Дмитрий Косырев размышляет о главной мелодии Франца Легара

Мы отдали Францу Легару свое сердце только из-за одной мелодии. Почему она будет жить вечно — вот вопрос

Дата как дата — 70 лет со дня смерти (24 октября 1948 года) автора великих оперетт, австрийца Франца Легара. Не такое уж событие, если бы не одна, только одна, созданная им мелодия. Которая наводит на не самые веселые мысли о нашем сегодняшнем дне.

Описать музыку — занятие почти безнадежное, но можно сказать о том, из какого мира она родилась. Из такого, который невозможно воспроизвести. И вот вам пример: хоть кто-то может сегодня спеть в точности так, как это делали Петр Лещенко или Вертинский, без того, чтобы это не вызывало у слушателей неловкость? Хотя многие пытаются… А у них, настоящих, была какая-то беззастенчивая искренность чувств, ушедшая вместе с эпохой. Той самой, откуда Легар.

Хотите почувствовать ушедшую эпоху — слушайте ее музыку. Это самый эффектный способ прямой записи эмоций людей, живших в те времена.

Так вот, та работа Легара — ее, представьте, называли «мелодией века». Да, ее исполняют и сегодня, вы можете ее найти в сохраняющем все интернете, называется «Dein ist mein ganzes Herz». И пережить то самое чувство: сегодня такое можно исполнить, но невозможно написать.

Век, о котором речь, получился очень уж коротким. Эта ария для тенора была впервые исполнена в 1929 году. То есть ровно в последний год «века джаза», который длился всего-то 10 лет. С окончания Первой мировой до Великой депрессии, начавшейся в том самом, 1929 году, после чего мир начал меняться полностью и безоговорочно. Сравните немыслимо веселый звон меди джаз-бандов 20-х годов с тем, что произошло с теми же джазовыми мелодиями в 30-е. Они исполнялись, и до сих пор исполняются, но, как раньше, уже не звучат, превратившись в ностальгию по самим себе.

Но еще в ту же эпоху была оперетта, «маленькая опера». Большая опера принадлежала целиком прошедшему, XIX веку и была искренне или притворно драматичной, если не трагичной. Она потрясала души. Оперетта ничего не потрясала, потому что родилась в другое время — возненавидевшее мрачность и трагизм прошлого.

И здесь, кстати, есть одна очень спорная тема — к какой эпохе принадлежит Первая мировая. Для Ахматовой XX век начинался не по календарю, а с августа 1914-го, со старта той войны. А если считать по-другому, если предположить, что Первая мировая стала закономерным итогом кровавого и мрачного XIX века, начавшегося с наполеоновских убийств миллионов и так же завершившегося? И тогда становится понятно, почему те, кто пережил бессмысленный ужас того века, твердо знали, что в «настоящем XX» такого больше не повторится.

Джаз и «маленькая опера» шли рука об руку. То есть написаны-то первые оперетты были тем же Легаром еще до Первой мировой, но смены массового сознания идут постепенно, и настоящий припадок любви слушателя к оперетте начался все-таки в послевоенный период.

И тогда же умерла великая опера. Последняя, достойная этого имени — «Турандот» Пуччини — была написана в 1924 году. Дальше — не тишина, но очевидный путь под уклон, вниз. В лучшем случае имитация. Дух эпохи изменился.

Выбор был такой: то ли ты идешь, в вечернем костюме, в дансинг-клуб, где ревет веселая медь, то ли в том же вечернем костюме отдыхаешь в когда-то мрачном оперном театре. Раньше на этой сцене пел долгую прощальную арию зарезанный герой, сейчас… какие там трагедии. Так, в лучшем случае сложные отношения обедневшего аристократа с не вполне аристократичной, но небедной женщиной (опять же Легар, «Веселая вдова»).

В короткий «век джаза» (и оперетты) все твердо знали, что чего-чего, а уж мировой войны точно быть больше не может. Хватит, навоевались.

И черт с ней, погибшей Австро-Венгерской империей — что, у нас, в Вене, не осталась вся великая имперская культура, прекрасные художники и замечательные композиторы? И старые стены, покрытые плющом, и пиво с сигареткой, и вот эта «мелодия века» — медленный-медленный почти вальс, тенор, задыхающийся от восторга: так теперь и будет всегда, весь век и дальше.

И вот тут начинается совсем другая музыка. Для начала оперетта, откуда взята эта мелодия, успешной не была, прежде всего из-за дрянного сюжета. Знаменитую арию поет — на немецком — человек по имени Су Хонг (то есть, если правильно, Су Хун). И он китаец. А «Страна улыбок» (название оперетты) — это, представьте, Китай.

Китай в 1929-м, после кровавого переворота Чан Кайши с тысячами вырезанных коммунистов и левых; впереди несколько десятилетий гражданской войны и одновременно японской оккупации, голод, миллионы погибших. Ничего себе «страна улыбок»! Но европейцы в тот момент, видимо, думали, что вот теперь там твердая власть, сейчас начнутся реформы… Что-то знакомое, особенно в свете недавней годовщины московских событий 1993 года. Да и весь мир теперь станет сплошной улыбкой.

Сладкий вальс ласкал души по всей Европе и по всей колонизованной Западом планете (грамзапись становилась глобальной индустрией). Но дальше вот как раз в Европе, разоренной кризисом, начались непредвиденные события. Человеку, собственно, надо, чтобы его не трогали, не улучшали и не делали из него что-то идеальное — он тогда способен на чудеса. Однако в центре Европы все пошло ровно наоборот.

Наверное, многие немцы долго пытались делать вид, что золотой век продолжается, а всякая там партийная пропаганда — это их не касается. Музыка все еще звучала, в том числе «Dein ist mein ganzes Herz». Еще, если вы не знали, была школа немецкого танго, и неплохая, соперничала с парижской. Да-да, в 30-х годах.

А дальше опереточную Вену и всю Австрию в 1938-м присоединила Германия.

Шестидесятивосьмилетнего Легара обожали все, говорившие на немецком и прочих европейских языках. Но его оперетту насчет цыганской любви уже исполнять было, понятно, нельзя, а вдобавок у Легара была Софи, жена-еврейка (по части национальностей бывшая империя особых проблем не имела). Решили и эту проблему — Софи дали звание «почетной арийки», и лично Гитлер поцеловал жене гения руку. Правда, ей и после этого все равно приходилось регулярно отмечаться в полиции.

Но у друзей Легара, типа второго австрийского и мирового гения оперетты, Имре Кальмана, все было хуже — Кальман и сам был евреем. Спасся чудом, вовремя, в том же 1938-м, уехав в еще не оккупированный Париж. И никакая «Принцесса цирка» в рейхе до 1945 года не исполнялась, да и кому петь — многие звезды оперетты оказались в концлагерях.

В СССР «мелодию века», как и множество легаровских и кальмановских оперетт, знали наизусть, а кто-то знает до сих пор. Особенно интересно было — в СССР и в мире — сразу после Второй мировой, когда Легара, Кальмана и прочих заобожали с новой силой: всем хотелось как можно быстрее вернуться в прекрасный довоенный век, в «страну улыбок».

Да, по части музыки никакого железного занавеса не было, а была сплошная глобализация. И нет, эпохи не возвращаются, даже если музыка их живет.

А что касается сходства того наивного и прекрасного времени с нашим — ну, может быть, мне это только кажется.

Дмитрий Косырев