Глава ВТБ Андрей Костин — в интервью «Ъ FM»

С какой целью ВТБ покупает пакет акций сети «Магнит»? И что ждет розничную компанию в ближайшее время? Почему ВТБ выступает против передачи части капитала Промсвязьбанку вместе с кредитами ОПК? Как санкции влияют на развитие финансового сектора? На эти и другие вопросы в рамках Российского инвестиционного форума в Сочи глава ВТБ Андрей Костин ответил в интервью корреспонденту «Коммерсантъ FM» Владимиру Расулову.

— Одна из самых громких новостей на форуме в пятницу — информация о сделке ВТБ по покупке пакета акций компании «Магнит». Хотелось бы начать с этой темы. Узнав об этой сделке, многие аналитики отметили, что ВТБ очень выгодно покупает этот пакет. Так зачем банку этот актив? Почему именно ритейл?

— Во-первых, у банка есть и было всегда направление — так называемое Private Equity, когда банк входил акционером в ряд предприятий с целью улучшения положения в этой организации и дальнейшей перепродажи в среднесрочной перспективе на фондовом рынке с целью получения, конечно, дохода и прибыли. Мы в целом инвестировали примерно $15 млрд за последние годы. Среди наиболее известных сделок, например, «Пулково», где банку принадлежал контрольный пакет в свое время, и после того, как мы построили новый аэропорт, он был продан крупным инвесторам, прежде всего из арабских стран. Мы имели и достаточно большой опыт в покупке крупных пакетов акций розничных сетей, сетей общепита, в частности — сеть Burger King, и, может быть, наиболее близкий к «Магниту» проект — это ритейловая сеть «Лента», где мы были достаточно долгое время одним из ключевых акционеров. Потом мы продали часть пакета, остались сейчас с небольшим пакетом, тем не менее, была хорошая прибыль достигнута, мы очень удовлетворены, потому что темп роста «Ленты» за эти годы был очень внушительный и привел к тому, что компания стала стоить намного дороже. Поэтому «Магнит», в общем-то, укладывается в логику этих приобретений.

Мы считаем, что компания базово очень хорошая, у нее огромный потенциал, но в силу ряда причин в последние год-два компания не могла развиваться так быстро, как ее главные конкуренты, она утратила в некоторой степени те преимущества, которые у нее были. Это вылилось в существенное падение курса акций — более чем в два раза. И мы видим возможность путем вхождения в капитал, приобретения самого большого для одного акционера — 29% — пакета. Вообще минимальный срок, на который мы покупаем такого рода проекты — это два-три года, в данном случае может речь идти о более даже долгосрочном периоде — возможно, и пять, и шесть лет, чтобы действительно нарастить стоимость этой компании и, соответственно, потом выйти из нее, может быть, через фондовый рынок.

Но, кроме этого, мы сегодня подписали и другое очень важное соглашение, которое связано с развитием логистической системы в нашей стране для интернет-торговли, и оно тоже предусматривает объединение усилий группы ВТБ — в том числе и Почта-Банка, «Почты России» и «Магнита» — для создания универсальной открытой системы интернет-торговли, которой в стране на сегодня нет, но которая безусловно потребуется в ближайшие годы с учетом значительного роста этого сегмента рынка.

— А какие есть планы по развитию «Магнита»? Будет ли существенно меняться вектор?

— Сейчас я бы не стал об этом говорить. Мы эту политику будем формировать через совет директоров. Мы не единственные акционеры, у нас нет контрольного пакета там. Сегодня, когда мы объявляли о сделке, то сам создатель этой компании — Сергей Галицкий — говорил о том, что он сам ощутил: может быть, его видение компании и видение крупнейших акционеров расходилось, акционеры хотели видеть несколько другую стратегию. Может быть, поэтому и была такая реакция на действия менеджмента за последний год — цена существенно снизилась.

Поэтому мы, прежде всего, хотим разобраться и в позиции акционеров «Магнита», и разобраться, в большей степени, наверное, по существу этого дела — в чем же, собственно, состоит проблема: почему, при сохранении относительно неплохих показателей деятельности, акции компании значительно снизились. У нас, безусловно, есть уже анализ, мы достаточно долго работали над сделкой. Мы, нам кажется, понимаем, что нужно менять в стратегии, в какой части. Но, повторяю, должны быть сформулированы наши предложения. Наверное, если они будут одобрены советом директоров, то в конечном итоге мы скорректируем стратегию, нацеленную на более агрессивный подход к рынку, с точки зрения продаж, маркетинга таким образом, чтобы наверстать моменты, которые за последние годы эта компания упустила.

