Владимир Путин и Дмитрий Медведев в Екатеринбурге приняли участие в крупном историческом открытии

В среду в Екатеринбурге был открыт Ельцин-центр. О том, как жизнь становится историей,— специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.

Ельцин-центр — грандиозное сооружение в центре Екатеринбурга, не очень понятно, как можно было сделать это за четыре года. Я имею в виду даже не внешние его контуры (они уже имелись — это было сначала офисное здание), а внутренние. Здание наполнено таким количеством идей и оригинальных документов из новой истории России, что у обычных ее биографов, штатных историков, на поиск и добычу их могла уйти и ушла бы не одна жизнь.

При входе стоит правительственная «Чайка» в натуральную величину. Да здесь все натуральное, ни одной копии. На «Чайке» Борис Ельцин путешествовал по Свердловской области, когда был первым секретарем ее обкома партии. Проходишь дальше, к началу экспозиции — и видишь, разумеется, портрет Михаила Сергеевича Горбачева. Ничего удивительного: в конце концов, с этого человека многое, хоть и не все, начиналось в жизни Бориса Ельцина. Но что же это? В ухе у Михаила Сергеевича серьга, а лицо так изукрашено, что кажется, что изувечено… Понятны, конечно, и хорошо известны отношения первого президента СССР и первого президента России, но зачем же уж так-то сразу? Потом, конечно, выясняется, что это был вход не на экспозицию музея, а в арт-галерею и картина — это работа художника Владислава Мамышева-Монро, открывающая выставку «Искусство 90-х»…

А экспозиция музея открывается подарками, которые в разное время делали Борису Ельцину. Тут по понятным причинам столько всего, но по тем же понятным причинам все останавливаются перед оранжевым пуловером, который подарил первому президенту России Борис Немцов. Его записка прилагается: «Решил подарить вам свитер, чтоб было вам тепло и уютно. А его цвет — намек на то, чего нам не хватает сейчас…»

Бодрое, безусловно, начало.

И я знаю, что идея повесить здесь этот свитер появилась гораздо раньше, чем был убит Борис Немцов. Но, конечно, позже, чем умер Борис Ельцин.

Выставку поздним вечером, накануне открытия Ельцин-центра, нам показывает девушка экскурсовод, которая, по моим подсчетам, сама-то узнала о многих, если не о большинстве событий новейшей российской истории, только когда пришла сюда — но как прикипела тут к этим событиям.

Она говорит, что сейчас мы войдем в лабиринт российской истории — и мы входим в него. Смотрим мультфильм, в котором эта история мелькает перед нами за несколько минут: от Новгородского вече до Владимира Путина. Это впечатляющий мультфильм, его сделал Джаник Файзиев, и все в нем вроде отражено, и даже те «несколько лет бурного роста экономики», которые страна пережила перед Великой Отечественной войной. И ты понимаешь и сразу соглашаешься, что такой бурный рост — это именно то, что страна, вообще не привыкшая к такому, должна была именно пережить, превозмочь, чтобы потом с облегчением вернуться к своему обычному состоянию…

И вот перед нами уже снова Михаил Горбачев, и торжественные слова о том, как ему удалось разрушить Берлинскую стену и сделать, кажется, невозможное. Но я все жду слова «однако» — и наконец слышу: «Однако выяснилось, что система не поддается реформированию… Ее нельзя было перестроить. Ее можно было только сломать…» Ну и что: разве не так?

В лабиринте ты узнаешь, где, да и как родился Борис Ельцин, а главное — в каких обстоятельствах:

— Когда он родился, к власти пришел Сталин, начиналась индустриализация…— рассказывает экскурсовод, а надо по-хорошему не слушать ее, хоть это все равно не получится, а рассматривать документы за стеклом, потому что уже началась феерия этих документов… Фотографии родителей, волейбольный мяч, которым он играл в университете, зачетные книжки разных курсов, телефон, по которому он звонил, когда уже работал в Свердловском обкоме партии… Начинать и продолжать, кажется, бессмысленно — за один раз, пусть это даже несколько часов, ты этого всего все равно не разглядишь… Но все-таки. Оригинал рукописного письма Михаилу Сергеевичу Горбачеву, датированного 1987 годом: «Я неудобен и понимаю это… И еще о стиле работы Лигачева…» Письмо было поворотным в жизни Бориса Ельцина (а может быть, и в жизни Михаила Горбачева) и считалось навсегда утерянным, а осталось только в списках, которые ходили тогда по рукам несколько лет, и стало мифом, и казалось, что даже и не было, наверное, на самом деле такого письма… Было, Татьяна и Валентин Юмашевы нашли его…

