Анна Толстова о том, что общего у де Кирико с русским и советским искусством

В Третьяковской галерее открывается первая в России ретроспектива Джорджо де Кирико (1888-1978). Казалось бы, выставка итальянского метафизика Третьяковке не по рангу, но в музее обещают показать, как де Кирико связан с Дягилевым, Малевичем, Дейнекой и вообще Россией

Прямых связей с Россией у Джорджо де Кирико, за вычетом двух русских жен и одного русского повара, но у кого тогда не было русских жен, муз, шоферов и поваров, не так уж и много. Де Кирико был неплохо известен русской эмиграции в Риме и Париже, общался с Павлом Муратовым, Вячеславом Ивановым, Ильей Зданевичем. Филологи обнаруживают влияние "Гебдомероса" — роман де Кирико, вышедший в Париже в 1929 году, сюрреалисты приняли восторженно, в отличие от новой живописной манеры автора — в дилогии Бориса Поплавского об Аполлоне Безобразове. Но все же главным "русским" эпизодом в биографии де Кирико остаются Дягилевские сезоны.

В 1929 году он сделал занавес, декорации и костюмы к предпоследнему дягилевскому балету — к "Балу" Джорджа Баланчина (сейчас костюмы выставят в Третьяковке). Видимо, к неоклассической музыке Витторио Риети искали подходящее, итальянское и неоклассическое, оформление. "Очень оригинально",— Сергей Дягилев остался доволен художником, в то время только начинавшим работать в театре, впрочем, композитора нахваливал больше. Очень в духе де Кирико: манекены в костюмах, сшитых из архитектурных деталей — вместо шляпы на ходу он надел колонны фуст; коробка сцены в венце руин — очередная пустынная площадь; на занавесе вяло приплясывают полноватые обнаженные гиганты. Кое-какие работы де Кирико появлялись на французских и итальянских выставках в Москве в 1920-е и 1930-е, кое-что приобрели для Музея нового западного искусства, чей директор, Борис Терновец, был большим поклонником метафизика. Но запомнился он прежде всего сотрудничеством с Дягилевым, так что в первой советской публикации статей и писем Александра Бенуа после его эмиграции — в той знаменитой, некогда бывшей нарасхват книге, подготовленной Ильей Зильберштейном и Алексеем Савиновым,— комментаторы называют де Кирико балетмейстером. Как-никак его первая русская жена была балериной.

Впрочем, у "балетмейстера" есть и непрямые связи с Россией — о значении декириковской метафизики для постсупрематического Малевича пишут давно. И Татьяна Горячева, сокуратор выставки со стороны Третьяковки (за итальянскую часть отвечает римский Фонд Джорджо и Изы де Кирико), собирает вместе всех тайных и явных собеседников де Кирико: Казимира Малевича, его учеников и единомышленников, Константина Рождественского, Анну Лепорскую, Николая Суетина, Веру Ермолаеву, а также Александра Шевченко и Александра Дейнеку. Но за всеми влияниями и заимствованиями видится скорее творческое непонимание.

Гедонист Дейнека с помощью декириковских мотивов пытается усилить итальянскость своих южных, севастопольских и итальянских, уличных зарисовок, совершенно не замечая того, что скрывается в источнике его неточных цитат за классической внешностью предметов и явлений, словно бы там речь идет о полноте бытия и dolce far niente. А опальные формалисты, напротив, вчитывают в де Кирико свои экзистенциальные тревоги и "сложные предчувствия", но не каждая "Песнь любви" чревата статьей "Сумбур вместо музыки". Лукреций Веры Ермолаевой выходит на иную "прогулку философа", полосатые ландшафты за спинами Малевичевых "крестьян" и городские улицы Лепорской продуваются другими космическими ветрами.

Только ради одной этой увлекательной истории прямых и косвенных контактов Джорджо де Кирико с русским искусством уже стоило делать выставку в Третьяковке. Но нельзя не заметить, что Третьяковская галерея на Крымском Валу — идеальное место для де Кирико и без всякого "диалога культур", ведь они изоморфны друг другу. Долгожитель де Кирико прожил 90 лет, а история русского и советского искусства в коллекции на Крымском Валу — это чуть больше века, хронологически оба эти столетия почти совпадают, но еще занятнее, что они довольно часто совпадают ритмически и отчасти совпадают по смыслу.

Несмотря на все старания Фонда Джорджо и Изы де Кирико, богатого поздними работами художника и занятого их музейным продвижением, мир искусства по-прежнему упрямо ценит раннего, авангардного де Кирико, обласканного Гийомом Аполлинером и хорошо принятого в Париже. Несмотря на все усилия отечественных частных фондов и государственных музеев по продвижению соцреализма, мир искусства по-прежнему предпочитает русский авангард. Даже пик обоих, декириковского и русского, авангардов мистическим образом приходится на 1915-й. После авангардного взлета в обоих случаях — в одном естественным образом, в другом вынужденно — начинается реакция. Раскаяние в грехах молодости, консервативный поворот, обращение к великой художественной традиции прошлого, пересмотр классического наследия на предмет близкого и чуждого — тут, правда, де Кирико и советское искусство расходятся во мнениях по некоторым вопросам. Например, по вопросу Караваджо — де Кирико отвергает его как авангардиста, а советское искусство канонизирует как демократа и революционера.

Но де Кирико, рядящийся в одежды Рубенса и Веласкеса, доживает до эпохи трансавангарда и постмодернизма, и его цитатное ученое искусство вдруг оказывается вновь молодым и актуальным — итальянцы теперь взялись доказывать, что поздние Джорджо де Кирико, Энди Уорхол и Синди Шерман суть явления одного порядка. Мы пока стесняемся доказывать, что Гелий Коржев или Дмитрий Жилинский — это не соцреализм с человеческим лицом, а, скажем, наше искусство апроприации (великой художественной традиции прошлого) и почти что Шерри Левин, которую итальянцы на голубом глазу сравнивают с де Кирико. Мы пока и Наталью Нестерову с Виктором Пивоваровым не готовы поставить в пару де Кирико — из соображений исторической аккуратности. Но консервативный поворот сейчас в цене, а историческая аккуратность, напротив, девальвируется. Словом, даже посмертно де Кирико продолжает давать уроки отечественной школе.

«Джорджо де Кирико. Метафизические прозрения». Третьяковская галерея на Крымском Валу, с 21 апреля по 23 июля. В рамках Открытого фестиваля искусств «Черешневый лес»