«Генеральная репетиция» в ММСИ на Петровке

В Московском музее современного искусства на Петровке открылась выставка «Генеральная репетиция». Масштабный показ работ из трех коллекций современного искусства — фондов V-A-C (Москва), Kadist (Сан-Франциско, Париж) и самого музея — облечен в форму трехактной театральной постановки. В премудростях первого акта, созданного объединением художников «Театр взаимных действий», разбирался Игорь Гребельников.

«5 месяцев, 3 этажа, 3 коллекции, 16 кураторов, почти 200 произведений искусства» — так на странице в Facebook фонд современного искусства V-А-С, учрежденный Леонидом Михельсоном, рекламирует свой грандиозный по замыслу проект. Название «Генеральная репетиция» намекает и на скорое, в следующем году, заселение фонда в собственное гигантское пространство ГЭС-2, реконструкция которого по проекту Ренцо Пьяно идет полным ходом, и на формат нынешнего показа произведений искусства — провокативный, спорный, непростой для восприятия. Но, видимо, на то эта выставка и «репетиция», чтобы не судить о ней слишком строго.

Пожалуй, такого количества произведений — порядка двухсот, от модернизма до работ последних лет — в рамках одной выставки в Москве еще не показывали.

И оценить ее с первой попытки едва ли возможно. Слишком велика концентрация искусства на квадратный метр площадей особняка XIХ века на Петровке, слишком важные работы, слишком значительные художники делят эти метры. А ведь есть еще каскад экспликаций, объясняющих суть произведений, и сложная структура самой выставки, имитирующей театр (и как помещение, и как постановку), в котором произведениям отведена роль актеров, а режиссеры будут меняться. Кураторы (их группу возглавляет Франческо Манакорда) исходили из желания представить выставку как видоизменяющийся проект. Отсюда и отсылки к театру. Благо в этом театре можно свободно фланировать по обозначенному маршруту: с первого этажа — на третий, где в своеобразных гримерках ютятся в ожидании ангажемента актеры-произведения, а оттуда — на второй, где, собственно, и разворачивается «действо». Стилизовано и оформление выставки — светильники-бра в коридорах, сиденья в холле, подобия ширм в гримерках (художник Конрад Дедоббелер и архитектор Крис Кимпе).

Авторами первой «постановки» по чеховской «Чайке» выступил «Театр взаимных действий» (Ксения Перетрухина, Шифра Каждан, Леша Лобанов, Александра Мун). Свой выбор пьесы они объясняют тем, что ее главные персонажи — люди искусства, и тем, что она содержит вполне себе авангардистскую, так и не исполненную пьесу Треплева. Да и вообще, классика все стерпит: монолог Нины «Люди, львы, орлы и куропатки...» с его апокалиптическим описанием и ощущением себя «общей мировой душой» мог бы запросто стать синопсисом доброй половины больших выставок современного искусства. В выборе театральных рамок, видимо, есть элемент институциональной иронии по отношению к коллекциям, музеям, биеннале, которых становится все больше. Так почему бы всему показанному там искусству не раствориться еще и в театре? Впрочем, присутствие чеховской «Чайки» на «Генеральной репетиции» достаточно условное, а ее интерпретация через произведения художников весьма своевольная, но сама попытка поиграть ими в Чехова заслуживает внимания.

Представление о произведениях искусства как актерах на сцене задает уже первая работа выставки — инсталляция Майка Нельсона «Снова больше вещей (Разрушение плиты)» на первом этаже. Она появилась в результате знакомства художника с коллекцией фонда V-A-C. Скульптуру, а это африканские статуэтки, работы модернистов Бранкузи, де Кунинга, Джакометти, Буржуа, наших современников Шерри Ливайн, Томаса Шютте, Анатолия Осмоловского, он разместил на полу, вырезанном в лондонской студии польского художника Павла Альтхамера. Вокруг композиции последнего под названием «Костер», с оплавившимися пластиковыми изваяниями мужчины, женщины, мусорного бака, и разместились прочие шедевры. Все это изображения человеческого тела или его частей, которые в исполнении разных авторов предстают, если воспользоваться терминологией «Генеральной репетиции», в разных ролях. Изваяния, возвращенные с подобающих им музейных пьедесталов на деревянный пол мастерской, в меньшей степени выглядят показателями престижа или ценности коллекции (хотя и стоят миллионы долларов) и в большей — самими собой, со всей заложенной в них проблематикой.

