"Венеция Ренессанса" в ГМИИ

Выставка изобразительное искусство

В ГМИИ имени Пушкина открылась выставка "Венеция Ренессанса. Тициан, Тинторетто, Веронезе". На ней показаны 23 полотна великих венецианцев, и почти все из них прибыли из музеев и церквей Италии. Рассказывает Сергей Ходнев.

В экседре Белого зала — "Саломея" молодого Тициана из собрания князей Дориа-Памфили: нежная красавица с рыжими локонами, ни дать ни взять родная сестра тициановской же "Любви небесной", с такой задумчивой непринужденностью держит в руках блюдо, словно на нем кисть винограда, а не голова Предтечи. Аккурат напротив, через колоннаду,— блюдо с агнцем на столе "Тайной вечери", написанной Тинторетто в 1547-м. Растянув экспозицию на самый свой парадный пространственный формат, ГМИИ создает у зрителя ощущение тучного пиршества (вроде исполинских евангельских пиров Веронезе), где сервировано как будто бы все великолепие венецианской школы XVI века — с ее щедрой плотской красотой, колористической мощью, поразительными объемами живописной продукции и азартом конкуренции между тремя мастерами. Приправленное эффектным перечислением самих музеев-участников: если во флорентийский палаццо Питти или римский палаццо Барберини турист отправляется без сомнений, то шедевры из провинциальных галерей знает чаще всего по репродукциям. Скомпоновать такое трудно, организовать как выставочный проект для дальних краев — во много раз труднее. И тем не менее все осуществлено, и в очередной раз при весомой поддержке итальянских государственных и дипломатических (в лице посла Италии в РФ Чезаре Марии Рагальини, в этом году оставляющего Москву) инстанций.

В частностях парадное ощущение местами тускнеет. Все ж таки эволюция Тициана представлена не так роскошно и не так подробно, как на монографической выставке четырехлетней давности. Хотя та же ранняя "Саломея" и значительно более поздний, приглушенно-дымный по колориту "Св. Иоанн Милостивый" — вещи безусловно первого разряда, а "Венера и Адонис" из отечественного частного собрания, заново атрибутированные теперь не как копия знаменитой картины из Прадо, а как авторское повторение,— вполне занятный сюжет. В монументальном "Снятии с креста" явно больше "мастерской Тинторетто", чем самого Тинторетто, но в целом отбор тинтореттовских вещей превосходен, и недостает разве что Тинторетто сумрачного, беспокойного, почти барочного — все это проступает только в "Тайной вечере" и более отчетливо — в "Крещении Христа".

Совсем посчастливилось, пожалуй, Веронезе. В кураторской ли воле дело или в самой живописи, но даже одних только "Венеры и Марса" из Турина, горделивого "Св. Мины" из Модены и неожиданно маньеристской "Мадонны" из Виченцы хватило бы для того, чтобы показать сияющую веронезиевскую декоративность совершенно триумфальным образом — а тут еще и "Похищение Европы" из Капитолийских музеев, и "Воскресение" из самого ГМИИ.

И все же если вдумываться, то в совокупности это выставка не только о циркуляции художественных идей в отпущенное трем художникам столетие, но и о самой Венеции. О прихотливой и не совсем похожей на остальную Италию структуре заказа и патронажа, о тонком социальном балансе между государственными учреждениями и братствами-скуолами, о дальновидности республики, ценившей своих живописцев, но не пытавшейся обратить их в придворных прихлебателей. О специфическом церковном сознании Венеции, строившей идею своего автономного государственного величия на импорте мощей и обеспечивавшей художникам немыслимое количество именно храмовых заказов (и часть работ на выставку прибыла прямиком из храмов: та же "Вечеря" Тинторетто, например, обычно висит высоко на стене пресвитерия в церкви Сан-Маркуола, где ее попробуй разгляди). Мудрость Светлейшей республики, с равной предусмотрительностью охранявшая и конституционное благополучие, и городскую благоустроенность, веками вызывала попытки ей подражать. Когда выходишь из главного здания ГМИИ на Волхонку, возникает подозрение, что сейчас подражание начать решили с мощей.