Директор Ереванского института Кавказа о том, какими будут отношения Еревана с Москвой

Сегодня в Москве пройдут переговоры главы МИД России Сергея Лаврова с главой МИД Армении Зограбом Мнацаканяном, который 12 мая возглавил внешнеполитическое ведомство своей страны. Это будет первый двусторонний контакт двух министров. Накануне визита спецкор “Ъ” Владимир Соловьев поговорил с директором авторитетного ереванского Института Кавказа Александром Искандаряном о том, какой политики Армения будет придерживаться на российском направлении, есть ли перспективы урегулирования конфликта в Карабахе и стоит ли ждать от новых армянских властей улучшения отношений с соседними Турцией и Азербайджаном.

— Никол Пашинян, когда боролся на улице за кресло премьера, разогнал ожидания общества. Обещал реформы, демонополизацию, возвращение в страну уехавших мигрантов. Но у него не так много опций для улучшения экономической ситуации в стране. Стоит ли ждать от его правительства попыток наладить отношения с соседями — Турцией и Азербайджаном, движения в урегулировании конфликта в Карабахе, попыток что-то выторговать на российском направлении в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС)?

— По Карабаху — невозможно. Даже если бы это был не Пашинян, а мать Тереза — это невозможно. В Армении после 2016 года (в апреле 2016 года в Нагорном Карабахе произошли кровопролитные столкновения между Арменией и Азербайджаном.— “Ъ”) сложился консенсус не только в элитах, но и в обществе. И консенсус этот такой: у нас нет партнера для переговоров — Азербайджан им не является. Стрелять одной рукой, а другой вести переговоры нельзя. Это консенсус, против которого ни один нормальный политик идти не будет. Поэтому на карабахском направлении изменения невозможны. В отношениях с Турцией они тоже невозможны.

— От некоторых дипломатов в России я слышал мнение, что раз уж решить карабахский конфликт сейчас невозможно, может, его пока подвесить без движения, а тем временем Армения и Азербайджан понемногу торговые отношения как-то начнут устанавливать?

— Нет, это несерьезно. Как-то активизироваться в ЕАЭС можно, можно попробовать что-то сделать с Европой — откусить какие-то денежки и организовать экономическое взаимодействие. В принципе и рост экономический еще есть в стране.

— Но Пашинян наговорил на митингах на гигантский рывок. Как его сделать?

— Похоже, Пашинян сложности понимает. После прихода к власти риторика изменилась. Говорят о том, чтобы уменьшить штрафы, простить кредиты. Это не укладывается в рамки нормальной экономической политики. По-серьезному же руками экономику пока никто не трогает.

— Его и его команду часто называют прозападными…

— Его команда — это обычные ереванские ребята с нормальными ереванскими биографиями. Каждый где-нибудь учился. Публикуют списки, что кто-то в каком-то американском университете учился. Да половина ереванских детей училась, все ездили на какие-то семинары, работали в разных неправительственных организациях. Будут ли они менять круто политику Армении? Конечно, нет. Они не сумасшедшие.

— Любой политик в Армении обречен на то, чтобы быть если не пророссийским, то строить с Россией хорошие отношения?

— Так и только так. Ждать от Армении резких шагов не стоит: их не будет. Этих людей нельзя назвать пророссийскими, но Армения не может себе позволить ссориться с Россией. Не новая команда, а именно Армения. Посмотрите на Пашиняна. Первый визит — в Карабах, второй — в Россию, третий — в Грузию. Потом будет Европа. Будет продолжаться восстановление отношений с Европой.

Политика Армении была такой с самого начала. Вспомните первое правительство Армении: Вазгена Манукяна, Левона Тер-Петросяна (первый возглавлял Совет министров в 1990–1991 годах, а затем был министром обороны, а второй был первым президентом независимой Армении с 1991 по 1998 год.— “Ъ”). Этих ребят можно было обвинить в чем угодно, кроме пророссийскости. Они были с либеральным мировоззрением, антикоммунисты, арестовывались, требовали свобод и выступали за то, чтобы Армения стала частью европейской цивилизации. Потом пришли к власти.

И более пророссийского правительства, чем первое правительство Армении, я не помню. Брали оружие, боеприпасы у русских, а деньги — у Запада.

Просто потому, что шла война и надо было вести ту политику, которая велась. Потом был Роберт Кочарян. Политика той же осталась. И при Серже Саргсяне. Это уже традицией обусловлено.

Рядом есть другие примеры. Самый яркий — наш сосед Грузия. В апреле 2008 года на саммите НАТО в Бухаресте тогдашний президент Михаил Саакашвили сказал, что Грузия собирается стать членом альянса. В августе российские танки встали в 30 км от его столицы. И в принципе до сих пор там стоят. Как на это можно из Армении смотреть? Спасибо, не надо. Мы единственная страна Южного Кавказа, которая контролирует свою территорию, единственная страна «Восточного партнерства», кроме Белоруссии, которая контролирует свою территорию. Ни Молдова, ни Украина этим похвастать не могут.

— До сих пор у многих вопрос: кто стоял за Николом Пашиняном, когда он организовывал протесты?

— Пашинян появился не из пустоты. Но серьезных внешних причин вообще не было. Бэкграундом того, что произошло этой весной, была низкая легитимность власти, а основным триггером стало то, что Серж Саргсян пошел во власть (в конце второго президентского срока господин Саргсян обещал, что уйдет, но затем законодательство было изменено и он стал премьером.— “Ъ”). Других объяснений искать не стоит.

Где цветные революции происходят? Они не происходят в жестких диктатурах, где нет возможности образоваться какому-то материалу: там нет свободы прессы, свободной Facebook, политических партий нет, таких парламентариев, как Пашинян, нет. В условном Туркменистане таких Пашинянов ликвидируют на уровне школьного возраста. Они там образоваться даже не могут. В этих жестких режимах бунт возможен, настоящая революция, вероятно, тоже. Но бархатная — нет. Они не происходят в развитом демократическом мире. Там это не нужно. А вот в гибридных режимах происходят. Надо понимать, что режим Саргсяна был мягким режимом.

Пашинян применил технологию использования очень молодых людей. Это новое поколение, которое сформировалось в другой среде, по-другому устроено, может испытывать драйв, особенно чувствуя безопасность.

Молодые мамаши, которые перекрывали улицы колясками с детьми, поставили их поперек дороги — они должны были быть уверены, что эти коляски не переедет танк.

— Там чувствовалось, что танков не предвидится.

— А если никаких танков нет, то этот парень, девочка выйдут на улицу, потому что есть драйв. Надо еще понимать, что на улицы вышли люди, которые до этого политикой не интересовались. И после, наверное, не будут. Они вернулись обратно на свои студенческие скамьи.

Ясно, что какие-то деньги были. Они были из некоторых грантовых фондов: люди, которые вокруг Пашиняна, работали в разных международных организациях. Но это не очень большие деньги. Не думаю, что можно сколько-нибудь серьезно говорить о внешнем финансировании этого процесса.