В цельном полутемном пространстве, там, где письмо лежит под стеклом, под потолком сияет неоном (а скорее всего, чем-то еще) цитата из первого президента СССР: «В политику я тебя не пущу…»

И дальше — жизнь Бориса Ельцина, состоящая из семи главных ее дней. Эту конструкцию придумал режиссер Павел Лунгин, помогавший делать музей.

— Итак,— говорит экскурсовод,— день ноябрьского съезда Коммунистической партии Советского Союза…

— Наверное, день ноябрьского пленума Московского горкома (МГК) партии…— осторожно поправляю я ее.

— Да…— растерянно соглашается она.— А я как сказала?

А я думаю о том, что именно для них, вот для таких юных экскурсоводов и нужен такой музей — чтоб учили назубок эту новейшую историю и никогда уже потом не забывали ее.

И сам я так хорошо ведь помню этот день. Как можно забыть? У меня, студента факультета журналистики, выходит первая статья «с выходом на явление», как говорил Шод Муладжанов, политический обозреватель органа МГК КПСС «Московская правда», где я работал стажером… И это целая полоса!.. О выборах директора одного НИИ… И это — главное событие в моей жизни… И ни одному однокурснику не снилось… И я бегу, покупаю газету на первом этаже главного корпуса МГУ, распахиваю ее — и вижу на моей полосе отчет об этом ноябрьском пленуме МГК КПСС, который снял Бориса Ельцина с должности… Это была наша общая страшная беда и боль… Как же забыть такое?..

И с этого момента вся экскурсия превращается в личное событие, потому что теперь с каждым экспонатом у меня связано что-то совершенно личное… и у огромного количества людей, десятков и сотен тысяч, которые еще придут сюда. Остальные, не заставшие, как девушка экскурсовод, учите наизусть — оно того стоит…

— А это речь Бориса Николаевича Ельцина на октябрьском съез… пленуме! — говорит девушка, и я вижу трибуну, голографического Бориса Ельцина на ней, настоящие ряды кресел, тех самых, перед которыми он стоял тогда…

— Речь тоже считалась утраченной,— рассказывает девушка,— и тоже была найдена… А вот портреты участников пленума ЦК, их можно повернуть, и на обратной стороне их цитаты — то, что они тогда говорили про Бориса Николаевича…

Я вижу Егора Кузьмича Лигачева, переворачиваю его портрет… нет, лучше и не читать… хотя это же то самое: «Борис, ты не прав!..» Хочу посмотреть, что там наговорил кандидат в члены Политбюро Нурсултан Абишевич Назарбаев — а нет, не поддается, не переворачивается… Сберегли Нурсултана Абишевича, он ведь еще придет сюда, осмотрит… А вот Эдуарда Амвросиевича Шеварднадзе не пощадили…

— Я приглашаю вас в троллейбус, на котором ездил Борис Николаевич, когда еще работал первым секретарем МГК КПСС, чтобы он мог лучше изучить нужды москвичей, страдающих от переполненного общественного транспорта… И вот он, этот троллейбус… А вот Борис Николаевич уже просит о политической реабилитации на XIX партконференции… получает ее, избравшись на I съезд народных депутатов… едет в Нью-Йорк, ездит там в метро… И вот уже становится председателем Верховного совета РСФСР, выходит из партии, вот оригинал заявления о выходе…

Все происходит быстро, почти так же, как в жизни, и мы — в комнате, где на стене отрывной календарь с датой «19 августа 1991 года». В этой комнате — серый диван из набора румынской мебели, югославская стенка, где за стеклом — томики «Всемирной литературы», кубик Рубика…

