Умер Дмитрий Хворостовский

В Лондоне в возрасте 55 лет скончался от онкологического заболевания один из знаменитейших оперных артистов своего поколения — российский баритон Дмитрий Хворостовский.

Почему-то прискорбнее всего сейчас думать не о достижениях, а о том, что так и не случилось. После начала 1990-х, когда Дмитрий Хворостовский с огромным успехом исполнял музыку Свиридова, так и не нашлось большого композитора, который бы посвятил певцу, скажем, вокальный цикл (Игорь Крутой не в счет). Так и не вышло на сцене Большого или Мариинского новых премьер с его участием. Так и не получилось эпохального сотрудничества с большим оперным режиссером абсолютного калибра. Ну и записи. Вроде бы он записал довольно много музыки, от барочных арий до советских песен, но далеко не всюду вместе с ним работали музыканты подобающего калибра, да и вообще времена для индустрии оперной звукозаписи нынче не очень — не те, что когда-то.

«Когда-то» — это, собственно, в девяностые, когда начиналась эта невероятная карьера. Только что прогремел первый мегаконцерт «трех теноров», которым потом еще многие годы приходилось на потребу массовой аудитории тянуть ту же лямку. Публичный интерес к оперной музыке, хотя бы и в шлягерном изводе, заявлял о себе во весь голос, мировому рынку страшно нужны были новые суперзвезды (и желательно не теноровые). Артисты нового — или как минимум давно невиданного — типа, не стоящие импозантной тумбой на подмостках, но способные свободно, живо, ярко существовать на сцене, даже если она концертная.

И тут нежданно-негаданно появился он. Оперный конкурс BBC Singers of the World в Кардиффе, где Хворостовский в 1989 году одержал победу (притом что в соперниках был куда как сильный «хозяин поля» — тоже прославившийся впоследствии валлийский бас-баритон Брин Терфель), никогда еще не был трамплином для настолько эффектного взлета, да и сейчас для многих по-прежнему остается «конкурсом, где Хворостовский победил». За последовавшие двадцать лет мы повидали много оперных певцов и певиц, которых долго, старательно и дорого раскручивали по всем правилам эстрадного шоу-бизнеса. Но тут ровно никакая раскрутка не была нужна: материал говорил сам за себя.

Прекрасный баритон, гибкий, универсальный, с природным вкусом к итальянскому репертуару. Причем статный, еще в студенческие годы славившийся фехтовальными и прочими спортивными успехами, талантливый актерски, на редкость сценичный, плюс эта грива тогда уже седевших волос — такого никакой имиджмейкер нарочно не придумает, хоть озолоти его. Да еще выходец из страны, которая в общемировом новостном поле те несколько лет была практически непрерывно: перестройка—гласность—ГКЧП—танки—Беловежская Пуща.

Однако с ходу взятый в оборот международным оперным бизнесом Хворостовский практически не спекулировал на сибирском колорите и вообще на русскости. В репертуарном смысле его западные успехи — это в значительной степени интернациональная классика, последние годы прежде всего Верди («Риголетто», «Травиата», «Трубадур», «Дон Карлос», «Бал-маскарад»). И только потом классика русская, за которую он брался крайне избирательно (зато достаточно интенсивно, чтобы по впечатлению от бесчисленных «Евгениев Онегиных» с его участием западная критика называла его лучшим Онегиным). Трудолюбивый, с ярким открытым характером, живущий в самолетах, немыслимо успешный финансово — это-то о нем знали и у нас, и на Западе. Но за границей это был прежде всего артист стабильно академического профиля, и тамошнюю армию его фанатов составляли главным образом посетители оперных театров — даже не филармонических концертных залов.

В России все сложилось иначе. Это не был казус оперного артиста, который как уехал, так и делит гастрольный график между Америкой и Европой, потому что на родине ему (хотя бы до поры до времени) никто не может предложить впечатляющего ангажемента.

Хворостовский все время присутствовал в отечественной музыкальной жизни, все время напоминал, что он свой, здешний, с корнями. И далеко не всегда его регулярные выступления тяготели к формату стандартных светских оперных гала, который, казалось бы, был самым предсказуемым.

Он много исполнял, особенно поначалу, отечественную вокальную и камерную музыку. В 2000-м все-таки спел полновесную премьеру в российском оперном театре — это был «Риголетто» с Евгением Колобовым в «Новой опере» (по мрачному совпадению совсем недавно, в ноябре, вышла последняя оперная запись с участием Дмитрия Хворостовского, и это был как раз таки «Риголетто»). Еще в середине 2000-х, когда концерты международных оперных знаменитостей у нас зачастую организовывали престранным образом, он задумал цикл «Хворостовский и друзья» — звучало немножко похоже на «Pavarotti & Friends», но смысл был другой: вместо кроссовера и элегантного братания с поп-артистами — знакомство отечественной аудитории с актуальными оперными звездами западной сцены.

Впрочем, пришел и кроссовер, и тоже такой, что был рассчитан именно на русскую аудиторию. В 2002-м он представил программу песен военных лет, и, по крайней мере поначалу, сочетание заезженного официальными патриотическими мероприятиями материала с академической вокальной статью и умелым актерством рождало то неожиданное ощущение человечности, которое на этом поле так никому больше и не далось. В 2009-м с шумом презентовал совместный проект с Игорем Крутым, вызвавший тогда главным образом удивление. Хотя сам певец настаивал, что это не какая-то там мимолетная уступка масскультуре, а важный эксперимент, «сложно написанная музыка» и что, выходя из Metropolitan после вердиевского спектакля, он, бывало, напевал музыку композитора Крутого. Самое удивительное, что и это звучало совершенно органично. Но и до этого хождения в эстраду в самом его обаянии было что-то в почтенном смысле эстрадное: он никогда не изображал небожителя, величавую персону из заоблачного мира высокого искусства, недоступного простым обывателям. Рассчитывающему на максимально широкое преуспеяние оперному певцу вообще сложно быть затворником, только ради очередного спектакля покидающим башню из слоновой кости, и ради медийности на что только не приходится идти, но нигде не сфальшивить при этом тоже страшно трудно. Дмитрий Хворостовский, ставший в свое время одним из первых оперных артистов именно этой новейшей генерации, выглядел абсолютно искренним, открытым и естественным в любой момент своего публичного существования: и снимаясь для глянцевых обложек, и трепетно исполняя хоть «Песни и пляски смерти» Мусоргского, хоть «Катюшу», и торжественно выходя в образе Жермона или Графа ди Луна на очередную великую сцену.

Юлия Бедерова, Сергей Ходнев