Кира Долинина о культурной политике

Директор Третьяковки Зельфира Трегулова объявила, что художник Илья Кабаков передает галерее свою мастерскую. Там разместится «музей московского концептуализма».

Мастерскую на чердаке бывшего дома страхового общества «Россия» на московском Сретенском бульваре Илья Кабаков получил в 1968 году. Он уже два года был членом Союза художников и имел право найти пустующее помещение и оформить аренду. Дом «Россия» в этом смысле был клондайком — в нем образовалось множество мастерских (в подвалах предпочитали работать скульпторы и художники декоративно-прикладного искусства, на чердаках — живописцы и графики). Кабаков занял свободный кусок чердака слева от черной лестницы, а его друг Юло Соостер — справа. По крыше можно было пройти в другие мастерские, входы в которые находились на многочисленных лестницах огромного дома. Художественная карта Москвы была сужена до пешей прогулки между принципиально важными точками. Их фиксирует вторая жена Кабакова Виктория Мочалова: «…рядом, на Чистопрудном бульваре, работали Эрик Булатов и Олег Васильев… В подвале в Большом Сергиевском переулке — мастерская Эрнста Неизвестного. На Маросейке работал Витя Пивоваров».

Мастерская художника — сюжет, получивший удар под дых огромной многосоставной «Мастерской» Курбе, всегда пользовался успехом. Отличный повод изобразить процесс творчества, на самом деле изображению не поддающийся. Мастерские как пространство Музы, как приют бездомного художника, как место самоизоляции, как место оргий или место смерти. В послевоенном СССР мастерская художника получила новые функции. С одной стороны, продолжали существовать мастерские благополучных мэтров вроде Бродского или Вучетича, больше напоминавшие хоромы барина, балующегося искусством, столько ковров и картин в золоченых рамах в них покоилось. С другой — хрущевское послабление дало возможность получить вожделенные квадратные метры тем художникам, кто всю жизнь не вылезал из комнат в бараках или коммуналках. Дальнейшее зависело от хозяина — одни были нелюдимы, другие в своих мастерских устраивали проходной двор.

Мастерская Кабакова довольно быстро стала основной точкой притяжения широкого круга людей всех мастей и профессий, которые были склонны к радикальному типу мышления, как философскому, так и художественному. Домашние семинары в 1970-х были делом достаточно распространенным, так собирались математики, лингвисты, философы, литераторы. Иногда в квартирах, но было тесновато, мастерские были куда просторней. Главным содержанием жизни кабаковского пространства, которое, собственно, и сделало его легендарным, был постоянный обмен идеями и впечатлениями. За неимением выставок смотреть искусство приходили сюда. Здесь делались детские книги, которые кормили Кабакова и его семью, и здесь родился московский концептуализм. И первые тотальные инсталляции родились здесь. Без всякой надежды быть вынесенными когда-нибудь за пределы этого чердака, да они бы и не пролезли в двери.

Позже, когда Кабаков уедет на Запад, почти как его «человек, улетевший в космос», завсегдатаи мастерской будут вспоминать о многофункциональности этого места: здесь и библиотека как место распространения самиздатовской литературы, и концертная площадка, и лекторий, и музей (кроме работ хозяина тут были подаренные ему работы других авторов). Эти функции легко перенял Институт проблем современного искусства, который устроил на кабаковском чердаке Иосиф Бакштейн. Но вот многократно упоминаемую в мемуарах «сакральность» места удержать было гораздо сложнее.

Третьяковка и чета Кабаковых делать музей Кабакова тут не хотят. Три авторских повторения работ, которые висели тут когда-то, переданы в дар Третьяковке и вернутся, таким образом, на свое место. По сотням фотографий и со слов многих еще живых свидетелей удастся восстановить интерьер, который от офисной жизни не так уж сильно и пострадал. Обещают сюда перевезти архивные документы, связанные с периодом становления московского концептуализма. Какие именно — не ясно, потому что архивов того времени сейчас в активной работе у разных институций уже несколько.

Музей мечтает вернуть сюда живые голоса, «чтобы мастерская оставалась пространством для встреч и дискуссий о том, что происходит в мире и в искусстве». Возможно ли это — вопрос открытый, нынче подобные дискуссии в такой моде, что им отдаются лучшие залы больших музеев и незачем прятаться с ними под крышу. Московский концептуализм музеефицируется так стремительно и такими ударными силами, будь то Эрмитаж, «Гараж» или ГМИИ, что «оживление» главной его, концептуализма, мастерской может оказаться последней попыткой вывести этот процесс из-под огня тяжелой музейной артиллерии. Но любая попытка создания «мемориальной квартиры» тоже будет убийством. Границы тут очень тонкие.

И все же новость о передаче мастерской Третьяковке — хорошая, а хороших новостей из российских музеев в последнее время приходит мало. Но еще важнее то, что объявленный акт дарения ставит жирную точку в длительном процессе музеефикации одного из самых ярких явлений русского искусства второй половины ХХ века — московского концептуализма.

Кира Долинина