Леонид Млечин начинает подводить исторические итоги Нюрнбергского процесса

70 лет назад прозвучал приговор Нюрнбергского трибунала. Для всего мира — справедливое наказание нацистским преступникам. Для самих немцев — месть победителей

Леонид Млечин

1 октября 1946 года Международный военный трибунал, созданный после разгрома Германии для наказания главных нацистских преступников, вынес свой приговор в Нюрнберге. Троих подсудимых оправдали. Троих приговорили к пожизненному заключению. Четверо получили различные сроки — от 10 до 20 лет тюрьмы. И трибунал вынес 12 смертных приговоров. Но Герман Геринг, второй человек в рейхе, умудрился покончить с собой в камере. Мартина Бормана, руководителя партийного аппарата, приговорили к казни заочно. Позже выяснится, что и он покончил с собой в самом конце войны в Берлине.

Десятерых повесили ранним утром 16 октября 1946 года. Трупы сожгли в крематории. Прах с самолета развеяли над рекой Изар, которая течет через Мюнхен. Ничего не должно было остаться от вождей нацистского режима.

В мире решения Нюрнбергского трибунала встретили с одобрением, особенно в странах, ставших жертвой немецкой агрессии. Но немцы тогда не приняли решений трибунала: никаких преступлений не было! Победители все придумали! Евреев вовсе не уничтожали в газовых камерах. Просто немцы-аккуратисты уничтожали вшей и меняли узникам одежду. Когда в 1945-м американские евреи увидели эту одежду, они стали причитать: наших братьев убили!..

Пропаганда всесильна

В 1945 году освободители полагали, что немцы восторженно встретят избавителей от Адольфа Гитлера и нацистского режима. Но немцы не числили за собой никаких грехов и нисколько не сочувствовали жертвам нацизма. Немцы считали себя невинно страдающими жертвами: весь мир объединился, чтобы уничтожить Германию!

В 1949 году оккупация Германии закончилась. Войска стран-победительниц ушли. Немцы остались одни. И на Востоке, и на Западе им предстояло строить новую жизнь. И разбираться с прошлым. Наказывать своих преступников. Но для этого следовало посмотреть в зеркало и увидеть неприглядную историческую картину. Невыносимую!

Немцы не верили, что их соседи, знакомые и сослуживцы — преступники. Международный военный трибунал в Нюрнберге и процессы, устроенные оккупационными войсками, воспринимали как "правосудие победителей", как месть.

Нацистский режим не был случайностью. Гитлера поддержали не единицы, а едва ли не весь народ. Вермахт в мае 1945-го капитулировал. Но нацисты и те, кто их поддерживал, кто сражался за Третий рейх, остались.

История Третьего рейха наглядно демонстрирует, как обычный человек соучаствует в преступлениях. Как общество, государство становятся преступными. Немцы уверились в том, что они живут в лучшей на земле стране и принадлежат к великому народу, чья духовная сила "противостоит торгашескому духу наших врагов": "Именно поэтому нам завидуют и нас ненавидят. Но не мы начали войну! Нас втянули. Мы вынуждены защищаться".

В тоталитарном государстве нет места сомнениям и неудобным вопросам. Вождь может позволить себе безнаказанно врать. Тоталитарный режим освобождает властителя от всех ограничений. Никто не посмеет поправить вождя, сказать: да он же просто врет! Духовная жизнь умирает. Перестают существовать мораль и нравственность. Зато огромную роль играет партийно-государственная пропаганда. Вермахт и эсэсовцы свирепствовали на оккупированных территориях, а немецкие газеты называли преступниками других: "Польские партизаны убили шестерых наших спящих солдат, затем страшно изуродовали их трупы: выкололи им глаза и отрезали языки".

Когда начались налеты авиации союзников, то военными преступниками стали именовать вовсе не айнзацгруппы СС и не надзирателей в концлагерях, а британских и американских летчиков. Так что у немцев не было ни малейших сомнений в том, что они всего лишь жертвы.

"Все ли, кто смеялся, услышав наглую ложь Геббельса, действительно оставались незатронутыми ею? — размышлял переживший Третий рейх профессор Виктор Клемперер.— Я часто слышал разговоры о той или иной газете: она лжет... А на следующий день те же люди свято верили какому-нибудь лживому сообщению этой же газеты. Просто потому, что оно было напечатано такими жирными буквами, и потому, что другие люди ему поверили... Напечатанная ложь осилит, если она проникает в меня со всех сторон, если вокруг остается все меньше и меньше тех, кто бы подверг ее сомнению... Даже разоблаченная как ложь пропаганда действенна, если хватает упорства без смущения ее продолжать. Она разрушает противостоящий ей интеллект".

