Не анализируй это!
Ольга Филина выяснила, с какими настроениями россияне вступают в новый год
В этот декабрь мы не можем пожелать друг другу «счастливого нового года», потому что большинство россиян уверено: дальше будет только хуже. Как вынести такое отрезвление накануне праздников, разбирался «Огонек»
Так бывает, когда подбрасывают монету: некоторые вещи сразу видятся ясно: и что монета вот-вот окажется в воздухе, и что дело закончится падением. Но какая сторона конкретно выпадет, орел или решка, уже загадка, область случайности, не поддающаяся анализу.
Вот и рассуждая о российском обществе, социологи на самом деле не знают самого интересного: что нам выпадет, но ясно констатируют, что «подброс» уже случился и новая стабилизация обещает застигнуть граждан в одном из вероятных (но точно непредсказуемых) состояний.
Что, собственно, произошло? В конце прошлого года «Огонек» заметил (см. № 51 от 2017 года), что основной социальный запрос о ту пору выражался в очень простой фразе: «Давайте просто поживем». После нескольких лет борьбы со всем миром за право называть себя особой цивилизацией людям захотелось самого обычного — эффективной власти, роста благосостояния и просто «хорошей погоды в доме», которая, как нам пели еще с 90-х, важнее всего. Основные надежды возлагались не столько на политиков, сколько на чиновников, которые должны были, наконец, прибраться на вверенной им территории: закончить реформу здравоохранения чем-то воодушевляющим, увеличить темпы ввода доступного жилья, решить проблему с ростом зарплат, колдуя как угодно над ВВП… Говоря объективно, что-то даже удалось. Скажем, согласно Мониторингу социально-экономического положения и самочувствия населения РАНХиГС, в январе — сентябре текущего года уровень бедности в России составил 13,3 процента, что ниже, чем во все предыдущие кризисные годы (2015–2017), хотя и выше тучных докризисных лет (2012–2014). Люди даже начали откладывать деньги: доля доходов, потраченных на оплату товаров и услуг в январе — октябре 2018 года кажется крайне высокой (78,4 процента), а доля доходов, пошедших на сбережения,— крайне низкой (4,4 процента), но соотношение этих показателей сегодня лучше, чем во все предыдущие кризисные годы. А по оценкам Росстата, у нас в минувшем октябре вообще случилось чудо — реальные доходы населения выросли по сравнению с прошлогодним октябрем на 4 процента! То есть жизнь-то налаживается, если листать статистические ежегодники.
Но вот если опрашивать население, получается ровно обратное.
— Макроэкономические показатели у нас отличные: инвесторы не нарадуются на Россию, опасаясь только новых санкций,— рассуждает Валерий Федоров, гендиректор ВЦИОМа.— Но россияне мало инвестируют, а поэтому хорошей макроэкономики не замечают. Более того, в этом году произошло фундаментальное событие, которое уже отразилось и еще отразится буквально на всех результатах соцопросов — от оценки деятельности губернаторов до оценки качества продуктов питания. Люди надели «черные очки». Я даже могу сказать, когда конкретно это произошло — 14 июня, вместе с объявленной правительством пенсионной реформой. Если до этого в течение нескольких лет россияне ждали от будущего улучшений, то теперь все наоборот. В 2016 году мы верили, что в 2017-м будет лучше, в 2017-м надеялись на 2018-й, а в 2018-м боимся 2019-го. Большинство оценило реформу как шаг в неверном направлении, отдаляющий нас от идеала социального государства, а не приближающий к нему. А это неправильно, несправедливо и обидно.
К таким же открытиям, подтверждая их значимость, пришли все без исключения российские опросные компании и столкнулись с известной трудностью: как это интерпретировать? К чему это приведет? В XXI веке Россия, считай, не жила «на пессимистической волне», и журналисты уже привыкли рассуждать о загадочной русской душе, которая чувствует себя бодрой и окрыленной даже в годину бедствий. Никто не ожидал, что душа — явление переменчивое (похоже, даже правительство). В ситуации неопределенности отдельные социологи делают рискованные ставки, предсказывая тот или иной исход событий, а некоторые просто отказываются от анализа. ФОМ, например, уже взял за правило по умолчанию не комментировать собственные цифры, полученные в ходе соцопросов. «Не анализируй это» — вполне реальная в России стратегия экспертов, позволяющая избежать лобовых столкновений с внезапно помрачневшим общественным мнением.
