Как и где Владимир Путин нашел повод обратиться к Руси державной, а главное – зачем

1 ноября в Москве прошел XXII Всемирный русский народный собор, на который впервые после 2001 года приехал президент России Владимир Путин. А специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников пытался понять, почему вдруг именно теперь в Государственном Кремлевском дворце происходило такое лихорадочное слияние русского мира и сопровождающей его русской идеи с миром высших государственных чиновников. И находил ответ.

XXII Всемирный русский собор прошел сразу после Шестого всемирного конгресса соотечественников. Более того, я не удивлялся, когда видел в Государственном Кремлевском дворце (ГКД) тех же людей, которые были накануне в Центре международной торговли (ЦМТ). А один, с которым я не договорил (к счастью, наверное, для него) в ЦМТ, откровенно назначил мне встречу на следующий день в ГКД. Я не удивился такому органичному перетеканию русских людей из пустого в порожнее: кто-то же должен был заполнить, мне казалось, те и другие сосуды. Тем более что и темы были примерно одни и те же: соборность непременно перед лицом внешней угрозы.

Первым, впрочем, кого я встретил на соборе русского народа, был вежливый человек в кипе. И я узнал его: это был раввин Зиновий Коган из синагоги на Поклонной горе. Оказалось, он не первый год уже ходит на собор: ну а что, зовут, и он идет. В каком качестве? Да вот в его собственном качестве и зовут. И идет.

Я вспомнил, как еще на подступах к ГКД, на Кутафьей башне, я видел, что спрос на мероприятие и правда был: здесь стояла длинная очередь, и кто-то мялся, шаря по карманам в поисках своего приглашения, и, похоже, никак не мог найти… Председатель Международного славянского совета Сергей Бабурин при мне так и не нашел, и в зале я его потом так и не увидел, так что патриотическое крыло оказалось так случайно и бездарно подбитым…

И все-таки люди шли, и почти все проходили, а значит, спрос на соборность и державность, повторяю, был. И даже, надо полагать, запрос.

Иначе Владимир Путин не появился бы здесь в этот день. Он приезжал на собор в 2001 году, когда он работал президентом еще только год, ему было интересно все подряд. Сейчас-то, наоборот, ему все подряд неинтересно, и чтобы собор, который последние годы ютился во вспомогательных помещениях Храма Христа Спасителя, стал вдруг мероприятием высшего федерального уровня, куда пришли, кроме Владимира Путина, помощники президента, министры силового блока и других ведомств, мэр Москвы и так далее… Да, для этого надо было принять командное решение по крайней мере в администрации президента и убедить Владимира Путина, что ему это нужно. Или он сам так с самого начала решил (что менее на первый взгляд вероятно).

С другой стороны, почему не прийти? В конце концов, именно русский народ больше других пострадал, например, от пенсионной реформы (просто потому, что его в России больше, чем всего остального народа, пожалуй что вместе взятого), и разве не стоило лишний раз дать ему понять, что его президент — с ним в любую годину самых лютых испытаний, пусть даже самим Владимиром Путиным и осененных.

С другой стороны, только что в Ханты-Мансийске вроде утвердили Стратегию государственной национальной политики РФ, а в ней затвердили понятие российской нации, и вдруг — пожалуйста, поймите нас правильно, но и русская нация, значит, нуждается во Владимире Путине не меньше, чем российская… Так ведь все это следовало понимать, видимо, тоже.

В общем, давно у Владимира Путина не было случая уважить русский народ, и вот опять. Во второй раз.

— Я думаю, что это переломный, между прочим, момент,— вдруг сказал мне раввин Зиновий Коган.

— Как так? — замер я.— Снова?

Переломы эти с нами происходят уже каждый день, и все — открытые всему миру. И вот еще один?

— Конечно,— подтвердил Зиновий Коган.— Посмотрите, сколько молодежи!

