Андрей Плахов — об аресте Кирилла Серебренникова и о том, что за ним стоит

Новость о задержании опасного преступника я узнал через два дня после того, как случайно встретил его, Кирилла Серебренникова, в Питере — какого-то демонически веселого, возбужденного съемочным энтузиазмом. Узнал из интернета, проезжая в метро станцию «Курская» со старой надписью «Выход к Театру им. Гоголя». Подумал, что теперь ее уже не переделают на «Выход к “Гоголь-центру”», и представил, как торжествует ветеранская гвардия, чьи интересы были затронуты при памятной реорганизации театра.

Торжествуют не только они. Мы точно не знаем инициаторов и вдохновителей травли. Но прекрасно понимаем, что поле засеяно не сегодня и не вчера, что оно дало бурные всходы даже там, где сроду никто ни в какие в театры не хаживал. Авангардист Серебренников назначен очередной «сакральной жертвой», а по-простому — козлом отпущения за все те страдания, которые перенес-де русский народ в годы ельцинских унижений. И пусть теперь французская дива Изабель Юппер советует руководителям нашего государства не преследовать Серебренникова, а ходить на его спектакли. Нет, мы больше не живем в Стране Советов,

ведь даже в СССР крупные художники привлекались к ответственности по «почетной» политической линии, и ни одному, кроме разве что Параджанова, не было предъявлено чисто уголовного обвинения.

Теперь каждый честный человек знает: вор должен сидеть в тюрьме. Хотя где у нас сыщешь кристально честных — «был бы человек, а статья найдется». Мы живем в замусоренном информацией пространстве, где без труда можно отыскать убийственный компромат на кого угодно, вплоть до высших сановников. Проверить, насколько эти разоблачения отвечают истине, никак невозможно. Тут как тут на помощь приходит наша Фемида в лице Следственного комитета: не проходит недели, чтобы она не вздрючивала обывателя сообщением об аресте очередного вице-губернатора, мэра или даже министра. Когда подобная информация становится уже рутинной, предлагается новый виток саспенса: фигурантом уголовного дела назначается режиссер номер один столичной театральной сцены.

Люди несведущие могут искренне думать, что действительно речь идет о борьбе с коррупцией и финансовыми правонарушениями или даже о профинансированных, но преступно не поставленных спектаклях. Но для человека, хоть немного знакомого с функционированием культурных механизмов в сегодняшнем российском социуме и не одержимого завистью к тем, кто успешен, очевидны как минимум три вещи.

Первая. Крупный художественный проект предполагает немалые средства, они выделяются из бюджета назначенными государством людьми. Да, случается, что деньги выделены, а фильм по какой-то причине не снят или спектакль не поставлен: творческий процесс — дело тонкое, не мясо-молочная промышленность. В историю кинематографа вошел поразительный сюжет, связанный с фильмом «Сталкер» Андрея Тарковского. Знаменитый режиссер остался недоволен работой оператора Георгия Рерберга, картина была полностью переснята другим оператором, Александром Княжинским, и на это дело был фактически выделен второй бюджет.

Надо полагать, Тарковский, немало потерпев от отечественной цензуры и вследствие этого эмигрировав, оценил оборотную сторону советской медали: в капиталистической, рыночной системе кинопроизводства о подобной щедрости нельзя было и мечтать. В нашей же сегодняшней стране, где примитивный рынок сочетается с репрессивной бюрократией, нарушение закона заложено в саму его структуру. Несколько огрубляя, процесс создания художественного продукта можно описать так. Чтобы получить со счета в казначействе госфинансирование, выделенное под проект (фильм, спектакль, фестиваль, что угодно), надо сначала этот проект или составную часть его осуществить, сами думайте как, и за это отчитаться. Если бы все строго следовали букве абсурдного закона, а не находили обходные пути, театры и киностудии вообще перестали бы работать. А на тех, кто работает, завести дело при необходимости ничего не стоит.

Вторая вещь. Кирилл Серебренников — последний из режиссеров, про кого можно предположить, что он получит деньги на спектакль и его не поставит. Даже если бы у него возник соблазн положить кругленькую сумму в карман, творческий зуд, который обуревает этого амбициозного ростовчанина, приехавшего покорить Москву (и сделавшего это), взял бы над алчностью верх мгновенно. И скорее он бы поставил за те же деньги два или три спектакля вместо одного. Скорость и фанатизм, с которыми Серебренников работает (сорок спектаклей за пятнадцать лет!), стали притчей во языцех, позволяя сравнивать его с Фассбиндером, но вызывая, разумеется, острую ревность у «доброжелателей». Тем более что его смелая, взрывная эстетика, да и тематика работ опрокидывают представления о комфортном, беззубом театре, который хотели бы видеть на наших сценах хранители «традиции». Это человек-мотор, человек-оркестр, титан признанного и в международном масштабе постсоветского театрального ренессанса, если жрецам нашей юриспруденции что-то говорит такая терминология.

Вещь третья. Дело, разумеется, не в финансовых проколах «Седьмой студии», а в том, что

Серебренников с его раскованностью, темпераментом и презрением к канонам невыносим как личность, как феномен для тех, кто набирает сегодня очки в политической и культурной жизни, пытаясь, хоть и неуклюже, снабдить ее идеологической составляющей.

Если это и идеология — то архаичная, охранительная, которая строится на тщетных мечтах о возрожденном имперском величии вкупе с ностальгией о советских прорывах в покорении земного мира и космоса. Ни намека на грядущую перспективу, ни грана понимания реальностей XXI века. И судя по всему, острое желание заменить нынешнюю российскую власть — как «слишком либеральную» — на ту, что еще покрепче и понадежнее завинтит гайки.

Понятно, что действия этих карателей вызывают недоверие и отвращение значительной части творческой интеллигенции. Которая хотя и робко, но все же выступила с осуждением дикого двадцатилетнего приговора украинскому режиссеру Олегу Сенцову, записанному в террористы на основе «выбитых» показаний «подельников» (та же схема сейчас применяется к Серебренникову). Вместе с тем очевидно, насколько слаба эта интеллигенция, если вообще к ней применимо данное обязывающее определение. Главная ее уязвимость не в том, что она завязана в финансируемых государством проектах, а в том, что, участвуя в них, она соглашается играть по средневековым византийским правилам — с непременными покровителями и неизбежными в таких играх клановыми интригами, которые в итоге оборачиваются против самих игроков.

Это становится причиной того, что у нас есть еще художественные авторитеты, но катастрофически недостает авторитетов моральных, чей голос был бы значим для общества и государства. И потому сегодня единственный выход из тупика — попытка построить, пусть не самый стройный, хор из тех голосов, которые имеем: других художников у нас для нас нет.

Андрей Плахов