Как Владимир Путин создавал одни новости и развенчивал другие

14 декабря президент России Владимир Путин провел свою долгожданную пресс-конференцию. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников отмечает необыкновенно агрессивное поведение журналистов в попытке задать вопрос, сообщение Владимира Путина о том, что уходит на выборы самовыдвиженцем, и необыкновенный каминг-аут одного из участников пресс-конференции, сына лейтенанта Шмидта.

Уже при входе в холл на первом этаже чувствовалось, что журналистов на этот раз больше, чем обычно. Может быть, такое впечатление складывалось оттого, что негде было пройти из-за толпы с микрофонами и диктофонами, окружившей журналистку «Дождя» Ксению Собчак. Как журналистку ее тут, конечно, по понятным причинам никто не воспринимал, она интересовала каждого по причине того, что она захотела стать кандидатом в президенты России.

Я с трудом протиснулся в просторный и за полчаса до начала пресс-конференции полупустой буфет, где блистали своим наличием осетинские пироги с мясом и хачапури с сыром. Немного странно, что и то, и другое уже стало верным признаком этой пресс-конференции. В конце концов, почему же не расстегай, что ли: пресс-конференция, в конце концов, президента России, а не Грузии или, примеру, Абхазии.

Через минуту тут оказалась и Ксения Собчак. Странно, что журналисты проявляли к ней интерес только до того момента, пока она не вошла в буфет: тут она словно перестала всех интересовать и стояла теперь с кофе в компании журналиста «Дождя» Антона Желнова, который взял на себя функции ее путеводителя по этой пресс-конференции и, может быть, даже бодигарда: ее штатным телохранителям сюда было не пробиться (по причине присутствия большого или даже огромного количества других штатных телохранителей). Хотел даже написать, что «стояла в одиночестве в компании Антона Желнова», но у меня язык все-таки не поворачивается назвать это одиночеством...

Я поинтересовался у Ксении Собчак, надеется ли она на дебаты с президентом, о недопустимости которых на такой пресс-конференции уже предупредил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, и она ответила, что она-то «готова, а вот готов ли он?..». Оставалось выяснить это же у Владимира Путина.

Ксения Собчак, казалось, не напрасно надела на мероприятие ярко-красное платье, и каково же было мое удивление, когда я вошел в зал и увидел в зале такое количество девушек в таких же ярко-красных платьях, что невольно подумал: а может, это специально было решено так устроить, чтобы госпожа Собчак ничем здесь не выделялась?.. Впрочем, дело тут, конечно, было прежде всего в том, что слишком многие решили, похоже, обязательно запомниться президенту и телезрителям, и в итоге запомнились те, кто пришел во всех оттенках серого.

В зале между тем шли ожесточенные бои за место.

— Кубань себе сразу шесть мест заняла! Подряд! — услышал я чей-то стон.

Это был, конечно, журналист, которому не досталось места.

— Ну и пусть! Кубань-то какая большая…— кто-то из тех, кто уже сидел на стуле, рассуждал примирительно.

— Да телерадиокомпания «Кубань»! — с досадой поправляли его.

— Кто из фотографов сидит на стуле? — слышал я громкий шепот организаторов.— Встаньте и выйдите! Уважайте труд коллег!

— Вот он, фотограф! Сидит! — с восторгом кричали рядом со мной.

Загнанный в угол или припертый к стенке (можно говорить как угодно, так как поблизости не было ни угла, ни стенки) фотограф отбивался с безупречным английским акцентом:

— Что вам не нравится, я не понимаю?! Да, у меня фотоаппарат! Но он здесь ни при чем! Не обращайте на него внимания!

Надо же: и переставали…

Вокруг меня были уже одни только плакаты: на всякий случай поднятые, полуопущенные (или, вернее, полуприподнятые) и лежащие под сиденьями пока… Рядом со мной мрачный крупный человек сосредоточился на плакате «Как победить?» с фотографией Владимира Путина на льду в хоккейной форме. Вообще-то авторы плакатов не отличались сильной выдумкой.

Только перед входом в зал, в тот момент, когда там скопилось максимальное количество журналистов, вдруг взмыл не плакат даже, а икона на палке, по-моему, для селфи, с более или менее достоверным изображением Богородицы, так что происходящее у входа стало вдруг напоминать внезапно забуксовавший и разнервничавшийся крестный ход…

А так на плакатах обозначались места (Орша… Темрюк… Биробиджан… Афганистан…) и темы (ЖКХ, «Пенсии», «Дети», «Выживание», «К морю»…).

