Международный музыкальный фестиваль «Звезды на Байкале» собирает исполнителей мирового уровня в Иркутске уже в одиннадцатый раз. О том, ради чего едут в далекую Сибирь мировые знаменитости, как фестиваль помогает молодым талантам и кто помогает самому фестивалю, в интервью «Власти» рассказал народный артист России, лауреат Государственной премии РФ, пианист-виртуоз Денис Мацуев.

Вы проводите международный музыкальный фестиваль «Звезды на Байкале» в Иркутске начиная с 2004 года. Расскажите, как вам пришла идея сделать такой фестиваль.

В Иркутске я провожу основной мощный ударный фестиваль «Звезды на Байкале» в сентябре и в январе — его отголосок под названием «Рождественские встречи», мини-формат из четырех-пяти концертов, но того же уровня. Я чувствую связь с моим родным Иркутском и по сей день. Это действительно уникальное место, я в этом уверен совсем не потому, что я там родился, а потому, что там живут уникальные люди, потому что уникальна природа и история этого края. В моей памяти остались яркие детские воспоминания, как я ходил в филармонию, куда приезжали тогда все самые знаменитые музыканты.

Кого вы, кстати, тогда слушали?

Святослава Рихтера, например. Он играл в Иркутске в рамках своего знаменитого тура, включавшего больше ста концертов по всему Советскому Союзу — от Владивостока до Калининграда. Я помню буквально каждую ноту из того концерта. Мне было десять лет, я уже тогда сам сыграл несколько концертов в филармонии — мой первый публичный концерт случился, когда мне было семь лет. Именно то выступление Рихтера перевернуло мое отношение к тому, чем я занимался. Я вдруг осознал, что сам хочу быть на сцене все время, хотя до этого футбол и хоккей были для меня на первом месте. В концерте Рихтера была особая магия. Я никогда не забуду этот погруженный в темноту зал и фонарь на пюпитре рояля, который был необходим из-за того, что Рихтер играл по нотам. Звук и таинственная, даже театральная атмосфера поразили меня в самое сердце.

И вы решили возродить традицию с концертами именитых артистов в своем родном городе...

Дело в том, что в 90-е годы, когда я уехал учиться в Москву, не только в Иркутске, но и в других российских городах вся филармоническая жизнь замерла. Конечно, были какие-то концерты, но их невозможно было сравнить с тем, что было в советские времена. К началу 2000-х годов я уже много гастролировал, играл со знаменитыми музыкантами и решил воспользоваться этой возможностью. Я решил сделать фестиваль вместе с уникальным человеком, директором Иркутского музыкального театра Владимиром Константиновичем Шагиным, который, к сожалению, ушел из жизни три года назад. Он был удивительным профессионалом, который держал всю организационную музыкально-театральную часть в Иркутске, будучи администратором еще той, советской, закваски. Безусловно, наш с ним тандем сыграл ключевую роль. Но не только он.

Мой папа, например, написал музыку ко многим спектаклям иркутских театров, преподавал в театральном училище, а мама была музыкальным педагогом в педагогическом институте. О музыкальной жизни города я знал с детства. И вот у директора музыкальной школы Евгении Марковны Тененбаум (видите, как я все прекрасно помню!) возникла мысль о фестивале. Она пошла в комитет по культуре и донесла до губернатора, тогда это был Борис Говорин, что такой фестиваль можно организовать. Губернатор пригласил меня и сказал: «Надо делать». Идея была такая: привезти в Иркутск уникальных звезд, которые никогда еще здесь не выступали. Я поговорил со Спиваковым, Гергиевым, Темиркановым, Федосеевым, Башметом. Первый фестиваль стал настоящим прорывом — приехали Спиваков и Образцова, играл Гаранян. На следующий год с филармоническим оркестром выступал уже Темирканов. Мы мгновенно взлетели. Я со всеми в очень хороших отношениях, все эти музыканты — мои близкие друзья, несмотря на разницу в возрасте. Никто никогда не сказал «нет». Вначале фестиваль проводился раз в два года, однако публика была недовольна этой паузой длиною в год. Теперь мы проводим его ежегодно. Просто так попасть на эти концерты невозможно: обычно фестиваль стартует в начале сентября, а продажа билетов открывается в начале августа. То, как люди занимают очередь за билетами с четырех-пяти утра (касса открывается в десять), специально приезжают снимать телеканалы. Люди записывают номер на руке, как когда-то, в советские времена, в очереди за колбасой. В этом году у нас даже случился рекорд — первый человек пришел в полночь и простоял у касс всю ночь. За два дня все билеты сметаются. Люди специально копят весь год деньги, чтобы попасть на эти концерты. Мне неловко, что мы доставляем такое неудобство людям, с другой же стороны, это показатель, кто бы ни приехал, даже если в афише стоит имя, которого не знают в Иркутске, то все равно в зале будет аншлаг, потому что доверие к фестивалю у слушателей безграничное. С первого фестиваля я стал приглашать в Иркутск и воспитанников фонда «Новые имена», чтобы публика познакомилась с молодыми артистами.

