Алексей Васильев о Хирокадзу Корээде и искусстве превращения детектива в кинотрактат

В российский прокат выходит «Третье убийство», судебный детектив, своей структурой и сюжетной линией отсылающий к роману одного из самых популярных японских писателей Кэйго Хигасино. Но от режиссера Хирокадзу Корээды не стоит ждать увлекательности — в легкую жанровую упаковку любимец фестивальных отборщиков поместил настоящий философский трактат

«Установление истины» — это словосочетание адвокат Сигемори встречает циничным хохотом злодея из старой индийской мелодрамы, даже неудобно — так давно уже не делают. «Выгода для подсудимого» — вот его цель. И у этой цели, в отличие от истины, которой можно вертеть как угодно, есть своя конкретная мера — сила приговора. Только вот новый его подопечный Мисуми — такой же вертлявый угорь для адвоката, как адвокат — для буквы закона, как сама истина в ловких построениях адвоката — для присяжных. 30 лет назад этому же Мисуми за аналогичное преступление скостили смертный приговор — причем не кто иной, как отец Сигемори, бывший судья. Мисуми отсидел, вышел, устроился на работу, был уволен и убил директора фабрики. Вокруг убийства он разбросал столько улик и ключей, словно бы предрассчитал всевозможные будущие ходы самого въедливого следователя. Теперь же, уже в качестве подсудимого, меняет свои показания как флюгер: начав с чистосердечного признания, доходит до его полного отрицания. Только хитроумный Сигемори придумает новую уловку — а его подопечный, глядь, и сам уже предлагает нужную улику, о которой до той поры помалкивал. Сигемори, привыкший сам морочить голову, втягивается в азартный поединок, не сразу заметив, как увлекся погоней за истиной — им же самим сотню раз осмеянной.

К «Третьему убийство» ведут два пути: прямой и окольный. Окольный в данном случае вернее — тем более что петляющей дорожкой идет от постулата к постулату сам этот философский кинотрактат, принявший обличье судебного детектива. Еще уместнее было б заклеймить его детективом юриспрудентским, если учесть каверзность и обстоятельность разговора со зрителем, предпринятого в этот раз японским режиссером Хирокадзу Корээдой, фестивальным любимцем — в эти дни в каннском конкурсе соревнуется новая его картина, «Магазинные воришки», а «Убийство» начало свою экранную жизнь в сентябре 2017-го с конкурса в Венеции. Обращаясь к разуму, этот фильм неожиданно приводит к озарению эмоциональному — прекрасному, как изящное и парадоксальное доказательство теоремы, в которой в качестве исходного здесь заданы истина и интерпретация, объективный факт и человеческое сознание. Великолепный вывод, к которому ведет Корээда, схоронен среди отвлекающих красот и дельных наблюдений, как шпиль церкви среди холмов на петляющей тропинке из школьного сочинения героя Пруста. И каждый камешек на дороге к нему важен, чтобы постичь грандиозность его величавой простоты. Будьте внимательны, держите разум включенным — и это окупится откровением, которое останется неясным, если не пройти пошагово все стадии доказательства. В общем, с виду несложный, а на поверку — заковыристый случай, как и тот, что достался герою фильма, адвокату Сигемори.

Корээда прозвучал на мировой фестивальной арене на рубеже веков как создатель дистиллированных опытов о природе жизни, управляемой рычагами сиротства и смерти. «После жизни» (1998) представлял собой недельную хронику пансионата, где по понедельникам собирают души свежеумерших: они должны выбрать единственное самое дорогое воспоминание, по которым местные сотрудники создают фильмы и показывают в субботу; во время демонстрации своего отрывка душа покидает зал, чтобы навсегда переместиться на кинопленку воспоминания. В «Никто не узнает» (2004) зритель два с половиной часа наблюдал за бытом четверых детей, чья мать уехала в отпуск, да так и сгинула. Однако уже в 2008 году в фильме «Вместе мы идем, вместе мы идем» прорезался тот Корээда, которого мы любим и знаем сейчас: автор семейных хроник, в которых не умозрительный опыт, но чуткое наблюдение за течением повседневности с ее сменами поколений и возрастных фаз дарило бесценное чувство утешения. В «Чуде» (2011), «Нашей маленькой сестренке» (2015), «После бури» (2016) Корээда словно перенес в нынешнюю реальность и адаптировал под современный киноязык японскую социальную драму 50-х, королями которой были Хэйноскэ Госё и Ясудзиро Одзу, с ее безупречной пропорцией ясности, горечи и прекраснодушия. И вот в «Третьем убийстве» — новый резкий поворот: перед нами уже не пастораль повседневности и даже уже и не опыт, а какое-то метафизическое уравнение.

Фильм о дуэте-дуэли адвоката и его подопечного создан под впечатлением (структурно подражает или, если хотите, концептуально сворован) от романа Кэйго Хигасино «Жертва подозреваемого X» (2006), ставшего в царстве детектива событием такого масштаба, что был издан даже у нас. В романе речь шла о дуэли стационарного хигасиновского сыщика, выдающегося физика по прозвищу Галилей, и его однокашника, гениального математика, применившего свой особый дар маскировать квадратные уравнения под геометрические задачи, чтобы позволить убийце предстать перед правосудием с непоколебимым алиби. В «Третьем убийстве» мы тоже имеем совершенно определенного убийцу — и совершенно загадочные, путаные мотивы и нюансы, способные вывернуть наизнанку всю картину убийства. Роднит фильм и роман и тип героя — одинокого человека, чья жизнь оказалась настолько никчемной, что самопожертвование и самоотречение остались последним и единственным способом проявить свою волю, оправдать свое существование, да попросту обозначить себя на карте мира.