И Владимир Путин, едва выйдя к людям и отвечая на один их первых вопросов — про свою миссию на выборах и почему до сих пор в стране нет политика номер два,— вдруг вгляделся в зал и заинтересовался:

— Чтобы обострить еще ваш вопрос… Я видел, девушка плакат поднимала, на котором написано: «Путин, бай-бай!».

Было слышно, как девушка взволнованно поправила его:

— Путин — бабай!

—А, бабай…— вздохнул Владимир Путин.— Мартышка к старости слаба глазами стала... Извините…

Оговорка-то тем не менее была, конечно, многозначительная. Без сомнения, Владимир Путин ожидал увидеть в зале плакаты и с «бай-бай…» или по крайней мере услышать что-то в этом роде… Потому что он и сам не может не думать об этом. О том, что такие вопросы будут… А не о том, что пора бай-бай… И вот теперь он сам помимо своей воли выдал, можно сказать, желаемое за действительное. И готов был ответить. И мало не должно было по всем признакам показаться… Но тут досадная осечка! Бабай оказался «дедушкой» по-татарски. Конечно, и в этом определении содержались, на мой взгляд, вызывающие намеки, тем более что журналистка из Татарстана добавила, что Владимира Путина так называют дети в республике (конечно, раньше говорили «дедушка Ленин», но потом дети выросли, у них выросли свои дети, которые теперь и говорят в Татарстане, видимо, «дедушка Путин…».

— Теперь,— продолжил Владимир Путин,— на вопрос по поводу оппозиции, почему она не появляется такая, которая была бы конкурентоспособной… Самое простое для меня было бы сказать, что не мне же самому для себя конкурентов воспитывать…

Тут Владимир Путин посмотрел на Ксению Собчак, сидящую почти напротив него в пятом ряду с бордовой табличкой с надписью «Против всех!» на одной стороне и надписью «Ксения Собчак» (неужели и против нее?) — на другой, и продолжил:

— Когда мы говорим об оппозиции, важно ведь не только шуметь на площадях или в более кулуарной обстановке и говорить об антинародном режиме. Важно что-то предложить, для того чтобы сделать еще лучше (в том смысле, что и сейчас-то, слава богу, все очень хорошо…— А. К.)!.. В этом, мне кажется, самая главная проблема тех, кто хотел бы быть конкурентоспособной оппозицией: нужно предложить реальную, не эфемерную, не крикливую повестку дня, а реальную! Такую, в которую люди бы поверили! Надеюсь, что это все-таки у нас возникнет, и чем раньше, тем лучше, на самом деле!

Тут господин Песков (без всякой, надеюсь, связи с предыдущим ответом…) дал мне слово, и я спросил, как кто Владимир Путин собирается идти на эти выборы:

— Вы можете пойти сами от себя, от общественной организации, от партии. Коротко говоря, «чьих вы будете»?.. И говорят, что в вашей администрации есть разногласия по поводу того, кто может быть главой предвыборного штаба. Если нет таких разногласий, то, может быть, вы назовете этого человека сейчас? И вообще, имеет ли для вас это хоть какое-нибудь значение?

— Это будет самовыдвижение,— произнес Владимир Путин.

Я рассчитывал, конечно, на то, что ответ будет таким же коротким и ясным, как и вопрос, но, между прочим, не рассчитывал, что настолько.

Это означало прежде всего, что Владимир Путин решил отказаться от услуг партии «Единая Россия». И теперь даже не ему придется объяснять партии, почему так, а «Единой России» придется объяснять людям, почему так.

Он, который много лет в политике действует на самом деле в одиночестве или даже в вакууме, которым окружил себя в конце концов по множеству причин сам, решил наконец, только на четвертом сроке, освободиться от любых, так сказать, даже и внешних оков. То есть если до сих пор перед нами был, по его собственному выражению, раб на галерах, то теперь это был, по выражению Квентина Тарантино, Джанго Освобожденный.

И Владимир Путин Освобожденный (не путать с Освободителем… А вернее, путать…) добавил:

— Но я, конечно, очень рассчитываю на поддержку тех политических сил, как бы они ни были организованы в стране, в партии, в общественные организации, которые разделяют мой взгляд на развитие страны и доверяют мне… Я очень на это, разумеется, рассчитываю. И вообще рассчитываю на широкую поддержку граждан!

А этот реверанс можно было и опустить.