Региональный фокус
Что что-то надломилось в России именно летом, хорошо видно по результатам опроса Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН (ФНИСЦ РАН). Еще в апреле этого года 45 процентов россиян были уверены, что произошедшие перемены улучшили ситуацию в стране, и только 31 процент — что ухудшили. Уже в октябре соотношение опрокинулось: 27 процентов уверены, что все улучшилось, а 54 процента настаивают: стало хуже. Что существенно, это не маргинальное мнение пострадавших предпенсионеров. Традиционно более беспечная молодежь теперь смотрит на жизнь так же сурово, как и остальные когорты населения. Помимо всего прочего на 7 процентов выросло число тех, кто оценивает свое состояние как «тревожное» (теперь беспокойных почти треть населения).
Совершенно невероятные репутационные потери понесли различные властные институты. Знаменитая тройка лидеров «общественного доверия»: президент, армия, церковь — еще в конце прошлого года сменилась на «президент, армия, Академия наук», а в этом году первые два института поменялись местами. Да — сенсация! — согласно исследованию ФНИСЦ РАН, в октябре текущего года президенту России стало доверять на 10 процентов меньше россиян, чем армии (55 процентов против 65). Напомним: в 2014-м, когда мы только входили в кризис, соотношение было 78 на 62 в пользу президента. На каком месте в рейтинге доверия оказалось правительство, не стоит и говорить: теперь даже полиции граждане доверяют больше, чем ему.
— Моя гипотеза состоит в том, что так называемое путинское большинство держится вовсе не на «крымском консенсусе», а на патерналистском консенсусе, то есть людям важно иметь власть, на которую можно рассчитывать в смысле улучшения своего состояния и получения каких-то благ,— рассказывает Владимир Петухов, глава Центра комплексных социальных исследований ФНИСЦ РАН.— Но правительство своими действиями в минувшем году дало понять: решение многих очень важных проблем — дело самих граждан. После таких сигналов «распалась цепь великая», консенсус пошатнулся. И далее последовали разнообразные симптомы этих перемен, одним из которых можно считать даже внезапный интерес к региональным выборам.
Действительно, еще один парадоксальный результат уходящего года — это то, что региональным властям (едва ли не впервые с 2000-х) россияне стали доверять больше, чем правительству страны.
Главным образом здесь сказался понижающий тренд в отношениях с федеральным центром, но и в обществе вдруг проснулся интерес к «местной проблематике». Социологи заметили интересную закономерность: положение страны граждане, как правило, оценивают более пессимистично, чем ситуацию в своем регионе. Длительная «торговля страхом» с экранов телевизоров дала неожиданные плоды — о России стало просто страшно думать, при этом ранее скучная региональная повестка вдруг превратилась в «политическую отдушину».
— Это классический пример пробуждения «спящего института»,— считает Владимир Петухов.— Когда происходят кардинальные сдвиги в общественных настроениях, многие прирученные, старые институты внезапно обретают остроту. В этом смысле даже массовая поддержка добровольчества, предпринятая властью в минувшем году, способна принести неожиданные результаты: лояльность самых системных гражданских активистов очень зависит от социально-политического фона в стране. А опыт прямого действия у них у всех так или иначе уже есть…
Проблема федерального центра очевидна — общество, надевшее черные очки, перестает замечать ранее оказанные благодеяния. В конце концов, оживление региональной политики тоже в той или иной степени началось с изменения политики назначений. Как подсчитал Дмитрий Ланко, доцент кафедры европейских исследований СПбГУ, уже четверть российских регионов сегодня возглавляют так называемые молодые губернаторы (до 45 лет), причем более половины из них — выходцы из своего региона. Среди новых кремлевских назначенцев, переизбранных населением, практически нет «питерских» (менее 1/6 от общего состава региональных управленцев) и «силовиков» (тоже в пределах 1/6). Основной базой для рекрутинга новой региональной элиты оказались вполне штатские Министерство промышленности и торговли и Министерство экономического развития, и теперь уже ясно, что управленцы, сменившие места в федеральной исполнительной власти на кресла глав субъектов РФ в текущих условиях только выигрывают. По крайне мере, они оказались с народом по одну сторону баррикад и могут успешно спекулировать на общем разочаровании в Кремле и Белом доме.
Мечтатели
Но спекулировать — это одно, а предложить какую-то реальную альтернативную повестку — это другое. Если в прошлом году социологи констатировали, что россияне хотят «хороших чиновников», то в этом году зафиксирован запрос на «хороших политиков» (точнее было бы сказать: неудовлетворенность первого запроса привела к актуализации второго). По данным ФНИСЦ РАН, за последние четыре года на 10 процентов возросла доля тех, кто считает, что будущее России должно строиться на ценностях «демократии и свободы самовыражения» (теперь их 37 процентов), а за последние два года на рекордные 15 процентов увеличилась доля уверенных, что стоит участвовать в выборах (до 47 процентов). При этом — вот уж неожиданность — почти 60 процентам россиян внезапно удалось осознать свою ответственность за происходящее в районе, селе или городе, если ориентироваться на опросы «Левада-центра».
