Адаптация к положительным кредитным ставкам проходит болезненно

После десятилетия близких к нулю или отрицательных ставок рефинансирования ЦБ российская экономика в 2017 году впервые предстала один на один с реальными положительными ставками по кредитам — и без резервов прошлых лет. Пока неизвестно, сколько лет будет идти адаптация к новым условиям, но уже первые ее последствия необычны — это кризис средних компаний и «тени», новый рост госсектора, в том числе в банковской сфере, взрыв в ипотечном кредитовании, быстрая цифровизация розницы и в целом мода на цифровые инновации.

Идея отрицательной реальной ставки ЦБ в 1991–1995 годах и в период 2006–2016 годов можно вообще считать национальной бизнес-идеей. Ситуация, когда банки получают рефинансирование, в том числе от Банка России, по ставке, близкой к инфляции или ниже ее, то есть по очень низкой реальной ставке, и выдают кредиты, разумеется, можно считать способом стимулирования экономического и промышленного роста, инструментом развития, но на практике это всегда было очень близко к системной скидке, дающейся отечественному предпринимательству, как финансовому, так и промышленному, на его молодость и необученность. Отрицательная разница между ставкой рефинансирования (позже — ключевой ставкой) и уровнем инфляции совсем не всегда была сознательной политикой — так, в 2007–2008 годах ЦБ просто не справлялся с инфляцией, определявшейся бурным притоком капитала, тогда как в 2009–2010 годах речь, судя по всему, шла о поддержке низкими ставками банковской системы. Тем не менее факт остается фактом — российская экономика привыкла к дешевым деньгам и высокой инфляции, и даже когда ЦБ в 2014 году объявил о резком повышении ставки при обвале нефтяных цен и переходе к плавающему курсу, надежда на то, что рано или поздно дешевые деньги вернутся, оставалась.

Она есть и сейчас — главным аргументом в их пользу является, например, то, что экспортирующие отрасли в условиях высоких геополитических рисков (санкции) с трудом привлекают западное финансирование и в силу этого проигрывают рынки конкурентам из стран, где кредит едва не бесплатен. Впрочем, в 2017 год экономика уже входила с инфляцией в 5,4% годовых при ключевой ставке ЦБ в 10% годовых, а закончила с инфляцией в 2,5% год к году при ключевой ставке 7,75%. Это, разумеется, не было первым годом реальноположительных ставок — но это был первый в год, в котором стало очевидно, что системно дешевых денег больше не будет — ЦБ вполне устраивает нынешняя ситуация с кредитом. Мало того, Банк России поддерживает предположение Минэкономики о том, что в 2018 году экономика войдет в восходящую фазу кредитного цикла, то есть спрос на дорогие деньги есть и будет.

Происходящее, отметим, вполне поддерживает банковскую систему, хотя во многом проблемы с последующей санацией «Открытия», Бинбанка, Промсвязьбанка легко увязать с реальными ставками: во многом их бизнес-модели были рассчитаны на старые правила игры, и поменять их быстро просто не удалось. Обратная сторона медали между тем такова же и для нефинансового сектора — это новое огосударствление бизнеса. Сам ЦБ уже осенью 2017 года отмечал, что условия банковского кредитования в России смягчаются очень медленно, в отличие от ставок. На практике это приводит к селекции банковских заемщиков — дешевые кредиты есть, но их получают компании с хорошей залоговой базой, прозрачной отчетностью и сильным брендом. То есть в российских реалиях — крупные и, скорее, окологосударственные. Средние компании в этой ситуации делятся на абсолютно «белые» — и проблемные: проблемы копились долго, 2012–2016 годы можно было пережить на наследии «жирных годов», на докризисной базе, сформированной в условиях дешевых денег. В 2017 году для многих все закончилось: старые бизнес-модели при снизившейся рентабельности не работают, на новые нужны деньги, которые компания с отпечатком 2000-х просто не в состоянии получить. Действительно хороший бизнес такого рода продается крупным компаниям с дисконтом (и с большой вероятностью стать частью окологосударственного), средний по качеству уже продать нельзя, он должен разориться.

Кризис «тени» — гораздо менее очевидная история, которая, видимо, пересекается с кризисом среднего бизнеса. ФНС с возросшими возможностями выявления ухода от налогов, селекция банковских клиентов, снижение рентабельности (в части случаев делающих бизнес, не оптимизирующий налоги, убыточным), необходимость инвестировать в новые технологии — все это влияет уже не только на собственников компаний в «тени», но, видимо, и на наемных работников, и на фрилансеров: им в 2017 году впервые после многих лет популярности этого бизнеса приходится откровенно плохо. Между тем проблемы средних компаний и «тени» — это долгосрочные проблемы. Отчасти средние компании являются гарантом неиспользования крупными доминирующего положения на рынке, отчасти — инкубатором будущих крупных, отчасти — выполняют функции адаптации новейших технологий на рынке. Наконец, «тень» — естественный демпфер экономических шоков, такой защиты у экономики РФ, как в кризисы 2008 и 2014 годов, вероятно, больше не будет: малый бизнес, гораздо более гибкий сам по себе и, видимо, чувствующий себя лучше средних компаний, эту «защитную» функцию в экономике РФ, по-видимому, поддерживать не сможет.

Наконец, еще одно возможное последствие экономики реальных ставок — всеобщее увлечение цифровизацией. Новые цифровые технологии, особенно в продажах, пока относительно недороги и действительно эффективны, особенно при некотором уровне управленческой гибкости, нечастой, впрочем, для компаний 2000-х. Тот, кто сумеет перепрыгнуть из «века дешевых денег» в «век цифровых продаж», выживет. Наверняка выживет.

Дмитрий Бутрин