны определить, в полной ли мере выполняют Беловы свои функции родителей. Не опасно ли детям здесь, сыты ли они, здоровы, одеты ли по сезону, работает ли газ и отопление. Оценить и отчитаться. Все мы знаем, как важно у нас отчитаться на бумаге. Это порой важнее самой деятельности, важнее людей, для которых она затеяна.

В отношении семьи Беловых органы опеки выполняли, вероятно, свои функциональные обязанности точно по списку, без отклонений. Последний визит случился в июне и не вызвал беспокойства, по разным сведениям, приходили еще и в конце июля, когда и мать, и дети уже были мертвы, и дверь осталась закрытой. Что же должно было насторожить наблюдателей? Прислоненный к двери топор?

Впервые дело о лишении Олега Белова родительских прав из-за жестокого обращения было открыто в 2011 году, подали в суд именно органы опеки, по другим данным — бабушка детей. Никакого продолжения это действие не имело, потому что сама жена попросила дело закрыть и не лишать детей (на то время троих) отца. Было ли последующие четыре года в семье все благополучно? Родилось еще трое малышей, а седьмой был в проекте, когда Белова сама обратилась в суд за разводом и лишением родительских прав. За все это время среди формализованных "посещений" в ее дверь не постучался ни один человек, который бы стал ей другом, обладая при этом некоторыми полномочиями должностного лица. Ни один человек не вызвал ее доверия настолько, чтобы открыться, пожаловаться, поделиться страшными подозрениями. Никто не сказал ей: "Юля, звони, как только заметишь, даже почувствуешь что-то плохое. Отправь СМС, если не сможешь сказать вслух". Не было такого "телефона доверия".

В медицине есть понятие комплаентность, то есть приверженность лечению. Надо не только назначить лекарство, но и уметь спрогнозировать, будет ли пациент следовать рекомендациям. Если все мероприятия привели к гибели целой семьи, в чем тогда был смысл помощи? Если визиты к Беловым не были простой формальностью, то почему работники опеки, обладая профессиональными знаниями и опытом, не смогли оценить адекватно ситуацию в семье? Предотвратить, а не возбуждать теперь, уже после всего, уголовное дело с обвинениями в халатности и бездействии в отношении начальника районного управления образования и социально-правовой защиты детства.

Конечно, легче забрать ребенка у родителей-алкоголиков или у одинокой больной матери с низким доходом, чем из большой, полной и на первый взгляд вполне мирной семьи. Отец-убийца, по свидетельствам очевидцев, на людях с детьми не был груб или излишне жесток. Здоровался во дворе. Никого не обижал прилюдно, хотя образ жизни вся семья вела довольно замкнутый. Да, ругались, соседи не отрицают, слышали. Много детей, много забот, проблем, но это "частное дело семьи". Неужели именно это "частное" остановило помощь?

Они слышали, что-то знали. Одинокая больная женщина в том же тамбуре, соседи сверху и снизу. Стук и громкие крики: "Помогите! Убивают!" — не заставили всерьез забеспокоиться. Почитаем интервью с соседями: "Слышали, но милицию не вызвали". Почему? Все заняты своими проблемами. Громкая музыка, ревущая под окном автосигнализация — будут вызывать, звонить и жаловаться. Крикнешь в подъезде "помогите!", ни одна дверь не откроется (из личного опыта). Что мы за люди? Это страх? Лень, нежелание светиться? Равнодушие. Дружба и взаимопомощь соседей по дому канула в советское прошлое за редкими исключениями. Можно завалить полицию заявлениями о лающей собаке или визге дрели после 23:00, но не среагировать на убийство семи человек?

От слова "неучастие"

Больше всего претензий в обществе к действию или скорее бездействию правоохранителей. Граждане даже обращаются в администрацию города с просьбами найти виновных именно в полиции. Погибшая 6 раз подавала заявления в районное отделение. Ни один раз делу не дали ход. Насколько я знаю, по закону все случаи отказа от возбуждения уголовного дела по разным причинам должны быть дополнительно проанализированы прокуратурой. В 4 случаях отказы были подтверждены.

Все знают пресловутую формулировку: угрожает убийством — не доказуемо, вот убьет — приходите. Что же должно было произойти, чтобы это "убьет" в головах полицейских стало реальной угрозой? Получается, что не зря мы, обычные жители, ждем от полиции не помощи, а неприятностей. Виновные найдены? Пять служащих районного отделения полиции арестованы — участковые, начальник подразделения участковых, начальник отдела. Вслед за этим последовало 9 рапортов об увольнении от других участковых полицейских. Это что — массовый гнев по поводу несправедливых обвинений или страх наказания за невыполненную лично ими работу — халатность, бездействие, неоказание помощи?

Я не имею представления, как работают участковые полицейские. По какому бы адресу я ни жила, никогда ни одного не видела, как не видел ни один человек из моих знакомых. Позвони он в мою дверь — не пущу, потому что не поверю. О поквартирных обходах и участковых, с которыми здороваются старушки на лавочке, я читала в книжках и видела в кино.

