Умер актер Леонид Броневой

Не дожив нескольких дней до своего 89-летия, после тяжелой болезни ушел из жизни народный артист СССР, артист московского театра «Ленком» Леонид Броневой.

Всенародная известность пришла к Леониду Броневому не в молодости — знаменитым на всю страну 45-летнего актера Театра на Малой Бронной сделала роль группенфюрера СС Генриха Мюллера в ставшем культовым советском телевизионном сериале Татьяны Лиозновой «17 мгновений весны». До Броневого никто не показывал врага так объемно и внимательно — не плоским, плакатным злодеем-фашистом, но дьявольски умным, проницательным и изворотливым игроком, достойным и опасным соперником благородного советского разведчика. Вот после Мюллера Броневой и «проснулся знаменитым» — настолько, что некоторые до сих пор считают его «актером одной роли»; но это, конечно, неправильно и несправедливо.

Мудрец и сатирик жили в нем на равных правах, но качества эти таковы, что законно проявляются они в людях только с возрастом и с жизненным опытом. До роли Мюллера Леонид Броневой успел испытать на себе злобу сталинского режима, поездить по стране, поработать во многих провинциальных театрах. Он родился в 1928 году в Киеве, в еврейской семье. Его отец в середине 30-х годов был репрессирован, и «семью врага народа» сослали в Кировскую область. Потом, правда, разрешили вернуться, но война отправила его в эвакуацию в Среднюю Азию — там Броневой закончил Ташкентский театрально-художественный институт имени Островского. После него были театры Магнитогорска и Воронежа, Грозного и Иркутска. Когда актер перебрался в Москву, будущему народному артисту СССР далеко не сразу удалось найти место в Театре на Малой Бронной — не брали никуда.

Позже о нем будут говорить как об одном из тех, кто определил лицо этого театра в эпоху великого Анатолия Эфроса — Яичница из вошедшей в учебники эфросовской «Женитьбы» и Шпигельский из бессмертного благодаря телеверсии «Месяца в деревне» проявили одну из главных для Броневого тем: человека смятенного, неустроенного, уже ни на что не надеющегося, но при этом не бессильного, не покорного, а неуживчивого, не устающего поддразнивать мир вокруг себя и задевать его неприятными вопросами.

Его невеселый скепсис и даже известная едкость потом очень подошли Марку Захарову — когда Броневой в конце 80-х, после ухода Эфроса, перешел в труппу театра «Ленком».

Но до Захарова у актера случилась еще одна великая роль: комедийный дар Леонида Броневого щедро раскрылся в фильме Михаила Козакова «Покровские ворота». Герой Броневого, артист послевоенной Мосэстрады Аркадий Велюров, гневно бичующий империалистов и поджигателей войны, одарил зрителей нескольких поколений репликами из пьесы Леонида Зорина, но, главное, неповторимыми интонациями — и они смело могут быть вписаны в историю русского театра и кино как «интонации Броневого»: в них как-то оригинально смешались обаятельная театральность, почти детская хитроватая непосредственность, а еще неизбывная, все на свете подвергающая сомнению ироничность, да и какая-то вековая, через полуопущенные веки, грусть тоже — как превентивная защита от напастей и несчастий, которых в любом случае будет немало.

Во многих работах Марка Захарова Леонид Броневой оказался незаменим. Прежде всего — в «Формуле любви» и «Том самом Мюнхгаузене»: провинциальный доктор-скептик, приучивший себя не удивляться ничему на свете, и герцог в немецком городке, всю политику подчиняющий собственному увлечению кройкой и шитьем; нарушение фасона одежды для него есть опасное диссидентство, а расстояния между воюющими странами он измеряет на глобусе портновским метром. Герцога, тонкую сатиру на самодурствующую, маразмирующую власть, разумеется, тоже растащили на цитаты — и таким образом по заслугам наградили артиста Леонида Броневого бессмертием.

Про сверхтребовательного в работе к себе и другим, прямого в высказываниях актера Броневого говорили, что у него сложный характер. Но это часто говорят про людей, знающих про жизнь гораздо больше, чем все окружающие, про тех, кто не умеет обольщаться.

Кажется, и про судьбу страны Леонид Броневой не обольщался. Сановный мракобес в генеральской форме, Крутицкий из захаровского «Мудреца», в конце 80-х казался насмешкой над ушедшим прошлым — а оказался едва ли не пророчеством. И призыв актера к своим зрителям в одном из интервью — «не смейте, не смейте тосковать по аду!» — должен остаться важнейшим автокомментарием к его большой жизни в искусстве.

Отдел культуры