Корреспондент “Ъ” Михаил Коростиков о том, почему в Великобритании докеры победили экономистов

Результаты референдума в Великобритании заставили многих говорить о несовершенстве современной демократии, в которой голос академика равен голосу дворника. Конечно, в конкретный момент заткнуть рот половине населения легче, чем решить ее проблемы, но в долгосрочной перспективе такой подход обречен на провал. О том, против чего на самом деле проголосовали британцы, рассуждает корреспондент отдела внешней политики МИХАИЛ КОРОСТИКОВ.

«Если вы голосовали за Brexit — даже не думайте мне писать»,— грозно предупреждает личная страница девушки-британки в социальной сети быстрых знакомств Tinder. Она не одинока в своем гневе. Через неделю после неожиданной победы сторонников выхода Великобритании из ЕС комментаторы всех мастей пытаются понять, как жить с этим дальше. Означает ли результат референдума конец Европейского союза? Или конец Великобритании как единого государства? Как поганки после кислотного дождя, стали появляться размышления о том, что в этот раз народное волеизъявление необходимо проигнорировать, результаты референдума отменить, а антиевропейскую риторику запретить.

Именно рассуждения в подобном духе и сделали победу противников членства возможной: британцы окончательно устали от умников, лучше их знающих, куда должна привести столбовая дорога цивилизации. Для 52% жителей Великобритании их нынешний путь ассоциировался с уравниловкой, уничтожением национальной культуры, безработицей и бессмысленными правилами, насаждаемыми пыльными евробюрократами. Разрыв с ЕС в головах людей стал тождественен разрыву с глобализацией. Об этом прямо заявил по итогам Brexit бывший британский премьер Гордон Браун в своей статье для The Guardian. Для полуобразованных работников вымерших промышленных городков, убитых «азиатским индустриальным чудом», лозунг Brexit «Вернуть себе контроль» выглядел единственным способом защититься от глобального мира, в котором они так себя и не нашли. Миграция, безработица, выплата пособий чужакам — Британия обвинила в этом ЕС, но кого тогда обвинять Швейцарии и Норвегии, испытывающим те же проблемы?

Впрочем, Brexit было бы неправильно сводить к одной Великобритании. По сути, он стал первым случаем, когда страна из «ядра» глобализации открыто проголосовала не просто за лучшие условия растворения в интернациональном сообществе, а за разворот в другую сторону. Британский референдум — первый случай масштабного прорыва народного антиглобализма через глянцевый элитно-экспертный фасад официальной политики. Его послание в определенном смысле близко к посланию террористической группировки «Исламское государство» (ИГ; запрещена в России). Формы, конечно, разные, но причина одна: глобальный мир продолжают строить одни люди за счет других, и британское приблизительное равенство сторонников и противников выхода — один из лучших вариантов. За пределами «золотого миллиарда» плюсами возможности учиться, путешествовать и вести бизнес по всему миру пользуются намного меньше половины жителей. Остальным достаются вырубленные леса, безжалостная конкуренция на глобальном рынке рабочей силы и смерть местной промышленности от дешевого импорта.

За последние 30 лет интеграция в европейские структуры не принесла жителям Великобритании заметного ощущения улучшения жизни. Демократизм ЕС не привел к разложению классовой структуры общества. По данным британского исследовательского центра NatCen, с 1983 года соотношение идентифицирующих себя с рабочим и средним классом так и осталось в пропорции 60% к 40%. При этом 82% представителей рабочего класса полагают, что между ними существует гигантская пропасть. С 2005 года число тех, кто считает, что преодолеть эту пропасть трудно или очень трудно, выросло с 69% до 76%. Доступ к общеевропейскому рынку не привел к ощущению увеличения благосостояния: с 1990 года доля тех, кто полагает, что ЕС делает Британию экономически сильнее, упала с 43% до 35%. Число сторонников противоположной точки зрения за тот же период увеличилось с 8% до 18%. Да, число сторонников выхода из ЕС с 1983 по 2015 год упало с 42% до 30%, но тот факт, что народную поддержку Brexit удалось в кратчайшие сроки поднять до 52%, говорит о том, что «популисты» просто помогли сложить паззл, части которого уже существовали в голове у избирателя.

Высоколобые эксперты, размахивавшие перед носом угрюмого ливерпульского докера пачкой прогнозов экономических последствий Brexit, могли бы с таким же успехом говорить на монгольском. Опрос исследовательского центра YouGov 14 июня (за неделю до референдума) показал, что 70% сторонников выхода из ЕС «предпочитали доверять здравому смыслу, а не экспертам». 81% из них не доверяет вообще никаким британским политикам, 76% — британским журналистам, 68% — представителям международных организаций. Отрыв политиков и экспертов от электората — общемировая проблема, но в Британии она была усугублена традиционной классовой структурой. С тех пор как в 1997 году Лейбористская партия взяла на вооружение идеологию «нового лейборизма» и фактически стала центристской, пролетарий Туманного Альбиона вообще потерял шанс выразить свой протест. На помощь ему пришел референдум, задуманный премьер-министром Дэвидом Кэмероном как маленький шажок в торге с Брюсселем, но оказавшийся шагом в бездну.

Как заметил мой живущий в Великобритании друг и преподаватель Университета Лидса Илья Яблоков, Brexit — форма восстания луддитов, которое давно предсказывали макросоциологи. В XIX веке луддиты громили станки, протестуя против лишавшей их работы механизации труда. В этот раз объектом ненависти стали мигранты, евробюрократы и собственная элита, разрушающая рабочие места и уклад жизни в угоду белиберде (в понимании ливерпульского докера) о трансграничном движении факторов производства. Эта проблема рано или поздно встанет перед всеми государствами, планирующими участвовать в глобализации. Последние исследования британского социолога Гая Стэндинга о прекариате (не имеющих социальных гарантий специалистах на временных контрактах) и французского экономиста Тома Пикетти о концентрации богатства в руках единиц (которое сегодня достигает пиковых уровней начала XX века) говорят нам о том, что глобализация в ее нынешнем виде выталкивает на обочину жизни слишком много людей.

Очевидно, что британский конфуз закроет возможности для проведения референдумов по аналогичным вопросам в других странах ЕС, о чем уже заявили многие европейские политики. Но проблему это, понятное дело, не решит. Необходимо думать не о том, как перекрыть доступ к политике «невежественным массам», а о том, как дать им почувствовать выгоды от глобальной интеграции. Одно дело, когда проигравших от глобализации 5–10%, и совсем другое — когда их 52% даже в самых богатых и развитых странах мира. Возможно, стоит признать, что у слияния экономик и культур тоже должны быть свои пределы, установленные не только экспертами, но и здравым смыслом ливерпульского докера.