В тоталитарном обществе мыслящее меньшинство замыкается в себе и замолкает. Остальные охотно встраиваются в систему. Тем более что Гитлер придал партийной деятельности вид народного представления. Фашистская хореография, эти фигуры в черной форме, марширующие под барабанную дробь, колонны завораживали.

Один из руководителей социалистической ГДР Ганс Модров вспоминал свое детство: "Когда в 1934 году я пошел в школу, то у власти уже был Гитлер, а фашизм проникал в головы людей, как вода в сухую губку. Работа, порядок, будущее — так звучали слова, которые жадно впитывались людьми. В песнях, которые мы пели, говорилось о победе, чести и Германии, а в детских и молодежных организациях культивировался дух силы и мужественности, верности долгу и службе. На первом месте была верность долгу и службе во имя отечества. Не немцы были врагами других народов. Нет, другие издевались над нашими добродетелями и нашим трудолюбием".

Немецкая душевность

Неповторимая черта германского национального социализма — обилие послушных исполнителей, готовых подчиняться любому приказу начальника. И это качество больше всего ценилось в аппарате.

Люди, которые убивают по личным соображениям, кто руководствуется эмоциями, не годятся для командной работы. Ненадежны. Эмоции могут выплеснуться и против товарищей... И маньяки не нужны. На ключевые посты продвигались те, кто подходил к приказу убивать с деловой точки зрения: как эффективнее организовать этот процесс? Они рассматривали уничтожение миллионов людей как повседневную рутинную работу, которую надо хорошо исполнять. Садистов держали на низших должностях, они так и оставались исполнителями.

Через 20 лет после войны в Федеративной Республике появилась книга под названием "Неспособность скорбеть", которую написали два врача-психоаналитика. Они диагностировали равнодушие немцев к содеянному и нежелание осознать свою вину.

"Мне становится больно, когда я читаю слова "немецкая душевность"",— говорил выдающийся писатель, лауреат Нобелевской премии Генрих Белль. "Душевный человек" дарил шоколад своим детям, трогательно относился к брошенным животным, но вся его "душевность" не мешала с невероятной жестокостью служить в концлагере и уничтожать людей, ибо так повелевал закон.

Американский психиатр Роберт Лифтон, профессор Гарварда, один из зачинателей психоистории — попытки оценить прошлое, опираясь на понимание психики человека, провел много часов в беседах с бывшими нацистскими врачами, которые умертвляли узников в концлагерях и проводили опыты на живых людях. После войны они продолжали заниматься медициной. Прекрасно устроились. Обзавелись домами. Ездили по всему миру. Наслаждались жизнью. Это было своего рода раздвоение личности и следствие пропагандистской обработки. Один и тот же человек с легким сердцем убивал чужих детей и трогательно заботился о собственных чадах.

"Один из этих преступников,— рассказывал Роберт Лифтон,— зная, что я — еврей, доверительно сказал: "Между нашими народами произошло огромное недоразумение. Но вы же понимаете: мы просто хотели укрепить нашу национальную идентичность. Сейчас нам следует объединиться против турок, против исламистов". Иными словами, он нисколько не изменился. Тогда врагами, подлежащими уничтожению, были евреи, теперь — мусульмане. Но больше всего меня потрясло слово, которым он обозначил холокост, уничтожение евреев как народа,— "недоразумение"".

Преступников никто не искал

В октябре 1943 года в Лондоне была создана комиссия Объединенных Наций по расследованию военных преступлений нацистской Германии. Главная задача комиссии состояла в том, чтобы составить список нацистских преступников. Каждая из стран антигитлеровской коалиции сообщала комиссии имена преступников, которые орудовали на ее территории.

Комиссия завершила работу в 1948 году. В списке значилось 36 тысяч имен. Из них 25 тысяч относились к категории А, то есть имелись веские основания для того, чтобы этих людей судить. Тем не менее абсолютное большинство нацистов, которые значатся в этом списке, благополучно избежали наказания.

Пользуясь послевоенной неразберихой в Европе, многие нацисты бежали в Латинскую Америку или на Ближний Восток, где их принимали и укрывали. Других от виселицы и от тюрьмы спасла холодная война.

А как сложилась послевоенная судьба остальных — партийных работников, сотрудников ведомства госбезопасности, судей, прокуроров и полицейских, тех, кто был опорой режима, элитой нацистской системы?

Натерпевшись страху после крушения Третьего рейха, они вновь были востребованы. В только что созданной ФРГ формировали новый государственный аппарат. Понадобилась полиция, которая взяла бы на себя заботу о наведении порядка в стране. В полицию и хлынули бывшие сотрудники СС и гестапо. Они приводили с собой своих камрадов.

Искали профессионалов. И нашли. Ключевые должности в прокуратуре занимали бывшие нацисты. В 1950 году половину сотрудников Министерства внутренних дел ФРГ составляли бывшие члены нацистской партии. Через 10 лет — уже две трети. В ведомстве уголовной полиции ситуация была похожей: полсотни высших руководителей имели нацистское прошлое — служили в эсэсовских подразделениях на оккупированных территориях, в гестапо и военной полиции.