— Происходят очень сильные ценностные изменения,— поясняет Лев Гудков, директор «Левада-центра».— На наших глазах рождается запрос на новый идеализм, на новую риторику, которая была бы не просто инструментальной, реактивной, как у современной оппозиции: давайте победим коррупцию, давайте отменим реформу здравоохранения, а отвечала бы заветным мечтам, надеждам россиян на самоуважение, значимость. Знаете, как Мартин Лютер Кинг говорил: «У меня есть мечта», и на наших фокус-группах мы фиксируем, что гражданам не хватает политиков с «мечтами», оригинальными проектами.
Куда приводят мечты, Россия тоже очень хорошо знает. Тот же «Левада-центр» выяснил, что количество ностальгирующих по СССР в конце этого года побило все рекорды, а Валерий Федоров, гендиректор ВЦИОМа, уверен: наш социальный идеал — это СССР 70-х годов, только без политической цензуры, прописки и однопартийности. Впрочем, о чем реально говорят «опросы про СССР» — большая загадка. Обращаться к опыту ХХ века удобно экспертам, пытающимся обозначить текучие общественные настроения привычными терминами. Россияне играют в эту игру, но что хотят сказать с ее помощью? Чаще всего просто посылают сигналы наверх, что недовольны сложившимся положением дел («раньше было лучше»). Поэтому два факта, равно обнародованных «Левада-центром»: ностальгия по СССР и рост числа потенциальных участников протестных акций (вплоть до показателей 90-х годов) не противоречат друг другу. И то, и другое — симптомы неспокойствия, поиски того, как сделать новое из старого, потому что его ведь больше не из чего сделать.
Отдельное исследование, посвященное изменению социально-психологических установок россиян, провела команда экспертов (экономист Михаил Дмитриев, социолог Сергей Белановский, психолог Анастасия Никольская) по заказу Комитета гражданских инициатив. Состоялись две волны фокус-групп — весной и осенью, которые, по мысли исследователей, неожиданно продемонстрировали чрезвычайно высокий уровень политической культуры россиян.
— Еще весной мы опасались, что на фоне происходящего в стране россиян может захватить волна «контрэлитного популизма», которая уже изменила европейскую политику,— рассказывает Анастасия Никольская, доцент кафедры психологии Российского государственного университета.— Но были приятно удивлены: негативизм есть (действия правительства оцениваются очень критично), а вот популизма (ставки на простые решения — давайте все отнимем и поделим, пусть кухарки управляют государством и т.д.) нет. На самом деле наблюдается даже усталость от популизма: очень хочется ответственной политики. При этом, надо признать, участники наших фокус-групп абсолютно лишены политических установок. Они просят конкретных вещей — говорить с политиками на равных, законно защищать свои права, уверенности в завтрашнем дне,— но не видят, как перевести эти просьбы в политические требования.
Элиты тоже затрудняются с переводом, отчасти из-за несоответствия своему статусу (об однородности российского общества, в котором элиты будто бы отсутствуют и не способны порождать оригинальную повестку, «Огонек» писал в № 51 за 2017 год), отчасти умышленно: во время президентства Медведева попробовали было оседлать тематику «свободы и развития», а закончилось все конфузно — кого-то испугали массовые протесты 2011–2012 годов, кого-то — последовавший за ними «патриотический уклон». Опасное это дело — политическая повестка!
Ну а пока социально-политические мечты россиян остаются «на удержании», народ берется воплощать хотя бы те мечты, которые находятся в зоне доступа.
— Шутка ли сказать: в этом году объем кредитования физических лиц вырос на 37 процентов! — резюмирует Наталья Зубаревич, директор региональной программы Независимого института социальной политики.— В последние кризисные годы мы старались долги отдавать, а не брать, и наконец перелом ситуации: народ забил на все. Это не связано с радужными ожиданиями в отношении своих доходов: большинство считает, что его экономическое положение ничуть не улучшится. Похоже, людям просто надоело ждать. Ситуация опасная, стратегии борьбы с рисками никакой, потому что «стратегия» — это, видимо, слово, которое фигурирует только в докладах Минэкономразвития.
Вот и получается, что мы вступаем в новый год неприятно трезвыми (понимаем: «дальше будет только хуже»), но с большим желанием гульнуть (пусть и на последние). Для праздничной недели — нормальное состояние. Как с ним прожить весь следующий год, уже ни один социолог не подскажет.