— Что касается штаба,— продолжил президент,— то не скрою, мы вчера только об этом говорили. Пока окончательного решения нет. А по поводу разногласий, они всегда есть, у нас живая атмосфера — и споры есть, и несогласие,— но до того момента, пока мы не приходим к какому-то единому решению. По этому вопросу… Он технический, но все-таки важный… Я бы хотел, конечно, чтобы это были люди авторитетные, известные в стране и которые искренне, еще раз повторяю, поддерживают ту политику, которая проводится на протяжении последних лет!

То есть это в любом случае будет на этот раз не Станислав Говорухин.

Владимир Путин снова вгляделся в плакаты.

— Шахматы? — прочел он.— Интересно… Мы вернемся к этому…

— Шахты!.. — кто-то криком поправил его, но Владимир Путин не услышал (то есть проблема, получается, у него была двойная).

Я обратил внимание, что президент на этот раз пытается объединять вопросы, группировать их, и теперь один ответ следовал на два-три похожих, по идее, вопроса. На самом деле журналисты мгновенно сориентировались, давали понять, что у них вопрос исключительно, например, о волюнтаристских действиях Центробанка, а на самом деле их интересовали растущие налоги на землю… И хорошо еще, если так, а не…

Владимир Путин защищал Центробанк, разъяснял про коррупцию и даже рассказывал то, о чем раньше молчал:

— Знаете, где-то год назад я пригласил Бортникова… директора ФСБ, кто не знает… и дал ему материалы, которые ко мне поступили по одному из каналов в отношении конкретной структуры. Он посмотрел… неудобно говорить, но тем не менее скажу… и говорит: «Владимир Владимирович, мы ровно полгода назад в этой структуре провели оперативно-следственные действия, возбудили уголовные дела, передали в суд, все находятся в местах лишения свободы — все из целого подразделения. Полгода назад набрали новых сотрудников, и все началось сначала…».

И господин Путин, поколебавшись, даже обнародовал свою новую идею (а признание насчет подразделений ФСБ, полными составами садящихся в тюрьмы, хотя и осталось позже не слишком замеченным, дорогого между тем стоило и было само по себе новостью этой пресс-конференции).

— Понимаете,— воскликнул президент,— я, честно говоря, иногда даже не знаю, что с этим делать! Тем не менее напрашивается одно из решений! Я думаю, что мы пока не готовы осуществить это по ряду соображений финансового, организационного характера, решения жилищных проблем, но напрашивается нечто такое, что у нас в армии есть. У нас в армии постоянная ротация, это сложилось уже десятилетиями… Послужил три—пять лет в одном месте — обязательно, почти обязательно переводят на другое место и так далее. Может быть, есть смысл и в правоохранительной сфере организовать нечто подобное…

Вот до чего довели человека.

Временами могло показаться, что Владимиру Путину не очень интересно на этой пресс-конференции. Он отвечал про реальность выполнения майских указов («А вы как думаете, Антон»,— кричала задававшему вопрос Антону Верницкому журналистка из Санкт-Петербурга, сидевшая за моей спиной, но слышал ее не только я, а весь зал, а значит, и вся страна, кроме, конечно, Антона Верницкого…), про повысившиеся налоги на землю (обещал подумать о расширении льготной базы граждан, а потом и вовсе пообещал не повышать налоги для физических лиц по крайней мере до конца 2018 года), про возможность увеличения пенсионного возраста, прежде для женщин. (Что решение еще не принято… Впрочем, похоже, что после выборов примут: очень уж последовательной стала кампания по разъяснению неизбежности этого шага.)

Но не было тут того задора, который, казалось, должен демонстрировать человек, идущий на президентские выборы. Не был Владимир Путин таким наступательным, как, например, дорогие его сердцу виды вооружения, широко практикуемые в Сирии, например… А ведь и там он организатор и вдохновитель наших побед, как рассказала накануне хотя бы Валентина Матвиенко…

Но вот Сергей Брилев спросил его как раз про виды вооружений («Не придется ли выходить из договора по РСМД?» — интересовался он, и интерес, возможно, был не праздный… «Не каркай!» — встревоженно вскрикнула моя соседка из Санкт-Петербурга), и президент наконец оживился:

— Мы не выходили из основополагающих договоров, которые являются, являлись краеугольным камнем международной безопасности! Мы не выходили из Договора по ПРО, Соединенные Штаты вышли в одностороннем порядке. Теперь мы слышим действительно разговоры о проблемах по Договору о ракетах малой и средней дальности. Судя по всему, создаются условия и проводится информационно-пропагандистская работа для возможного выхода Соединенных Штатов и из этого договора, тем более что по факту они уже вышли. Они пытаются нас в чем-то упрекнуть и обвинять, а сами-то они что сделали?!