— А как давно велись переговоры с Сергеем Галицким? И кто был инициатором этих переговоров?

— Переговоры велись, я думаю, чуть менее полугода, но в такой уже практической, реальной фазе, когда уже конкретно говорили по ценам, по всему, по условиям — наверное, с декабря прошлого года. То есть не так много для такого рода сделок, но все-таки достаточно большой срок. Помогало то, что банк «ВТБ Капитал» имеет очень серьезную команду аналитиков, и за деятельностью компании мы присматривали давно. Поэтому нам многие вещи были уже известны, в целом было понимание и проблем компании, и ее достоинств, и поэтому не так много времени ушло на окончательный дью-дилидженс компании. Но надо сказать, что в эту сторону последовательно шли. Знаете, как часто случается, просто в ходе одного из разговоров Сергей Николаевич выразил пожелание, что, наверное, ему пришло время продать компанию, что он хочет сконцентрироваться, как он сказал, на проблемах детского футбола. Он сделал огромную работу — построил один из лучших, наверное, стадионов в нашей стране. Он действительно занимается этой школой, у человека, наверное, приоритеты на данном этапе жизни такие, он почувствовал, что лучше отдавать максимум сил туда, а здесь пришло время для смены акционера, для, может быть, большей роли команды менеджеров. В любом случае непросто все-таки акционеру отойти от непосредственно управления ежедневного бизнесом, прийти к пониманию, что это будет в интересах компании, которую, конечно, он очень любит, которая все равно для него будет всегда, видимо, родной и любимой.

— Последний вопрос по этой сделке: будете ли вы выставлять оферту миноритариям «Магнита»? И если будете, то на каких условиях?

— Мы не будем. У нас нынешний пакет не предусматривает такой возможности. Это пакет, который был у Галицкого, почти весь. У него осталось 3%, он хотел их сохранить. Я думаю, это достаточный пакет для того, чтобы влиять на принятие решений. Но оферту мы не предусматриваем.

— Буквально сегодня информагентства сообщали, что ВТБ передаст Промсвязьбанку кредитный портфель и обслуживание клиентов из сектора ОПК…

— Кредитный портфель и обслуживание вместе с клиентами, конечно, уйдет туда. Но меня также спрашивали, нужно ли передавать капитал вместе с эти — такая идея якобы была высказана со стороны Министерства финансов. Но и Герман Греф в четверг на форуме высказался по этому поводу, и я — мы, конечно, категорически против, потому что капитал нам, банкам, нужен для развития. В нынешних условиях ограничительных мер со стороны Соединенных Штатов и Европы у нас нет выхода на рынок капитала, и единственный наш сегодня источник капитала — это прибыль. При том, что правительство настаивает на том, чтобы не менее 50% прибыли шло на дивиденды. Поэтому для нас этот источник пополнения капитала очень ограничен, и в этих условиях отбирать еще у нас капитал…

Мы и так бизнес отдаем, а бизнес — это доходы, это прибыли, это клиенты. Но еще при этом отбирать капитал нам кажется абсолютно неправомерным.

Правда, надо сказать, что никто — ни Министерство финансов, ни Центральный банк, — еще не обращался с таким предложением. Поэтому я думаю, что впереди дискуссия, пока это как идея высказана. Я думаю, что мы со Сбербанком будем отстаивать свою позицию, у нас есть очень много аргументов для этого.

— В целом идея создать специализированный банк для поддержки оборонной промышленности вам кажется правильной? И можно ли это расценивать как хорошую защиту от санкций? Подходит ли Промсвязьбанк для таких целей?

— Что можно считать правильным или неправильным? Правильное в нынешней ситуации, потому что в целом создание специализированного банка в нормальной ситуации в нормальной экономике неправильно, конечно. Но с учетом того, что мы живем, как я всегда говорю, в условиях экономической войны Запада с нами, это решение правильно. Потому что Соединенные Штаты выработали и продолжают вырабатывать систему мер, которые накладывают очень жесткие санкции на ряд российских компаний. Ограничения уже наложены, в том числе в оборонном комплексе, и они пытаются распространить экстерриториальный принцип на действия других компаний, финансовых учреждений не только российских, но и европейских, прежде всего. В этих условиях создание такого специализированного банка является, конечно, мерой защитной. Но в этих условиях, наверное, единственно возможной.