Я оглянулся вокруг — и правда залюбовался. Некогда было обратить внимание, но холл ГКД был заполнен и кадетами, и студентами педагогических вузов, технических университетов и даже одной академии. Они все покорялись какой-то внутренней дисциплине, понимаемой только ими, этой дисциплине соответствовали все их на первый взгляд хаотичные движения по холлу. Держались они вместе, я видел девушку, которая ходила тут под руку с подружкой, как на переменках в школе, а когда я начинал расспрашивать, что привело их сюда или, вернее, кто, начинали безудержно хихикать, прятать головы в свои ладошки и продолжать прыскать уже в них. Любой вопрос вызывал у них приступ просто лихорадочного веселья, и я вскоре оставил свои бесплодные попытки, чтобы не довести их, не дай Бог, до какого-нибудь уже совершенного истерического безумия. Но они все-таки молодцы: все это позволило им в конце концов не ответить ни на один мой вопрос.

А вообще-то ясно, конечно, было, что вряд ли они думали несколько ночей подряд, идти им на Всемирный русский собор, о котором они на своих переменках слышали столько хорошего, или нет, и все-таки решили: нет, без нас народ не полон, так что — сегодня или никогда! И лучше — сегодня. И достали пригласительные и пошли.

Здесь же, в холле, я увидел лидеров крупных российских партий: Сергея Неверова из «Единой России», Геннадия Зюганова из КПРФ. Всем журналистам лидер КПРФ рассказывал одно и то же: Ельцин в свое время привел к развалу страну (потому что победил на выборах Геннадия Зюганова.— А. К.), из этого развала она до сих пор не выбралась, а натовские генералы собрались вокруг ее границ и последствия будут трагическими.

— Я прочитал,— Геннадий Зюганов рассказывал об этом уже четвертому телеканалу подряд с таким же вдохновением, как и первому,— все секретные документы натовских переговоров! Готовятся нанести мощный удар! А нам надо не только устоять! Мы должны ответить! И мы сможем! Русские, в конце концов, заложили одно из самых успешных государств!..

Все в этих речах казалось мне сумбурным и перепутанным до какого-то обычного коммунистического безумия, но именно в этом сумбуре слышалась при этом какая-то странная музыка или по крайней мере нехитрый мотив, запетый, конечно, десятилетиями безудержной эксплуатации, но привязчивый, зараза.

И главное, вырулил куда надо в конце концов, на русскую идею, то есть не забыл, куда пришел…

Людей в холле все прибывало, я невольно сравнивал их с теми, кто толпился накануне в таком же холле в ЦМТ (в конце концов, и те и другие были яркими не только представителями русского мира, но и его защитниками, убежденными, по-моему, в том, что лучшая защита — нападение…).

И я видел, как тут порой неопрятно одеты люди, да что там порой… И кругом эти черные бархатные пиджаки не по росту с вытертыми до белесой ткани локтями, и башмаки с подошвами, стоптанными лет 15 назад, и настолько нелепые широкополые дамские шляпы, что, казалось, им-то уж точно не сюда, а скорее на скачки на приз президента России… И бесконечные казачьи мундиры с самодельными орденами и медалями… И их газета «Русь державная», раздававшаяся здесь на бис… Всех этих людей, такое впечатление, давно проигравших всю свою жизнь и вдруг так лихорадочно оживившихся, я столько раз видел на коммунистических и разнообразных патриотических митингах, что мне даже не верилось, что это к ним сейчас приедет президент страны Владимир Путин и расскажет все, что собирался, своей, получается, новой целевой аудитории, которую он намерен был теперь тоже покорять. И дети, конечно, дети, смотревшиеся в этой толпе еще более неуместно, чем продиравшиеся сквозь нее высшие госчиновники России, которым тоже было кем-то положено побывать сегодня здесь… Странно, у них же тут должен быть какой-то свой вход… Но, может, и они хотели хотя бы здесь побыть со своим народом, именно что продраться сквозь него, чтобы было потом о чем вспомнить.

Встретил я здесь, кстати, и Александра Серегина, автора «Проекта "Россия"», который смог презентовать этот проект Владимиру Путину прямо на избирательном участке в сентябре этого года. И минуты две точно рассказывал ему про соборную социальную сеть России и про то, как легко можно устроить, что человек уже умер, а в аккаунте он жив-здоров, и так далее так же оптимистично.

