Игорь Гулин о «Формейшене» Феликса Сандалова

В издательстве Common Place вышла книга журналиста Феликса Сандалова "Формейшен: история одной сцены" — на первый взгляд, довольно маргинальное повествование о судьбах московского панк-андерграунда, оказывающееся одной из самых интересных книг о русских 90-х

Термин "формейшен" выдумал в середине 1990-х Борис Усов, замечательный поэт и лидер группы "Соломенные еноты". Это — обозначение для призрачного круга музыкантов, игравших вместе в квартирах и подвалах, менявшихся ролями, инструментами и песнями, создавших своего рода романтически-безжалостный, саморазрушительный фронт сопротивления неприютной постсоветской реальности. Другие ключевые явления здесь — "Лисичкин хлеб", "Резервация здесь", "Брешь безопасности", "Утро над Вавилоном", "Министерство любви".

Не знать их — не странно. Формейшен создавался не для совместного движения к славе. Скорее для сопротивления успеху как фальшивому идолу эпохи. Он был средой не закрепления в современности, но спасения от нее, алкоголическим скитом, огромной ролевой игрой и коллективным проклятием времени сомнительных возможностей. Усов (в меньшей степени — другие) избегал популярности вне крайне узкого круга, воспринимал попытки социальной адаптации у друзей как предательства и постепенно все больше уходил в затворничество в своей ставшей мифическим пространством квартире в Коньково.

Тем не менее неуклюжий, настойчиво плохо сыгранный, беззащитно-злой, сочетающий наивный интеллектуализм и тревожащую инфантильность панк "Соломенных енотов" со временем стал восприниматься многими как один из ключевых феноменов культуры 90-х — самые достоверные слова и звуки времени. Ощущение этой подлинности было связано и с труднодоступностью — тщательно культивируемой Усовым в текстах и поведении аурой искусства ненужного и не предназначенного миру, и потому столь желанного.

Предыдущим этапом открытия формейшена "большому миру" стала книга Александра Горбачева и Ильи Зинина "Песни в пустоту", посвященная полузабытому року 90-х. Сандалов изначально писал именно главу для "Песен", но потом материал разросся и превратился в отдельный том. Формально он организован таким же образом — это коллаж свидетельств людей, причастных формейшену или бывших где-то неподалеку. Но сандаловская книга отличается позицией. Горбачев и Зинин смотрят в 90-е глазами людей, уверенно принадлежащих другому времени, говорящих об увлекательном и прекрасном чужом — и законченном. Сандалов, напротив, старается стать как можно ближе к своим героям, во многом он закрепляет миф формейшена о самом себе, отчасти — переводит его в эпос.

С этой верностью связана и некоторая странность книги. У нее как бы два уровня. С одной стороны, тут почти 600 страниц бесконечных подробностей: знакомств, бытовых ссор, незначительных идеологических расхождений, обстоятельств концертов и записи альбомов — вещей, интересных только маниакальному адепту. Но за этим архивным уровнем встает другой: документальный "Формейшен" оказывается чем-то вроде рассеянного большого романа.

У места, которое 90-е занимают в последующей русской культуре, помимо всех очевидных политических и экономических нюансов, есть еще одна важная особенность. Выскочившее из оси, разрушившее и подвесившее в воздух привычные закономерности время дало людям возможность биографии — не только как карьерного скачка, но и как сюжета. Закончившись, это время создало, помимо прочего, именно тоску по нарративам. Поэтому столь настойчиво (и сплошь неудачно) обращался к 90-м русский роман. Повествовательный хаос "Формейшена" постепенно складывается в совершенно завораживающий фон пикарески — с грабителями, фашистами, наркоманами, порнографами, террористами, анархистами-художниками. Изучать этот фон увлекательно (отдельно стоит сказать, что в книге Сандалова — одно из самых внятных и интересных повествований об НБП в 90-х). Но все это великолепие не имело бы смысла без центрального героя.

Сам Борис Усов оказывается практически непричастен ко всему перечисленному выше. Его фигура не то что возвышается, скорее — диалектически мерцает на фоне этой палитры пакостей и поисков. Он почти не говорит, а если вспоминает, то нечто малозначительное. Однако именно его почти исчезающий контур держит окружающую реальность, не дает ей распасться в хаос соблазнительной мишуры. Идеальным героем 90-х становится неуместно трогательный и разозленный позднесоветский интеллигент, который на весь огромный спектр вопросов и предложений времени огрызается: "Нет, спасибо!"

Феликс Сандалов. Формейшен: история одной сцены. М.: Common Place, 2016