Умер Анджей Вайда
В среду Польша будет хоронить Анджея Вайду, скончавшегося на 91-м году жизни. За 60 лет он снял 41 полнометражный игровой фильм, но, даже если бы снял только "Пепел и алмаз" (1958), бессмертие было бы ему гарантировано.
Фото: Алексей Витвицкий, Коммерсантъ
Баллада о Мачеке Хелмицком, юном рыцаре антикоммунистического террора, бессмысленно убивающем и мучительно погибающем 9 мая 1945 года, стала частью жизни всех, кто ее видел. Они уже никогда не забудут близорукие глаза Збигнева Цыбульского за дымчатыми очками — "свидетельством неразделенной любви к родине" — и полыхающий спирт в стопках — антивечный огонь памяти павших товарищей. Полонез Огинского, плывущий над шабашем мародеров, крадущих чужую славу и победу, и то, как падает в объятия Мачека убитый им старый, одышливый романтик — коммунист Щука, враг в жизни и брат в смерти.
Фильм стал символом "польской школы", обратившейся к событиям оккупации и послевоенной братоубийственной гражданской войны между фракциями Сопротивления. Она поразила мир экзистенциальным трагизмом, притчеобразным сюжетосложением и патетическим символизмом. Но "Пепел и алмаз" невозможно воспринимать в одном польском контексте. Это фильм обо всех проигранных и еще не вспыхнувших, но заведомо обреченных мятежах, выкашивающих поколения юных романтиков, и неважно, какому делу они преданы.
Называть Вайду отцом "польской школы" тоже не совсем корректно: скорее, пионером. "Школа" — не сумма монологов, а трагический хор поколения, чью юность раздавила война: голоса Вайды, Мунка, Кавалеровича, Хаса, Пассендорфера звучали на равных. Но только Вайда вышел за пределы кино, его фильмы стали синонимом польской культуры и катехизисом "национальной идеи". Вайда не летописал историю Польши, а писал с чистого листа.
Точно так же творили национальные мифы — фундамент национальных государств — романтики в начале XIX века. В Польше, расчлененной соседями еще до появления самого понятия "нации", процесс задержался. Вайде и его товарищам выпала роль романтиков, обреченных на агрессивно антиромантическую эпоху. Они пылко любили родину и не питали никаких иллюзий по ее поводу. "Польскую идею", заявленную в "Канале" (1957) и "Пепле и алмазе", Вайда развил в "Летне" (1959), в гениальном "Пепле" (1965) из времен наполеоновских войн и даже в камерных драмах об угасании помещичьего быта. Эта идея — душераздирающее, самоотверженное, театрализованное и бессмысленное самоубийство цвета нации в погоне за миражами величия.
Но грянула "Солидарность", и Вайда сошел с Олимпа, оказался живым человеком, подверженным, вопреки своей философии, соблазну политики. Еще в 1976 году он снял "Человека из мрамора", трагический памфлет о несчастной судьбе рабочего в рабочем государстве. "Человек из железа" (1981), сиюминутный, поспешный, но удивительно искренний гимн гданьским забастовщикам принес Вайде каннское "золото". Когда "Солидарность" победила, Вайда принялся переосмысливать самого себя, корректировать исторические акценты и даже обрядил в легендарную кожанку Мачека персонажа "Перстенька с орлом в короне" (1992). Предпоследний его фильм — "Валенса. Человек из надежды" (2013), почти житие "святого" Валенсы,— говорит больше о режиссере, способном, вопреки возрасту и опыту, влюбиться в своего героя, чем о самом герое. Но по-настоящему он простился со зрителями "Катынью" (2007), фильмом античного пафоса. В Катыни погиб отец Вайды, но режиссер завещал миру видеть в истории не мелодраму, населенную "плохими" и "хорошими" марионетками, а трагедию судьбы, не частной, но национальной.