И он увлеченно рассказывал, что они сделали (было такое впечатление, что мог бы — и сам бы, конечно, сделал…):

— Они (в Румынии.— А. К.) поставили пусковые системы «Иджис», сняли их просто с моря и поставили. Но в этих системах противоракеты можно легко заменить просто на ракеты средней дальности. То есть, по сути, уже процесс пошел по факту. Если и дальше так дело пойдет, ничего хорошего в этом нет! Мы сами выходить никуда ниоткуда не собираемся.

А тут еще Марина Волынкина, представляющая интернет-портал «Одаренные дети», вдруг призналась:

— Владимир Владимирович, я позволю себе, как и вы, немножко пошутить, поскольку действительно три года назад у нас с вами родился ребенок! Ребенок талантливый и одаренный!

— Ох ты! — воскликнула моя соседка.— Разбежалась!

— Ну слава богу! — второпях на всякий случай проговорил и Владимир Путин.— Это все от Бога!

То есть ему чужого не надо.

— Конечно…— туманно подтвердила Марина Волынкина.

На самом деле она, выяснилось, имела в виду, конечно, свой интернет-портал, а фразу эту продумала, видимо, специально для того, чтобы я и все мы ее теперь процитировали.

Президент собрал вопросы от пула спортивных журналистов и ответил на вопросы про допинг. И он уже не скучал. Он признал, впрочем, не в первый раз, что случаи применения допинга были. А один из журналистов этого пула провел журналистское расследование, и все выяснилось:

— Главный свидетель ВАДА, благодаря показаниям которого отстранена наша команда, Григорий Родченков в 2011 году являлся со своей сестрой обвиняемым по уголовному делу о нелегальной торговле допингом и гарантировал… это спортсмены среднего звена… то, что не будет определен допинг у спортсмена... После предъявления обвинения он пытался покончить жизнь самоубийством: ударил себя ножом в алкогольном опьянении… Потом судебно-медицинская экспертиза обнаружила у него психиатрическое заболевание. То есть полный букет: это шизотипическое расстройство личности!.. Потом происходили такие странные чудеса. Он, как по мановению волшебной палочки, вдруг превращается в свидетеля. Из 12 эпизодов остается один. И он возвращается из США, возглавляет РУСАДА…

— Про покойников — никак! — громко опережала события (причем, надеюсь, намного) моя соседка.

Президент отвечал долго и обстоятельно:

— Смотрите, что в обосновательной части Международного олимпийского комитета написано: первое, что он честный человек; второе, что он находится под контролем ФБР и защищен; и третье, что все изложено в его дневниках… Извините, но это ерунда какая-то! Во-первых, кто сказал, что он порядочный человек?.. Если он был под судом и известно, что он жульничал. Тем более что он прямо говорит, что для него главное — деньги!.. Второе, что он находится под контролем и защитой ФБР. Для нас это не плюс, для нас это минус, это значит, что он работает под контролем американских спецслужб. Что они с ним там делают?!

На этой пресс-конференции, в отличие от прошлогодней, больше получали слово иностранные журналисты. Так, с вопросами про Дональда Трампа, на которые Владимир Путин отвечал уже десятки раз, выступил корреспондент ABC господин Моран. Вместо того чтобы воспрянуть еще больше, Владимир Путин, наоборот, увял, как и другие мои соседи, три журналиста из NBC, которым слова не дали.

— Мы уже обиделись,— пожала плечами одна из них.

Похоже, прежде всего на американских коллег.

Между тем зал начинал терять терпение, демонстрируя, по-моему, уже явные признаки ненависти к любому задающему вопрос. («Ведь на твоем месте должен быть я!» — казалось, кричали десятки людей в зале. Или в самом деле кричали… Расслышать то, что кричали, было немыслимо: все сейчас уже повышали голос вместе, и многие стояли и не садились, даже когда отвечал господин Путин. И ясно было, что вопросы уже гораздо важнее ответов…)

— Ребят, давайте потише…— упрашивал моих коллег Владимир Путин.

— Давайте не кричать,— умолял Дмитрий Песков.

Но поскольку он это не кричал, то его никто и не слышал.

Да. Такого раньше не было. В зале я наблюдал очевидные признаки массовой истерики.