Что касается Промсвязьбанка, понимаете, тут нужен был банк, наверное, с достаточно разветвленной сетью, которая позволила бы приблизиться к работе с конкретными производителями. Но, конечно, потребуются дополнительные кадры в этой области. Вообще эта область достаточно специализированная, там нужны не просто даже клиентские или кредитные специалисты, многие позиции требуют, скажем, какую-то форму допуска к секретным документам, что тоже не так легко обеспечить. Но думаю, что при поддержке государства и при наличии эффективного менеджера — руководителем, на мой взгляд, назначен весьма эффективный сотрудник, я его хорошо знаю — есть шанс, что через какое-то время этот банк вполне эффективно будет работать в этой отрасли. Но банки решения не принимали, это решение принималось правительством с поддержкой Центрального банка. Но мы, в общем, не возражаем против такого подхода. Конечно, будем переводить туда бизнес, безусловно. Но не капитал. Мы надеемся, что не капитал.

— Недавно завершился Всемирный экономический форум в Давосе, вы там были одним из основных спикеров со стороны России. Как раз, среди прочего, вы заявили о том, что Запад развязал не просто экономическую войну, но полномасштабную атаку на Россию с целью сменить власть в стране. И в этой связи, наверное, главный вопрос: насколько готова сейчас российская экономика, банковская система к полномасштабной волне санкций, к этой атаке на Россию? И как всему этому противостоять?

— Я думаю, что мы много сделали в этом уже отношении. Кстати, как ни парадоксально, помог этому кризис в 2007-2009 годах, когда мы почувствовали, что чрезмерная зависимость от иностранного капитала, иностранного фондирования, кредитования, представляет очень большую угрозу российской экономике. Там не было никаких санкций, никакой политической возни, но тогда просто в силу экономических причин западные банки компании перестали кредитовать российские. Это создало очень большой кризис. И после этого мы начали перестраиваться все, резко сокращали свою зависимость от иностранного фондирования и увеличивали «местную» базу. И когда сейчас были введены санкции в отношении крупнейших российских банков по как раз рынку капитала, по рынку заимствований, кредитов, это не сильно сказалось — мы оказались вполне обеспечены внутренними ресурсами, в том числе и по валюте, и по долларам.

За последний год был принят, как вы знаете, целый ряд других мер: была создана карта «Мир», которая позволяет работать без поддержки крупнейших операторов рынка, Visa или MasterCard; была создана система расчетов на базе Центрального банка, которая позволяет не пользоваться тем же SWIFT или какими-то другими каналами. Вот поэтому мы, я думаю, достаточно серьезно подготовились к этой работе, и, в общем-то, готовы.

Другое дело, что любые другие шаги дополнительные, я считаю, будут расценены в России нашим руководством как очень серьезный удар по российско-американским отношениям. И мне кажется, что американское руководство не должно этого допускать. Мы очень надеемся на это, живем в такой парадигме, веря в то, что не произойдет. Могут какие-то быть личные санкции, еще какие-то. Но вот переход к глобальным каким-то санкциям — наподобие тех, которые, допустим, США применяли в отношении Ирана или Северной Кореи, уж коли нас поставили в один с ней закон, — мне кажется, недопустим. Россия — это не Северная Корея и не Иран. И России есть чем ответить.

С Россией, мне кажется, лучше особо не ссориться.

Поэтому надеюсь, что здравый смысл возобладает.

— Считаете ли вы возможным проведение реформ и либерализацию экономики в условиях этих санкций и той самой необъявленной войны, о которой вы говорили?

— Я считаю даже необходимым. Я считаю, что как раз ответом на эти санкции должна быть либерализация, большая поддержка малого и среднего бизнеса. Это в меньшей степени зависит от политических всяких передряг. Это самый правильный наш ответ был бы.

Вы правильно отметили: одно дело, что, может быть, даже сложнее какие-то инвестиции делать в таких условиях, но уж проводить либерализацию, реформы, организовывать правильно конкуренцию, создавать правильные условия, снимать административные барьеры, правильно выстраивать свою налоговую, тарифную политику государству… Государство все должно делать, если оно хочет, чтобы, даже невзирая на такое геополитическое положение, все-таки экономика страны развивалась, причем более быстрыми темпами.