У нас нет и законодательных механизмов, чтобы доказать вину и осудить человека за словесную угрозу. Белова попробовала обратиться в суд, но на первое заседание не явилась. Муж не пустил? Когда же она собралась второй раз, 27 июля, он ее просто убил. А если бы их развели, куда бы она пошла, где и на что стала бы жить мать шестерых детей в декретном отпуске? У нас на столбах висят только объявления о досуге, найме жилья и распродажах, но не адреса кризисных центров, которых и нет.

За рубежом доказала свою эффективность практика выдачи "охранных ордеров" по судебному решению. В том случае, если совершивший насилие не сидит в тюрьме, ему выдается предписание не приближаться к жертве на определенное расстояние. Неисполнение предписания грозит заключением на различные сроки. Подобные методы позволяют снизить количество жертв домашнего насилия на 20-40 процентов, они уже законодательно введены в странах бывшего Союза — Казахстане, Молдавии, Киргизии, Украине, Грузии, Азербайджане. В 150 странах такая норма действует, но России среди них нет. В деле Беловых именно правоохранительное звено не сработало профессионально, оказалось не в состоянии предотвратить тяжкое преступление. Но только ли оно?

Социальный невроз

Грядет новая истерическая волна, которую после нижегородской трагедии усердно поддерживают СМИ: оградить нормальных граждан от "психов"! Закрутить гайки и всех подозрительных насильно госпитализировать в буйное отделение. Убийца, вина которого практически не вызывает сомнений, состоял на диспансерном учете во Владимирской области по прежнему месту жительства, был инвалидом второй группы по психическому заболеванию. Если на такого больного не поступает каких-либо жалоб и сигналов, то участковый психиатр не посещает его активно, а должен раз в год получить сведения — где больной и что с ним. Олег Белов уехал в Нижний Новгород и из поля зрения врачей пропал, так как сам не обратился за помощью по новому адресу. Есть ли в этом случае законные механизмы воздействия на пациента, чтобы оградить общество от его возможной агрессии? Да, есть, и они должны быть известны.

Родственники и знакомые могут настоять на осмотре врачом — дома или в диспансере, но это только при желании или хотя бы с согласия больного (врач-психиатр, начиная беседу с пациентом, обязан представиться, назвать свою специальность). Буйному больному, который опасен для себя и окружающих, может быть вызвана психиатрическая бригада без его ведома и желания. Есть еще один совершенно законный способ: родственники, полиция, друзья, соседи, любой гражданин могут написать заявление в психдиспансер. Заявитель требует принять меры медицинского характера к такому-то (к Белову), который ведет себя не вполне адекватно. Диспансер обязан отреагировать — создать врачебную комиссию и освидетельствовать больного при его согласии, с последующей госпитализацией или амбулаторным, но более жестким, наблюдением. Либо освидетельствовать по решению суда, если больной не согласен. Это, понятно, дольше, но это возможно. К сожалению, мать погибшей Юлии Беловой, а именно она первая сообщила в интервью, что зять был "сумасшедшим", не знала этого или не хотела действовать без согласия дочери. Вероятно, районному отделению полиции тоже не пришло в голову подобное решение.

В 1993 году был принят новый закон о психиатрической помощи, который отменил репрессивную психиатрию советских времен. Прошлая система невозвратима, как сам Союз, и менять ее теперь в сторону ужесточения мер, с моей точки зрения, бессмысленно. Это путь, который может нас далеко завести — от декларируемой "доступной среды для инвалидов" к резкому ограничению свобод. Дело ведь не в слишком либеральном отношении к психически нездоровым гражданам, а в систематическом несрабатывании множества механизмов.

Психиатрия, как и вся российская медицина, несмотря на громкие заявления, находится в упадке. И поверьте, она осталась репрессивной! Наличие карточки в регистратуре психдиспансера, даже консультативной, грозит кучей ограничений в жизни. Пусть это просто невроз, благополучно текущая шизофрения или депрессия — клеймо поставлено. Вам не дадут водительские права, при приеме на работу отметка в медсправке "состоит на учете" отнимет у вас эту работу. Нетяжелые, адаптированные больные имеют гораздо больше ограничений в трудоустройстве, чем алкоголики, наркоманы, просто сильно пьющие граждане, не стоящие на учете, хотя эта группа пациентов должна быть социализирована, и работают они лучше.

Из множества инвалидов 3-й группы по психзаболеванию в нашей области работают единицы. Но как иначе они могут быть включены в жизнь общества? А они должны быть включены. Врачи-психиатры бьются именно за адаптацию больных как важнейшую часть лечения, в реабилитационных отделениях дневного пребывания (их единицы), на работе, в социуме. Вместо возврата к принудительному лечению нужны другие виды помощи, а альтернативы у нас в стране нет, кроме частных врачей, которые редки и дороги.

Дело ведь не в том, что Белов имел серьезный психиатрический диагноз, а в том, что он был опасен. Опасен настолько, что зверски расправился со своей семьей. Мы — общество — это допустили, мы знали и видели. Он не спустился на летающей тарелке, не был порождением секты адвентистов, не восстал из ада. Он был обычным гражданином государства, одним из многих, соседом.

Полицейские, прокурорские, работники опеки и образования, врачи, воспитатели детского сада, родственники, соседи, знакомые, спросите у себя каждый: кто мог спасти Юлю Белову и ее малышей?..