Он рассказал, что после того голосования ему позвонил один уж очень высокопоставленный чиновник администрации президента и сказал: «Здравствуйте, мне ваш телефон Владимир Владимирович дал…» — попросил предоставить все материалы по «Проекту "Россия"». Александр Серегин предоставил и теперь переживает: реакции пока не последовало. Тревожно: проект-то эксклюзивный, авторские права по недомыслию до сих пор не затверждены… А что если всплывет где-нибудь вскоре с этим проектом тот чиновник, да еще на Западе?.. Проект-то эксклюзивный, а человек, прикоснувшийся к нему, автоматически, убежден Александр Серегин, становится миллиардером…

Теперь Александр Серегин был зачем-то в смокинге, белоснежной рубашке и галстуке, и это странным образом подчеркивало, что он один из них, и я подумал, что, может, чего не понял все-таки, и спросил его, кто здесь: в конце концов, он ходит на эти соборы не первый раз.

— Как сказать? — вздохнул он.— Более или менее современные люди, которые находятся в прострации. Пожилые люди, казаки, которые не смогли донести свои идеи до кого-нибудь, ветераны труда и спорта… Да вот все они…

Нет, я не ошибся все же. Я хотел еще добавить, что и безумцы, обеспокоенные идеями вечных двигателей и рецептами вечной молодости, но следовало остановиться.

— Главная ошибка в том,— с искренним сожалением продолжал Александр Серегин,— что собор не решает главной проблемы — собрать их всех вместе и работать! Встречаются все здесь в лучшем случае раз в году, съедят потом макароны с рыбной котлетой где-то рядом, послушают концерт — и расходятся до следующего раза.

Впрочем, сегодня-то, я видел, все было уже иначе. На четвертом этаже и бутерброды с красной и белой рыбкой подавали, и с сырокопченой колбаской… Собор в этот раз стремительно возносился на новый уровень, и вместе с ним на глазах улучшалось снабжение…

— А кто главный? Кто же отбирает делегатов на этот собор? — терялся я в догадках.— Не тех, кто в первом и втором ряду, и не подростков, а всех остальных-то?

— Как кто? — пожимал плечами Александр Серегин.— Князь…

— Какой князь? — затаив дыхание, переспрашивал я.

— Сергей… Князь Сергей…— вспоминал господин Серегин.— Мышкин!

Я понял: князь Мышкин.

— Настоящий? — на всякий случай переспросил я.

— Разумеется,— немного даже сердито ответил Александр Серегин.— Я вас познакомлю. Он, конечно, шифруется все это время, но он здесь, я его видел…

После этого я уже не видел, конечно, ни князя Мышкина, ни Александра Серегина, но в существование того и другого теперь верю.

Собор вот-вот должен был уже начаться, и последним холл покидали казаки и казачки Центрального казачьего войска: просто потому, что до этого слишком долго и усердно фотографировались на фоне лестницы уютным своим казачьим полукругом.

— Так,— командовал им атаман,— все три группы, из партера, амфитеатра и с балкона, собираются сразу после заседания вот у этой плазмы! А теперь в зал — кру-гом!

Казаки развернулись лицом уже к лестнице, а некоторые, я обратил внимание, от усердия даже развернулись действительно кругом, на 360 градусов, и опять оказались лицом к лицу с атаманом и оторопело смотрели на него.

В зале все были уже готовы. На сцене стояли в ряд десятка полтора крепких мрачных мужиков в темных рясах. Я подумал, что это какой-то боевой православный хор, и не ошибся. (Мне, правда, казалось, что с бейсбольными битами в руках они бы смотрелись еще выигрышней, но это ладно.)

Два первых ряда отвели VIP-гостям. Во втором ряду ругался Зюганов: рядом с его местом в кресле лежала табличка «Жириновский», так что вскоре должен был, видимо, лежать сам Жириновский, и лидер КПРФ требовал, чтобы табличку отсюда немедленно убрали.