По телевизору вдруг начинают показывать «Лебединое озеро», звонит телефон, я поднимаю трубку и слышу плачущий женский голос: «Что происходит?.. Я ничего не понимаю… Ты только не волнуйся!.. Надо быть вместе!.. Надо идти!..» И я понимаю, что для того, чтобы быть вместе, надо идти к Белому дому, открываю дверь — и оказываюсь там, на баррикадах: ржавые железные бочки, поваленные турникеты, огнетушители, старенькие переносные радиоприемники — хоть что-то услышать из правды… Гитара Дмитрия Комаря, чья-то медаль «Защитнику свободной России»… И я с оторопью начинаю думать: «А где же моя-то? Да я же ее теперь не найду…»

— А вот республики начинают под шумок выходить из состава СССР,— комментирует экскурсовод начало другого дня…— Был создан Союз независимых государств… Вот документ о создании…

Еще через несколько минут мы попадаем в магазин с ослепительно пустыми прилавками… Все по-честному, нет ничего, кроме пирамид из консервных банок с салатом из морской капусты — да трехлитровые банки с березовым соком… впрочем, березового сока-то было тогда поискать…

А вот сумка челнока стала наконец-то экспонатом музея… Но действующим, конечно, экспонатом при этом. Это 1992 год. Борис Ельцин — второй год глава государства… «да-да-нет-да»… новая Конституция… октябрь 1993 года, 128 гильз на полу, по числу погибших тогда (с количеством гильз будут, конечно, спорить некоторые посетители музея…)… фотоаппарат майора Вячеслава Измайлова…

— Он нам сам рассказывал,— говорит экскурсовод,— что чеченские сепаратисты, которые похищали и брали в плен журналистов и солдат, приводили его в подвал, показывали на 20 изможденных людей и говорили: «Выбирай одного…» и майор Измайлов говорил нам: «И ты играешь в Бога…»

Выборы 1996 года, оригинал газеты «Не дай Бог!» («Еле нашли, осталось очень мало экземпляров!..»)… кольцо с алым сердцем внутри, такие дарил американский хирург Майкл Дебейки после успешной операции, такое подарил и Борису Ельцину… ковбойские сапоги, подарок участникам первого саммита G8 в Денвере…

— Борис Николаевич не внезапно начал думать о преемнике, нет,— говорит девушка.— Вот они!.. Ряд из фотопортретов преемников: Борис Федоров, Олег Сосковец, Николай Аксененко, Юрий Лужков… Последним в ряду — Владимир Путин…

И вот он, открытый ядерный чемоданчик, настоящий, может быть, даже действующий, с кнопками «Рекомендация» и «Подтверждение»…

Вход в кабинет из 14-го корпуса Кремля — со всеми предметами оттуда. На спинке кресла — пиджак, в котором Борис Ельцин объявил о том, что он уходит… Чашка чая. И двое рабочих, которые колдуют над ней и под ней с проводами. Я знаю: она должна дымиться…

Вышел.

Трудовая книжка с записью «должность: президент России». Последняя дата — 31 декабря 1999 года. В этот вечер еще Татьяна Юмашева ужинала с главными редакторами московских газет и рассказывала, как готовились к приезду гостей: ее маме привезли чуть не 900 кг клюквы, из которых получилось, конечно, поменьше, но все-таки очень и очень много литров ее знаменитой клюковки. Наина Иосифовна делала свои знаменитые пироги, салаты… Действительно, подготовились.

Следующим вечером все собирались в Ельцин-центре. И всех, кто там был, перечислить не получится, а надо бы. За столиком в книжном магазине сидели Станислав Шушкевич с Леонидом Кучмой (и вот тут уж совсем остро не хватало Бориса Ельцина). Татьяна Юмашева и Наина Ельцина у входа встречали Александра Волошина, Анатолия Чубайса, Минтимера Шаймиева, Шамиля Тарпищева, Михаила Прохорова, Виктора Илюшина, Виктора Вексельберга, Сергея Кириенко, Александра Шохина, Михаила Куснировича, Джона Теффта, Игоря Сечина, Игоря Иванова, Павла Лунгина, Андрея Макаревича, Сергея Михайлова… я же говорил, что всех не перечислить…

Большую активность проявлял бывший глава протокола Бориса Ельцина Владимир Шевченко. Он чувствовал, кажется, что он снова распоряжается всем происходящим. Михаилу Прохорову он показал, куда ему идти, коротко объяснил зачем, а тот его даже, по-моему, не услышал.

