На экране "Легенда о Коловрате"

В прокат вышла "Легенда о Коловрате" Джаника Файзиева и Ивана Шурховецкого. Экранизация изложенной в "Повести о разорении Рязани Батыем" истории полевого командира XIII века Евпатия Коловрата навела Михаила Трофименкова на размышления о причудах изображения на экране своих и врагов.

Только ленивый не сравнил "Легенду" с "300 спартанцами" и "28 панфиловцами", не заметив откровенной цитатности финала. Умирающий Коловрат (Илья Малаков) представляется Батыю (Александр Цой) просто "русским воином", а хан воздает герою высшие посмертные почести. Это, собственно говоря, финал повести Бориса Васильева "В списках не значится". Впрочем, кто на экране сражается и умирает — спартанцы, панфиловцы, защитники Брестской крепости, троянцы или горстка рязанцев, осознанно навлекших на себя всю мощь Орды,— неважно. Борхес свел мировую культуру к пяти сюжетам, один из них — история о храбрецах, защищающих крепость. В данном случае слово "крепость" надо понимать в переносном значении, поскольку саму Рязань татаро-монголы испепелили заранее, но это тоже неважно. "Легенда" апеллирует к архетипам, что само по себе придает впечатляющей рубке некий глобальный смысл.

Специфика "Легенды" — парадоксальное неравнодушие режиссеров к обаянию экранного зла. Как правило, оно так же тоскливо, как и экранное добро. Здесь же, стоит действию перенестись в ставку Батыя, как авторская фантазия перестает себе в чем бы то ни было отказывать. Ордынцы, по фильму, мастера изобретательного макияжа. И Батыя выбрали ханом, судя по всему, исходя именно из чисто эстетических предпочтений. Если он кого-то и напоминает, то разве что покойного Эрика Курмангалиева в спектакле Романа Виктюка "М. Баттерфляй". Холеный трансвестит в шелковом халате и с лицом злобно-капризной гейши не только аранжирует быт своей кочевой ставки как этакую декадентскую инсталляцию. За сражением Орды с соратниками Коловрата он наблюдает буквально "из ханской ложи": устраивается поудобнее и знай себе щелкает орешки, приправленные запахом крови. Принимая во внимание то, что Орда — разновидность замкнутого и иерархического мужского сообщества, это не может не навести на размышления о специфике сексуальных практик кочевников.

Экранному же добру, как водится, не везет. Скучная эта штука — добро, особенно древнерусское: бородатое, светлоглазое, сыплющее прибаутками, пекущее блины и возлагающее тщетные надежды на солидарность князей, не избавившихся от тенет феодальной раздробленности. Добро в "Легенде" хотя бы не удушает набожностью. Есть, правда, святой отшельник, но и он оправдывает участие в битве не слишком ортодоксально. Дескать, у ордынцев богов много, а наш один-одинешенек, как ему не пособить. Взгляд, сказал бы Иосиф Бродский, конечно, варварский, но верный. Еще у отшельника живет ручной пещерный медведь Потапыч, однажды даже ввязывающийся в сечу. Странно, что рекламным слоганом фильма не стала искристая фраза "Потапыч русских не ломает".

Авторы героически озаботились приданием хоть какой-то странности самому Коловрату. Беда в том, что эту странность они почерпнули из копилки расхожих киностереотипов. В отрочестве Коловрату прилетело по голове от ордынских супостатов. К моменту нашествия Батыя с той поры минуло уже тринадцать лет. Но каждую божью ночь герою снится, что он гибнущий мальчик, каждое утро он просыпается с воплями и не крушит все и вся вокруг себя лишь потому, что заботливая жена крепко принайтовывает его веревками к супружескому ложу. А поутру скороговоркой объясняет ему: ты Коловрат, я твоя жена Настя, у нас двое детей, вот эти круглые штучки называются блинами, а наш город зовется Рязанью.

Не говоря уже о явном садомазохистском привкусе, эта сценарная идея вызывает немало чисто технологических вопросов. Например, кто связывал Коловрата до его женитьбы? Связывают ли его, пока он еще бодрствует, или ждут, пока он уснет? Если его связывают во сне, то какой же он, к черту, супервоин, если не просыпается от странных ощущений? Лишившись Насти, убитой ордынцами, Коловрат отказывается от сна и интересуется у знахаря, нет ли какой волшебной травки, чтобы не спать. Но древнерусская медицина секретом производства амфетаминов, увы, не овладела, а машины времени у Коловрата под рукой нет. Впрочем, если бы она нашлась, это пошло бы на пользу не только герою, но и фильму. В конце концов, все современное массовое и как бы историческое кино исполнено в жанре комикса. А комикс тем лучше, чем наглее.