В первом ряду я увидел уже сидящих рядом президента еврейских общин России Александра Бороду и верховного муфтия России Талгата Таджуддина. Какой-то фотокорреспондент уже секунд двадцать бессмысленно целился в них и потом наконец раздраженно потребовал:

— Поговорите уже между собой!

— Секундочку!..— пробормотал Александр Борода.

Через минуту я машинально посмотрел в их сторону. Да, они уже ворковали между собой.

В креслах лежали таблички «Колокольцев», «Устинов», «Собянин», «Бастрыкин»… Да все таблички были… И люди эти все тоже через несколько минут все были уже тут. И все полпреды тоже… Да, это были уже не шутки.

И вот теперь: стоило ли оно того?

Президент, как и накануне в ЦМТ, был тревожен:

— Мы видим, какие усилия предпринимаются сегодня, чтобы переформатировать мир, разрушить традиционные ценности и те культурно-исторические пространства, которые складывались веками. Цель — создать разного рода безликие протектораты. Ведь разобщенными народами, лишенными национальной памяти, низведенными до уровня вассалов, проще и удобнее управлять, использовать как разменную монету в своих интересах!

Владимир Путин без устали это повторяет последние дни: следовательно, именно это его прежде всего заботит.

— С подобной практикой мы, к сожалению, сталкиваемся во многих регионах мира, планеты, в том числе, к сожалению, и на постсоветском пространстве! — сообщил он.— При этом используются и пещерный национализм, и русофобия. Осуществляется беспардонное, грубое вмешательство в церковную жизнь. Подобная политика чревата серьезными последствиями, она опасна! Убежден, жизнь все расставит по местам, потому что нельзя заставить людей идти против своей веры, своих традиций, семейной родословной, в конце концов против правды, справедливости и просто здравого смысла!

Это уже про украинскую автокефалию, таким образом.

И тут Владимир Путин сказал именно то, из-за чего, по-моему, он и пришел сюда. Из-за этого считает нужным приходить и будет приходить в любую аудиторию, где такое удобно сказать (и не в первую очередь для него важно, кто тут его в зале услышит). Он считает, может, что говорить надо каждый день, а то ведь поздно будет:

— Именно сейчас решается, каким будет мир в будущем, в предстоящие десятилетия!

Он и правда, похоже, уверен в этом. Уверен в том, что до сих пор при нем такого не было, и может, никогда такого не было. И надо стоять насмерть и говорить об этом всем считай что подряд:

— Будет ли это мир монолога, или так называемого кулачного права, права сильного или диалога и взаимного уважения? Насколько гармонично будут сочетаться технологические новинки и этические, нравственные нормы?!

Он утверждал, что, конечно, победим:

— Это предопределено и нашей традицией, и нашей внутренней духовной культурой, самосознанием и, наконец, самой историей нашей страны как самобытной цивилизации, уникальной, но не претендующей самоуверенно и хамовато на свою исключительность! Потому что невозможно представить историю человечества без таких же неповторимых цивилизаций, как Индия, Китай, Западная Европа, Америка и многих других.

То есть он полагает, что есть все же вариант, при котором они могут и исчезнуть.

Все, что он произносил, было гораздо ярче, чем в среду в ЦМТ, и он теперь тем более не пожимал плечами на вопрос, надолго ли санкции, и не отвечал в том смысле, что годика, может, на два… А именно так это было годика уже четыре назад, после истории с возвращением Крыма в родную гавань.

— И вес, влияние полюсов будущего развития,— добавил Владимир Путин,— конечно же, прежде всего будут определяться их экономической, научной, культурной, духовной и человеческой основой, потенциалом! Вот почему так важны наши и ваши усилия, призванные объединять, консолидировать работу гражданского общества и государства. То, что наши предки называли соборным разумом, соборным опытом!

Закольцевал, значит.

Главное, чтоб вдруг не выяснилось: а круг-то — и правда замкнутый.

Андрей Колесников