Вот после очередного вопроса американских коллег «возмущенно вышли или даже выбежали из зала мои соседи из NBC (« Видели?! По бумажке читали! Мы бы от себя задали!..») я сначала подумал, что они таким образом демонстрируют свое негодование тем, что игнорируют их, но нет, потом выяснилось, что они не смогли бы пережить, если бы эти коллеги еще и процитировали бы себя самих раньше, чем NBC…

Это, конечно, стоило процитировать:

— Интересные вы ребята! Вы не обратили внимания, что ваши конгрессмены, сенаторы так хорошо выглядят, красиво, костюмы у них, рубашки… Они вроде умные люди. Они нас поставили в один ряд с Северной Кореей и Ираном и при этом в то же время подталкивают президента, чтобы он уговорил нас вместе с вами решать проблемы Северной Кореи и иранской ядерной программы. Вы вообще нормальные люди, нет? Странно, согласитесь, честное слово, это как-то за скобками здравого смысла!..

Как обычно долго, Владимир Путин, истощая терпение собравшихся, отвечал на вопрос про Украину. Между тем он рассказывал об эксклюзивных подробностях своих переговоров с Петром Порошенко, об обмене пленными и размещении и охране сотрудников ОБСЕ в ЛНР и ДНР на линии разграничения и российско-украинской границе, и стоило прислушаться: такое было в первый раз. Впрочем, это лишний раз подтверждало уж совсем неновое предположение о том, что Владимир Путин и Петр Порошенко легко и часто разговаривают друг с другом…

— Теперь по поводу Саакашвили…— говорил российский президент.— Считаю, что то, что делает Саакашвили,— это плевок в лицо грузинского народа и плевок в лицо украинского народа. Как вы это терпите до сих пор? Он же человек, который был президентом независимого грузинского государства. А теперь носится по площадям и кричит на весь мир: я украинец! Ну а что, на Украине нет настоящих украинцев? И Украина все это терпит, понимаете? Так жалко на это смотреть. У меня сердце кровью обливается!..

Нет, не похож он сейчас был на человека, с которым такое происходило.

На три опустевших рядом со мной места тем временем уже присели журналисты, до начала пресс-конференции бунтовавшие по поводу предложения одного режиссера съемок, попросившего освободить проходы, насчет того, что им предложили смотреть ее ввиду нехватки мест из пресс-центра» («А мы зачем тогда приехали?!! Провокатор какой-то!!!»). И теперь эти американские коллеги представлялись мне (и уже, видимо, всегда будут представляться) образцом этичности и гуманности: наши люди, только что появившиеся и решившие нагнать упущенную выгоду и понявшие, что успеть можно, кажется, еще все, казалось, теперь уже прямо в рот засовывали мне свои плакаты с недостоверным изображением каких-то красных ракет…

А Владимир Путин тем временем оценил работу правительства на удовлетворительно, сам задав систему координат, в которой были еще и хорошо, и удовлетворительно. Впрочем, возможно, он и не вкладывал в эту оценку такого трагического смысла, а просто посчитал, что сказать «хорошо» будет перебором…

В какой-то момент внимание президента вдруг обратил на коллег журналист из «Учительской газеты»:

— Конечно, хорошо быть Андреем Колесниковым или Сергеем Брилевым, привлечь внимание гораздо проще… А я хотел про Сирию…

— Вы назвали фамилию Колесникова,— перебил его господин Путин.— Ему нетрудно быть Колесниковым, потому что о нем все время говорят. Назовите свою фамилию.

Журналист оказался Арсланом Хасавовым и попросил Владимира Путина сделать его своим резидентом в Дамаске по подготовке гуманитарной интервенции в Сирии.

Качалась на высокой палочке табличка «Вятский квас»… Но, видно, вышло его время, перебродил.

Очень коротко Владимир Путин ответил на развернутый вопрос Татьяны Фельгенгауэр:

— Мы видим две разные правовые реальности. В одной активно работает настоящая репрессивная машина, когда возбуждаются уголовные дела по репостам, эсэмэскам, когда в тюрьме сидит по необоснованным абсолютно обвинениям, и это доказано в ЕСПЧ, Олег Навальный, когда идет дело Кирилла Серебренникова и в СИЗО держат Алексея Малобродского. Мы видим и другую правовую реальность. В ней убит Борис Немцов, а Руслана Геремеева не допрашивают, потому что следователя просто не пустили. Не допрошен Андрей Турчак по делу о покушении на журналиста Олега Кашина. Игорь Сечин, глава «Роснефти», не является в суд на важнейший процесс по делу Алексея Улюкаева, игнорируя все повестки. Любого другого гражданина наверняка принудительно доставили бы в суд, потому что это неуважение к суду, однако Игорю Сечину это все сходит с рук. О каком верховенстве права мы можем говорить, если в нашем государстве существуют разные правовые реальности?