Известный политик Ганс Дитрих Геншер, когда был министром иностранных дел ФРГ, гордо говорил о дипломатах старшего поколения: в Третьем рейхе они сопротивлялись планам нацистских лидеров, но не сумели спасти мир от худшего... Когда министром стал левый политик Йошка Фишер, он обратился к историкам. Выяснилось, что антифашизм немецких дипломатов — миф. В войну они служили Гитлеру. И остались на службе после войны. Послы в арабских и латиноамериканских странах помогали сбежавшим нацистским преступникам. В МИД ФРГ бывших эсэсовцев и гестаповцев дружески предупреждали, в какие государства им не следует ездить, чтобы не оказаться за решеткой.

Общее прошлое и профессиональный корпоративный дух объединили этих людей в некое тайное сообщество. От подобного сообщества трудно было ожидать беспощадного раскрытия содеянных нацистами преступлений. Напротив, все это обеспечивало полное замалчивание прошлого. Нацистские преступники находили в прокуратуре и суде сочувствие и понимание. Старые партийцы и ветераны органов госбезопасности знали, что их прежнее служение Гитлеру не будет раскрыто.

Эффективные менеджеры

Руководителем ведомства федерального канцлера, главным советчиком и соратником главы правительства Федеративной Республики стал Ганс Глобке. Фактически Глобке был вторым человеком в стране после канцлера Конрада Аденауэра. Он ведал кадровыми делами. Он был настолько влиятелен, что его именовали серым кардиналом. А в нацистской Германии Глобке служил в имперском Министерстве внутренних дел...

15 сентября 1935 года вступили в силу принятые на партийном съезде в Нюрнберге расовые законы. Законы лишали евреев германского гражданства, они не могли голосовать, браки между арийцами и неарийцами запрещались. Это был первый шаг к уничтожению целого народа. Но для начала следовало выявить всех евреев. В немецких документах отсутствовала привычная нам по советскому времени графа "национальность". Нацистские специалисты по расовым вопросам не знали надежного способа определить, кто еврей. Антропологическое исследование немецких школьников показало, что немалый процент детей-евреев — блондины с голубыми глазами. И тогда именно Ганс Глобке, заместитель начальника отдела в Министерстве внутренних дел, придумал: в документах немецких евреев ко всем женским именам в обязательном порядке добавлять имя Сара, а к мужским — Израиль. Чтобы сразу было видно, кто еврей.

В тоталитарном государстве нет места сомнениям и неудобным вопросам. Перестают существовать мораль и нравственность. Зато огромную роль играет партийно-государственная пропаганда

В аппарате возник спор: как быть с детьми от смешанных браков? Нацисты ввели понятие der Mischling — гибрид или помесь, "представитель смешанной расы". Гансу Глобке было поручено подготовить комментарии к нюрнбергским законам, чтобы определить, кого считать евреем, а кого нет. Ганс Глобке и его коллеги ввели понятие — "помесь первой степени", это те, в ком 50 процентов еврейской крови, и "помесь второй степени" — 25 процентов еврейской крови.

Чиновники занялись увлекательным делом — выискивать скрытых евреев и подсчитывать процент еврейской крови у детей от смешанных браков.

С присущим ему педантизмом Глобке инструктировал подчиненных, как относиться к тем, в чьих жилах текла даже малая толика еврейской крови: "Тот, у кого три восьмых еврейской крови — один дед (или бабка) чистокровный еврей и один полуеврей, считается помесью с одним еврейским дедом (бабкой), а тот, у кого пять восьмых еврейской крови — два чистокровных деда-еврея и один полуеврей, считается помесью с двумя дедами-евреями". Комментарии Ганса Глобке имели практический смысл. Задача состояла в том, чтобы лишить жертвы человеческого облика. Не случайно ввели это понятие — der Mischling, "помесь, гибрид". Воспользовались сельскохозяйственным термином, обозначающим животное или растение, выведенное в результате скрещивания различных пород или сортов. Обреченных на смерть не называли людьми.

Прошло время. И с тем же педантизмом, но уже после войны Ганс Глобке руководил аппаратом правительства Конрада Аденауэра.

Сам канцлер, свободный от связей с гитлеровским режимом, решил строить новый государственный аппарат с помощью бывших нацистов, потому что других опытных специалистов в стране не было. Он ценил в Глобке то же, что и его прежние нацистские начальники,— сервильность и усердие. А Ганс Глобке расставлял на важные посты коллег по совместной работе в нацистские годы. Это были эффективные менеджеры. Круг замкнулся. Одни нацисты брали на работу других. И никто не хотел вспоминать прошлое.