На своего старого знакомого Владимира Григорьева в ответ на просьбу выпустить его покурить прикрикнул:

— Я тебе покурю! Сейчас президент будет!

И хоть не он тут сегодня решал и хоть не о том президенте сейчас говорил — а как будто о том, и, кажется, очень хорошо ему было от того, что чувствовал он себя снова в деле…

Владимир Путин и Дмитрий Медведев приехали вместе, и с Татьяной Юмашевой и Наиной Ельциной пошли в музей. Владимир Путин с самого начала смотрел молча. Он обошел все залы, но не задал ни одного вопроса. Этого нельзя было сказать о Дмитрии Медведеве. Когда Татьяна Юмашева рассказывала, как устроена выставка, что залы разбиты на семь дней из жизни ее папы, премьер заметил:

— Семь дней творения?

— Не совсем,— смутилась дочь первого президента России.— Просто так вышло…

— Ну да, понятно…— добавил премьер.— Просто семь счастливых дней…

Они посмотрели мультфильм, услышали все основные фразы: «Как быть: заставить людей следовать своей воле или дать волю им?.. Разумней не давить подданных, а превращать их в союзников… Мечта Екатерины о просвещенном правлении довела крепостничество до совершенства… Александр II погиб не за реформы, а за отречение от них…»

Мультик вышел познавательный.

— А вот,— рассказывала Татьяна Юмашева,— комсомольский билет папы… А вот фотография: папа с мамой склонились надо мной в кроватке…

Дмитрия Медведева очень заинтересовали переворачивающиеся фотографии с цитатами. Он переворачивал их одну за другой. Я не удержался и сказал, что есть одна, которая не переворачивается,— с Нурсултаном Назарбаевым.

— А он ничего плохого не сказал,— немедленно отозвался господин Медведев.

Долго они пробыли в троллейбусе. Такое впечатление, что давно не заходили. Задержались в квартире, где отрывной календарь. Владимир Путин взял трубку зазвонившего телефона, долго слушал тот же женский голос и снова ничего не говорил.

Наина Иосифовна рассказала, что все эти вещи — и стенка с сервантом и чайным сервизом, и диван, и журнальный столик — из их московской квартиры…

Заинтересовала президента и премьера игра для посетителей музея, в которой предлагается из нескольких ответов выбрать один: что такое, например, офшорная зона — тропический оазис, территория льготного налогообложения…

— Лагерь строгого режима,— выбрал Дмитрий Медведев еще один вариант.

Дольше всего Владимир Путин простоял в комнате с гильзами, в той, которая про октябрь 1993 года. И снова молчал.

Меня уже начинало пугать это молчание.

Ни на секунду не остановившись, они прошли мимо видеоряда на стене, где известные стране люди цитировали Конституцию Российской Федерации. Прошли мимо под фразу «граждане России имеют право собираться на митинги…».

Неподвижным осталось лицо Владимира Путина и тогда, когда он смотрел на мерцающий график падения цен на нефть в 1996 году, и я видел, что взгляд его остановился у цифры «9,8…».

Едва задержались у чашки с теперь уже исправно дымящимся чаем…

Потом, внизу, я рассказывал одному из гостей про это молчание президента.

— Да он просто на себя все это примерял,— пожал тот плечами.— У него такой же центр когда-нибудь будет. Любой бы молчал на его месте…

Несколько слов Владимир Путин сказал после, когда вышел из музея, обратившись ко всем гостям: «Борис Николаевич Ельцин обладал волевым, прямым, пушечным характером. Именно поэтому страна не свернула с выбранного пути…»

А Наина Иосифовна долго не могла начать, признавшись, что очень волнуется, и зал стоя аплодировал ей.

И наконец сказала:

— Это наша с ним жизнь, которая уже стала историей.

Андрей Колесников