Я знаю, что каждый, кто приезжает на фестиваль, проходит своеобразный ритуал...

Да, это правда, я лично парю участников в бане и макаю в Байкал. Гергиев был раз пять на фестивале и прыгал в озеро раз тридцать. Зубин Мета тоже прошел через это.

Как вам удалось заманить известнейшего индийского дирижера, пожизненного руководителя Израильского филармонического оркестра в Сибирь?

Когда мы в первый раз выступали с ним, он очень много расспрашивал меня о Сибири, о России. Он же играл с огромным количеством русских музыкантов, например с Ростроповичем, с которым они были очень дружны. Я ему рассказывал о Байкале, и в итоге он сказал: «Давай!» Это была сенсация, потому что он и его оркестр приехали из Израиля в Россию и играли только в Иркутске, то есть без концертов в Москве или Санкт-Петербурге. Дальше у них был уже тур в Европу. Мы очень гордились этим. Также Зубин немедленно пригласил меня в Бомбей, уже на свою родину, где он в апреле отмечал свое 80-летие. Когда он был в Иркутске, он понял, что такое для меня Байкал и почему я так ценю каждое мгновение, проведенное на родной земле. Оказалось, что люди, которые живут в Бомбее, по доброте и открытости очень похожи на сибиряков. Они также живут по принципу «Не обижай — помогай». Для меня все, кто выступал на фестивале, превращаются в близких людей. На время фестиваля наши афиши по сопоставимости имен превращаются в афиши Карнеги-холла или Musikverein в Вене. Помимо концертов важный аспект фестиваля — отбор молодых талантов, которые съезжаются со всей области на мастер-классы консерваторских профессоров. В дни фестиваля проходит благотворительный аукцион «Нота До», мы собираем до 20 млн руб. на инструменты детям, на стажировки, даже на квартиру, если родители не в состоянии снять ее для ребенка, обучающегося в Москве, например. Идея проведения этого аукциона пришла замечательным людям из Благотворительного фонда имени Юрия Тена, дело которого теперь продолжает его сын Сергей. Иркутск — потрясающая земля, люди приходят и предлагают финансовую, волонтерскую помощь фестивалю сами. В этом году к нам приехал французский канал Medici.TV, который транслировал на весь мир три концерта с Темиркановым. Про Байкал был снят фильм. Мне приятно, что на наш фестиваль приезжают известные критики из зарубежной прессы. В числе прочего они написали, что Иркутск — это «сибирский Зальцбург», но мы все-таки в первую очередь Иркутск, для меня это очень важно. Специальные чартерные рейсы летят из Японии, Кореи, Германии, в десятый раз в этом году приехала, например, группа поддержки из немецкого города Гютерсло.

Это все любители музыки?

Это меломаны, фанаты вашего покорного слуги и любители Сибири. Это фантастика.

На вашем счету уже не один фестиваль. Насколько тяжело было на начальном этапе заполучить крупных спонсоров? Как было, например, в случае с Газпромбанком?