С большим трудом это удается произведениям, ждущим своего часа в «гримерках» на третьем этаже: из них постановщики экспозиций на втором этаже выбирают подходящих им исполнителей. После «Театра взаимных действий» с 16 июня новый акт поставит философ Армен Аванесян, а с 26 июля — поэт и писатель Мария Степанова. Тесноту, в которой томятся эти работы, ощущаешь физически и всякий раз радуешься, когда видишь этикетку, указывающую на то, что произведение участвует в постановке на втором этаже. «Гримерки» сформированы по тематическому принципу: это своего рода краткая энциклопедия современного искусства c порой довольно любопытными сближениями работ. Скажем, в разделе «Свидетели» рядом с фрагментом скульптуры вьетнамца Йона Во «Мы, народ» (часть ступни от медной копии статуи Свободы в натуральную величину) — «Портрет Эрнста Неизвестного» Вадима Сидура, выдолбленный из камня от снесенной ограды церкви Николы в Хамовниках. Или скульптуры Луиз Буржуа из ткани в виде одиноко сидящих женских фигур, расположившиеся под фотографиями Хироси Сугимото пустых старых американских кинотеатров. А в разделе «Флюиды», посвященном тонким художественным материям, гигантское полотно Джузеппе Пеноне, усеянное шипами акации, соседствует с небольшого формата картиной Герхарда Рихтера, одной из первых в его живописной серии, выполненной с использованием скребков, которыми художник снимал слои краски. Осмотр «гримерок» может занять не один час, если погрузиться еще и в многочисленные видеоработы, представленные за столами на дисплеях, что несколько убавляет им зрелищности, как и некоторым другим проектам, представленным лишь фрагментами.

Зато на втором этаже, где разворачивается действие условной «Чайки», довольно просторно, время уйдет только на соотнесение выставленных работ с весьма своеобразным синопсисом постановки. Вот «Первые шаги», где, как сообщает этикетка, «осознав себя актерами, произведения обращаются к "Театру взаимных действий"». Эти минималистские работы ливанского художника Валида Раада, крохотные надписи на цветных листах с названиями существовавших или вымышленных арт-институций, фестивалей, выставок, какие-то слоганы,— трогательные свидетельства культурной жизни в периоды между войнами. Дальше — «Выбор материала», собственно пьесы «Чайка»: за это отвечают картины из пепла сожженных книг Юрия Альберта, а также разбитая и склеенная ваза доколумбовой эпохи авторства ливанца Али Черри. Ее иронический смысл в том, что любая идентичность начинается с археологии, а та, в свою очередь, выглядит реставрацией с использованием современных материалов. Будут здесь и «Рассуждения об актере» с более предсказуемым набором перевоплощений Владислава Мамышева-Монро и фотографией Синди Шерман. И «Пробы на роль Аркадиной», в которых участвуют «Девушка на фоне камина» Модильяни и портрет светской львицы, королевы стиля Мареллы Аньелли работы Ричарда Аведона. Но победит не человек, а костюм (ведь Аркадина любила наряжаться) — платье, похожее на смирительную рубаху, придуманное Алигьеро Боэтти для постановки по пьесе Юкио Мисимы, в нем героиня доходит до безумия, ожидая своего возлюбленного. За «Монолог Тригорина» отвечают парящие в зале яркие надувные рыбки Филиппа Паррено, а также куб из разноцветных игральных костей, метафора человеческой плоти, хрупкой, бренной, непредсказуемой (работа француза Эвариста Рише).

Композиция выставки следует сюжету пьесы. Размышляя, о чем Треплев думал в последний миг, постановщики этого акта «Генеральной репетиции» предлагают проследить за лисой, рыскающей по залам лондонской Национальной портретной галереи, запечатленной на камерах видеонаблюдения (работа Франсиса Алиса «Ночной дозор»). В потоке вольных ассоциаций, придуманных «Театром взаимных действий», работы современных художников выступили в нетипичных для себя ролях, что требует особой настройки и от зрителя. Но в чем, как ни в этом — пусть в данном случае и в таком абсурдистском понимании,— смысл живого общения с искусством.