«Отправь я его на казнь, предотвратил бы новое убийство. Но тогда мы были склонны винить в преступлениях социальную среду»,— сокрушается отец адвоката Сигемори, 30 лет назад не давший казнить Мисуми. «Тогда» в Японии царил социально-политический детектив. Сейчас, как и после войны,— там царство детектива, построенного на трюках и головоломках, разыгрываемых в изолированных, удобных для шарады сообществах. Хигасино — автор, сочетающий пристальную проработку реальной, с точным указанием улиц, мостов, дней календаря и сводок погоды, атмосферы, какая была в моде в 60–80-х, во времена Сэйтё Мацумото, со вкусом к вождению читателя за нос до последней страницы и к хитроумно спрятанным за завесой «невозможного» и «необъяснимого» трюкам, типичным для золотой эры английского детектива и для сегодняшнего детектива японского. «Жертва подозреваемого X» (как и «Горящая голова», тоже, кстати, переведенная на русский) — шедевр подобного синтеза.

О том, что Корээда — горячий поклонник Хигасино, свидетельствует и выбор двух актеров-талисманов, кочующих у него из фильма в фильм. Хироси Абэ и Масахару Фукуяма — оба прославились исполнением ролей сыщиков в сериях экранизаций двух разных циклов Хигасино. Это очень разные актеры, и сыщики их разные, поэтому в одном фильме им не встретиться: кого позовет на этот раз Корээда — зависит от того, за какой из двух типов фильмов, которые он снимает, душевный или рассудочный, он взялся в этот раз. Так же было у Агаты Кристи — два стационарных героя-сыщика, и она доверяла следствие Пуаро, когда писала светский детектив, с сенсационными убийствами в самолетах, круизах и на званых ужинах, а мисс Марпл — когда сочиняла детектив сельский, с уютным убийством в доме викария и трупом в библиотеке отставного полковника.

Абэ — тот скорее Марпл. С потрепанным обаянием и улыбкой продувшегося игрока в серии по книгам Хигасино под условным названием «Новичок» он играет сыщика, которому помогают в расследовании доскональные знания обыденной жизни вверенных ему кварталов. Как и в романах-нуарах или английском детективе, истину здесь трудно распознать сразу, потому что врут все. Но если в нуарах врут, чтобы скрыть пороки, в мире Новичка врут, чтобы скрыть от дорогих людей горькую правду, врут, потому что не умеют выразить заботу и ласку, врут из чувства вины перед любимыми, а иногда и просто готовя приятный сюрприз. И если Корээда приглашает Абэ — это гарантия самого задушевного кино об обыденных радостях, какими были «Вместе мы идем, вместе мы идем», «Чудо» и «После бури».

Фукуяма же — это, безусловно, Пуаро. С его лоском и моложавой гримасой благополучности он играет в фильмах по Хигасино сыщика Галилея. Его, напротив, не интересуют мотивы и чувства, он отказывается брать в расчет любовь, потому что она нелогична, а берется только за те дела, где даже полиция склонна видеть игры призраков и происки дьявола — чтобы найти физическую формулу необъяснимого и утешить свою веру в науку. Конечно, Фукуяма играл Галилея и в киноверсии «Жертвы подозреваемого X», ставшего самым кассовым фильмом Японии 2008 года. В интеллектуальных опытах Корээды он всегда появляется в роли циничных, корыстных типов, которых серия парадоксов приводит к совершенно иному взгляду на жизнь — как было в картине «Сын в отца» (гран-при жюри в Канне, 2013), решавшей дилемму, какой сын роднее: чужой, но выращенный тобой, или родной по крови, о существовании которого ты не знал.

Разумеется, не Абэ, а именно Фукуяма понадобился режиссеру в «Третьем убийстве». Не попытка смягчения приговора и даже не попытка установления полной и объективной истины перевернут мир адвоката Сигемори. Как и было сказано в начале, он будет переворачиваться пофразово, камешек за камешком. Например, когда задаст подопечному, 30 лет проведшему в тюрьме, вопрос: «Почему в месяц убийства вы принесли хозяину квартплату раньше срока?» — и получит ответ: «Просто вы не понимаете, как это приятно: платить за квартиру. В тюрьме-то квартплаты нет». И так весь фильм. Через паузы, но поминутно — откровения и парадоксы о том, что жизнь прекрасна не когда балует подарками, а когда она такова, как есть, и ее у тебя не отняли.

Мы провели вас окольным путем в том числе для того, чтобы лишить предубеждений — как придется лишиться их адвокату Сигемори. Западу кажется, что фестивальное кино Японии существует в элитной изоляции от ее массовой культуры. Теперь вы имеете наглядный пример и свидетельство, что самый элитный по состоянию на сегодня экспортный кинопродукт Японии вскормлен соками самых востребованных тамошних земных развлечений. После этого вы едва ли удивитесь, что истина, которую в «Третьем убийстве» Корээда и его адвокат Сигемори добывают с одержимостью и обстоятельностью средневековых алхимиков-аскетов, по сути, окажется не чем-то внешним, не тайной преступника, не истиной об истине, но истиной об интерпретации, о том, как разум перерабатывает входящую информацию. Глубинным знанием всякого здравомыслящего человека — тем сверкающим народным знанием, что позволяет миру вертеться, а нам встречать любые времена с головой на плечах.

В прокате с 17 мая