Конечно, если говорить о культуре, то без поддержки ни в одной стране мира культура не выживет. Это изначально убыточная история. Я не продюсер по своей профессии, но в силу обстоятельств варюсь в этой среде и знаю, что это такое. Бюджет нашего фестиваля благодаря дороге в Иркутск составляет внушительную цифру. Билет в Иркутск стоит дороже, чем направление Москва—Нью-Йорк. Это немыслимо. Если я везу оркестр, а это минимум 100–120 человек, представьте, какие суммы уходят просто на дорогу. Это ненормально, это надо менять. То же самое может сказать Гергиев, который делает 1-й Международный дальневосточный фестиваль «Мариинский» во Владивостоке и жалуется на то же самое. Первые наши несколько фестивалей были исключительно за счет бюджета области. В нашей области была чехарда с губернаторами: за время проведения фестиваля сменилось шесть губернаторов. Такого нет нигде, но каждый новый губернатор нас поддерживал, так как фестиваль — это визитная карточка не только города, но и Сибири в целом. Конечно, масштаб фестиваля с годами увеличивался, и мне пришлось ходить с протянутой рукой. Это занятие не из приятных, но тем не менее я понимал, во имя чего я этим занимаюсь. Я понимал, что необходимо не только удерживать планку, но и развиваться дальше. Я обращался буквально ко всем. Билеты, конечно, помогают фестивалю, но мы не заламываем цены. Раньше это было от 500 до 3 тыс., теперь — до 4–5 тыс. руб. (но самых дорогих — минимальное количество). Последние годы спонсоры уже сами к нам потянулись, что немаловажно, среди них много местных. Газпромбанк на протяжении уже нескольких лет является нашим другом и играет ключевую роль. Андрей Игоревич Акимов — человек, который благосклонно относится к искусству и понимает, что и «Новые имена», и «Звезды на Байкале» очень важны для культуры. Что касается гонораров, я всегда прошу не завышать их. Никто из приглашенных участников не задирал гонорары, потому что они понимают, что Иркутск — это не Дубай, не Катар и шейхов у нас в Сибири нет. Сам я играю на фестивале всегда практически без гонорара.

Кто входит в команду, которая делает фестиваль?

Это и артисты, и спонсоры, и волонтеры, и водители, и даже повара, которые 24 часа в сутки встречают гостей. Внутри фестиваля происходит настоящее безумие, я иногда эту удивительную кухню показываю в своем видеоблоге и пытаюсь передать бешеный темпоритм. Водители так вообще не спят две недели, любой таксист в Иркутске все расскажет вам про фестиваль. Это дорогого стоит.

Как в дальнейшем вы собираетесь развивать фестиваль?

Тот двухнедельный формат с приездом легендарных артистов и молодых музыкантов, мастер-классы, аукцион и многое другое, что мы выработали, мы не собираемся менять. Из нововведений мы хотим сделать несколько концертов в формате open air, ищем площадку на берегу Байкала. Хочется передать всю мощь этого места — представьте, глубина 1800 м, треть всей пресной воды мира. Как воздух нам нужен новый зал. Многие фестивальные концерты проходят в зале Музыкального театра им. Н. М. Загурского. Театр есть театр, его зал не предназначен для таких масштабных концертов.

Насколько мне известно, уже есть планы по возведению нового концертного зала в Иркутске.

Да, на берегу Ангары будет возведен целый Квартал XXI века, доминантой которого станет новый восхитительный концертный зал.

Уже определено архитектурное бюро?

Как раз сейчас идет конкурс. Акустикой будет заниматься Ясухиса Тойота, японец, который спроектировал более 50 театрально-концертных залов в мире. Он настоящий маг, а его участие в любом проекте — знак качества. В Иркутске он побывал дважды и уже выбрал для проекта местную древесину, кедр. Внешний же вид зала должен иметь визуальную связь с Байкалом и бабром (старорусское обозначение тигра), являющимися нашими символами. Вот, скажем, Оперный театр в Сиднее — это же визуальный символ Австралии, который всегда, при любом упоминании вспоминается. Я уверен, что к выбору внешнего вида зала должны быть причастны зрители-иркутяне, они должны участвовать в обсуждении, потому что это делается в первую очередь для них.

Буквально на днях началось ваше большое мировое турне. Какое место оно занимает в вашей карьере, вы это как-то определяете для себя?

В моей жизни турне не прекращается — у меня нет выходных, отпуска или каникул. В Иркутске во время фестиваля я не сплю ни секунды, но благодаря родному месту и атмосфере отдыхаю и заряжаюсь энергией буквально на год.

Вы каждый день занимаетесь на фортепиано?

Я играю концерты почти каждый день — в итоге получается 250 концертов в год. Естественно, я также учу новую программу.

250 концертов в год — что это за гонка, зачем вам столько?