— Ваша фамилия недавно попала в так называемый «кремлевский список» Минфина США. Как это может отразиться на деятельности ВТБ? И как вы оцениваете сам факт попадания в этот список?

— Ну, факт меня не удивил. Я пока не представляю, что это значит. По опыту других коллег моих, какие попадали уже под более жесткие санкции, я больших проблем для себя не вижу, да и для компании тоже. У нас уже есть ряд руководителей крупных компаний, которые попали в американские списки с более жесткими санкциями — они продолжают успешно работать, взаимодействовать со своими западными партнерами, включая Соединенные Штаты. Понимаете, вот что самое страшное: у нас у всех растут дети и прочее, а мир становится более опасным, в нем все больше оружия будет скоро, потому что американцы встали на путь гонки вооружений. Вот это больше всего пугает. И, конечно, санкции против — это, конечно, тоже очень серьезная проблема недопустимая. В отношении конкретного человека по фамилии Костин это не самая большая трагедия, я думаю, не для России и даже не для банка, надеюсь. Поэтому посмотрим. Я к этому очень спокойно отношусь, не потому что бравирую чем-то, а потому что я живу здесь в России. У Штатов своя точка зрения есть.

Я ничего не сделал ничего такого лично, чтобы заслужить какие-то санкции или негативное отношение со стороны американских властей, и банк ничего этого не сделал.

А если американские законодатели и прочие недовольны политикой, которую проводит руководство страны, то я могу сказать, что да, я ее поддерживаю, она правильна. Но сам я не участвую в выработке этой политики. С точки зрения банковской деятельности к нам нет ни одной претензии со стороны американских властей, Министерства финансов, мы проводим четкую, понятную, открытую линию в бизнесе, нас очень хорошо знают крупнейшие банкиры. Мы никогда не были связаны с какими-то политическими силами, мы никогда не общались ни с Трампом, ни с его семьей. Поэтому все эти fake news, которые появляются, ничем не обоснованы. Если Америка считает так — значит, будем вот так жить. Ничего в этом необычного и страшного для нас не предсказываю.

— Теперь от внешних дел перейдем к внутренним. В начале февраля глава Центробанка Эльвира Набиуллина объявила, что основная работа по оздоровлению банковской системы России завершилась. Как вы оцениваете такое заявление главы ЦБ?

— Я думаю, что у Центрального банка была очень непростая в последнее время работа, связанная с тем, что, пожалуй, три крупных частных банка, входящих в 20-ку, наверное, ведущих банков, сразу оказались под санацией. И, наверное, в этом плане можно сказать, что действительно основная работа если не завершилась, то вошло в какое-то русло уже такой практической работы, где определены команды, которые будут этим заниматься, механизмы и так далее. Поэтому я в определенной степени согласен с этим. Даже количество лицензий, которые изымает Центральный банк, снизилось за последний год. Но я думаю, что это будет еще продолжаться.

Я в этом поддерживаю, как уже говорил, председателя Центрального банка. Это работа, к сожалению, грязная, трудная и тяжелая. Но ее никто не делал за весь постсоветский период. И то, что сейчас Центральный банк расчищает это поле, на мой взгляд, правильно. Есть, конечно, где-то пережимы, где-то, может быть, политика сверхжесткая, могла бы быть помягче. Но в целом, мне кажется, нужно было найти в себе решимость и храбрость для того, чтобы этим заняться. Поэтому я думаю, что в целом она права. По крайней мере, сегодня нет опасений, что будут какие-то провалы в работе банковского сектора. Сегодня мы видим, что на нем доминируют банки здоровые, плюс Центральный банк четко взял под контроль проблемы нездоровых банков — это, конечно, создает дополнительную уверенность рынка в том, что банковский сектор и регулируется, и находится под контролем, и в нем не будет каких-то ЧП или неожиданностей.

— Нужно ли все-таки дальше сокращать количество банков в России?