— Что касается Сечина, его неявки в суд,— пожал плечами господин Путин,— если здесь есть какое-то нарушение закона, то закон должен соответствующим образом отреагировать на это. Но, насколько я себе это представляю, и я, безусловно, интересовался, потому что видел реакцию общественности на этот счет, закон здесь ни в чем не нарушен…

Дальше можно было не продолжать.

От издательства «Потребитель» высказался Михаил Зуб. И неожиданно это выступление, а вопросом его было никак не назвать, стало полноценным каминг-аутом на этой пресс-конференции. Первым каминг-аутом в истории пресс-конференций вообще:

— …Я вас обманул! Я никакой не журналист, я случайный журналист. Я председатель совета директоров Мурманского рыбокомбината!

— Это плохо,— расстроенно сказал Дмитрий Песков, отвечающий за присутствие на пресс-конференции журналистов.

— Плохо, согласен…— расстроенно согласился Михаил Зуб. Потому что мы три с половиной года землю жуем зубами! Мы рвемся, для того чтобы выжить, и мы знаем, как выжить! Мы знаем, как поймать дальневосточную рыбу; что рыба по 52 рубля с Дальнего Востока будет по 80 рублей продаваться, а не по триста! У нас же 300 рублей рыба стоит! А мы должны продавать рыбу так же, как курицу… Делайте со мной что хотите! Да, я сюда пришел незаконно: сделался журналистом и прочее!..

Чего добился Михаил Зуб? Того, что вскоре журналистка, написавшая на своем плакате одно, а когда на нее обратили внимание, заговорившая о другом, засмеялась: «Да, я обманываю!..» И добавила, что сегодня же все тут обманывают…

Так что, очевидно, и эта особенность теперь будет верным признаком этой пресс-конференции.

Наконец Владимир Путин дал слово и Ксении Собчак. Она довольно верно передала просьбу Алексея Навального из его утреннего фейсбука: если кто-то будет спрашивать про него, то спрашивать надо так...

А до этого Владимир Путин, обратив внимание на ее плакат, спросил:

— Вы против всех здесь присутствующих или вообще против всех?

— Нет, я за россиян и против несменяемости власти. У меня вопрос про конкуренцию.

— Я так и знал…— вздохнул президент.

Может, и правда знал.

— Очень сложно снять любой зал в стране,— рассказала Ксения Собчак,— люди отказываются, даже на коммерческих условиях, сотрудничать…

— Правильно делают! — оживилась соседка из Санкт-Петербурга за моей спиной.

— Сложно поставить любую агитационную продукцию,— продолжала Ксения Собчак.— Все это связано просто со страхом. Люди понимают, что быть оппозиционером в России — это значит, что либо тебя убьют, либо тебя посадят, либо произойдет еще что-либо в этом духе. Мой вопрос с этим: почему так происходит? Неужели власть боится честной конкуренции?

— Смысл этого ответа,— говорил президент,— заключается не в том, что кто-то не созрел для чего-то, а смысл ответа заключается в том, что оппозиция должна выйти с ясной, понятной людям программой позитивных действий. Вот вы идете под лозунгом «Против всех». Это что, позитивная программа действий? А что вы предлагаете для решения тех проблем, которые мы сегодня обсуждаем?

Зря она несколько раз кивнула.

Крик в зале между тем стоял уже просто невообразимый. Ответы президента, было такое впечатление, никого не интересовали уже совершенно. Особенно агрессивно сейчас вели себя региональные телекорреспонденты. Их нельзя было не узнать в гриме: они просидели в нем всю пресс-конференцию и продолжали сидеть.

В нем и потерянно ушли, когда президент внезапно закончил пресс-конференцию. Впрочем, она все равно продолжалась около четырех часов.

Могла бы она продолжаться дольше? Сколько угодно. Восемь часов? Да. Двенадцать? Конечно. Остался бы кто-нибудь доволен, включая Владимира Путина?

Конечно, нет.

Крестный журналистский ход с многочисленными хоругвями теперь уж не спеша потянулся к выходу.

В холле еще долго слышались песнопения комментаторов.

Христос воскресе.

Андрей Колесников