Во-первых, сибирское качество — неумение говорить слово «нет». Отказывать я так и не научился. Во-вторых, от настоящих концертов невозможно устать. Если ты отдал 150 процентов во время концерта и все правильно сделал, то возвращается тебе еще больше. Поэтому сами концерты для меня — терапевты и помощники одновременно. Устаешь от перелетов и смен часовых поясов, но концерт тебя лечит и восстанавливает. Я много раз выходил с температурой на сцену и потом уходил в гениальном состоянии. Если у меня выдается неделя без концерта, правда, такого не было уже давно, то я плохо себя чувствую и не могу найти себе место. Когда меня спрашивают, где бы я хотел находиться спустя двадцать лет, я отвечаю: «На сцене, и играть Третий фортепианный концерт Рахманинова». Именно он показатель формы — душевной, технической — для пианиста. До конца декабря практически каждый день у меня будут концерты. Я играю 16 концертов в Канаде и США, дважды подряд уже с sold out — в Карнеги-холле, а дальше — Германия, Австрия, Италия, Швейцария, в конце декабря — Москва. Программа концертов — обновленная.

И как она выглядит?

31 соната Бетховена, Симфонические этюды Шумана, «Мефисто-вальс» Листа и Седьмая соната Прокофьева, которую я много раз играл, в том числе и на Конкурсе имени Чайковского. Каждое из этих произведений начинается с глубокой трагедии, практически приближения смерти, но побеждает все равно жизнь. Играть эти произведения в одной программе и прожить четыре раза цикл от смерти к свету душевно очень нелегко.

У вас меняется восприятие произведений с течением времени? Вы некоторые из них уже играли и вот спустя годы снова вернулись...

Конечно, некоторые моменты меняются, особенно с изучением композиторской жизни. Например, с выходом писем Сергея Прокофьева я по-другому взглянул на его творчество и фигуру в целом. Его Второй фортепианный концерт для меня стал лейтмотивом этого года. По настоятельной просьбе «моего старшего брата» Валерия Абисаловича Гергиева я к этому произведению долго не прикасался, а потом понял, что время пришло, и он тоже это почувствовал. Теперь это один из ключевых номеров в моем репертуаре.

В одном из ваших интервью, в котором вы рассуждаете об окружающей действительности, я прочитала такие слова: «Сегодня налицо то, что в музыке называется “атональность”. Это когда нет гармонии — полный авангард». Эти слова в какой-то степени характеризуют, на мой взгляд, ваше отношение к современной академической музыке. Она вам совсем не близка?

Это неправда, и атональная — совсем не значит современная. Сегодня сочиняются произведения с достаточным количеством мелодических оборотов. Другое дело, что личностей не много, но они есть. Их музыку, конечно, обязательно надо играть. Для меня современная музыка — это Родион Щедрин, несмотря на то что ему далеко за восемьдесят, Вячеслав Артемов, Кшиштоф Пендерецкий. Давайте говорить «ныне живущие композиторы», потому что тот же Второй концерт Прокофьева написан сто лет назад, а звучит очень современно. Концерт Альфреда Шнитке, один из самых гениальных, на мой взгляд, но абсолютно забытый, я сейчас играю по всему миру и даже записал с камерным оркестром «Вена—Берлин». Мода на Шнитке была двадцать лет назад, его произведения играли абсолютно все — от Гидона Кремера до Башмета. Но сейчас его музыка звучит редко. Год назад я играл его фортепианный концерт в Musikverein, и это была премьера в Вене.

Я не хочу делить музыку на тональную или атональную, если эта музыка талантлива, она должна исполняться. Я всегда ищу новую музыку. Мой фестиваль Crescendo открывался музыкой современного композитора Дмитрия Курляндского. В прошлом году меня совершенно поразила музыка балета «Герой нашего времени» Ильи Демуцкого из Санкт-Петербурга, и я очень хочу спросить, есть ли у него что-то для фортепиано, я с удовольствием сыграю. Более того, я не хочу раскрывать всех секретов и рассказывать, что для меня пишется сейчас. Поверьте, я играю музыку ныне живущих композиторов и считаю, что это важная миссия для исполнителя. Чайковский и Рахманинов будут звучать всегда, потому что публика требует этого, но тем не менее наша задача — рушить стереотипы. Например, в Японии знать не знали и слышать не хотели про Второй концерт Чайковского. Это была настоящая война с промоутерами и местными организаторами концертов, они хотели только Первый. Но когда у нас в итоге получилось их убедить, то я потом еще несколько лет приезжал и играл только Второй концерт Чайковского, от которого публика была в потрясении. Кстати, Третий его концерт — абсолютно гениальная музыка. Скоро мы будем записывать с Гергиевым его вместе с Шестой симфонией, два последних произведения Чайковского.

Беседовала Елена Кравцун