— Такого нет. Никто не прописал, что в России должно быть 500 или 600 банков, никто задачу сокращения никогда не ставил. Ведь что происходит сегодня в банковском секторе? Начнем тогда с объективного фактора: сегодня в мире, в том числе и в России, усиливается банковское регулирование, банковские требования в соответствии с теми решениями мировыми, которые были приняты — в частности, внедрением Базель-III и других. Это объективные процессы, которые требуют большего капитала для банков, и не у всех банков этот капитал дополнительный имеется. Часть банков просто должна исчезнуть с арены, потому что по новым требованиям они не соответствуют требованиям, тут ничего не поделаешь. Есть вторая сторона, более субъективная: в ряде банков совершаются незаконные операции, выводятся деньги, собственники, акционеры этого банка забирают большую часть активов для собственных нужд, какие-то инвестиции делают, которые не всегда вовремя возвращаются или окупаются и так далее. В этих случаях Центральный банк будет действовать, вмешиваться, забирать лицензии, наверное, либо применять механизм санации. Другой задачи у Центрального банка я не вижу.

Я не слышал от руководителей Центрального банка, что они хотят сделать десять банков в стране, или 20, или 100.

Поэтому вопрос «надо или не надо» не стоял. Просто надо зачищать нездоровые банковские учреждения, которые мешают сегодня развитию нашей финансовой сферы, подрывают доверие к банковскому сектору. Если для этого надо три банка еще отсанировать или ликвидировать — наверное, это будет три. Если надо 30 – значит, так надо. Я думаю, что никто никакой планки не ставил. Если Набиуллина сказала, что в целом работа завершена, значит, она не видит перспективы столь массовой зачистки в ближайшее время. Но ей виднее, потому что у нее только информация есть относительно состояния всех банков. А я такой информацией не владею.

— Как текущая экономическая ситуация влияет на положение дел в ВТБ?

— Она влияет положительно. У нас в 2017 году прибыль выросла по сравнению с предыдущим периодом в два раза. Приемлемой минимальной я бы считал сумму в 100 млрд, даже чуть немножко выше. По сегодняшнему дню мы видим, что у нас хорошая прибыль, у нас отработан январь. Поэтому в целом стабилизация экономики, снижение инфляции, постепенное сокращение ключевой ставки — все это позитивно влияет на рынок. Достаточно бурно идет рост кредитования в розничном секторе. Поэтому мы надеемся, что этот год будет достаточно успешным для банковского сектора в целом и для нас в частности.

— Что изменится для клиентов ВТБ в ближайшее время?

— Для клиентов ВТБ многое меняется. Мы, во-первых, консолидировали наш банк, нам кажется, что модель банковского обслуживания будет лучше, она даст нам синергию, предоставит лучшую пост-продажу продуктов. Во-вторых, мы, конечно, внедряем очень активно сейчас новые цифровые технологии в банковский сервис. И, наверное, будут большие изменения ежегодно. Мы очень много сейчас тратим сил, времени на это. Поэтому я думаю, что для клиентов это будет быстрота обслуживания, качество продуктов, новые виды продуктов. Вкладчики, конечно, должны рассчитывать на то, что, наверное, при сокращении ключевой ставки Центрального банка, понятно, снижаются и кредитные ставки, и ставки по вкладам — это процесс всегда взаимозависимый.

— Традиционный, наверное, завершающий вопрос: в какой валюте сейчас лучше всего хранить деньги?

— Всегда этот вопрос задается. Но все зависит от человека — в какой валюте он себя мыслит. Вот я думаю, редкая ситуация все-таки в России из-за того, что очень быстро произошла либерализация валютных операций — она довольно уникальная страна, где очень многие люди мыслят категориями «доллар» или «евро». В большинстве стран такого нет, там население живет в парадигме собственной валюты и каждый день так на экран не смотрит. Поэтому я думаю, что граждане, которые в большей степени живут в России, могут спокойно оставаться в рубле. А если нужны какие-то сбережения для выезда за границу, то можно держать их в той валюте, куда ты собираешься поехать. Я не думаю, что особенно для населения есть смысл играть на Forex — можно выиграть, можно и проиграть, особенно не специалисту. Поэтому мне кажется, что нужно четко определять, как ты тратишь свои деньги, на что у тебя сбережения — и вот в этой валюте и делать, чтобы быть защищенным от рисков в одну или другую сторону. Сегодня рубль достаточно устойчив, он демонстрирует свою достаточную крепость на фоне даже этих всех внешнеполитических вещей.

Но я еще раз повторяю: для того, чтобы защититься, лучше всего мыслить и планировать в тех деньгах, в которых ты собираешься их потратить.