Псой Короленко и Анна Штерншис о номинированном на Grammy альбоме еврейских песен

На премию Grammy в категории «Лучший альбом в world music» в этом году претендует проект Yiddish Glory с альбомом «The Lost Songs Of World War II». Первое имя на обложке альбома — Псой Короленко, московский певец, сонграйтер и филолог. Аккомпанируют ему наряду с канадскими музыкантами цыганский скрипач Сергей Эрденко и его коллеги по трио «Лойко». «The Lost Songs Of World War II» — это воплощенный в звуке архив киевского фольклориста Моисея Береговского, собиравшего в годы войны песни на идише, посвященные холокосту. О деталях проекта Yiddish Glory Борис Барабанов поговорил с Псоем Короленко и продюсером записи Анной Штерншис, однако так и не понял, каким образом альбом попал в списки претендентов на самую престижную музыкальную награду.

— Как вы познакомились?

Псой Короленко: Мы познакомились сначала виртуально — через livejournal, ресурсы типа «Ру-идиш» и другие. У нас к тому моменту были общие знакомые и друзья, как в мире музыкальном, идишско-клезмерском, так и в академическом. Рано или поздно мы должны были встретиться. Постепенно у нас завязалась переписка, Анна показала мне интересные советские любительские песни на идише, о которых она пишет в своей книге «Советское и кошерное». Идея работы с песнями сначала была ориентирована на формат лекции-концерта, мне надо было подыскать к ним мелодии и создать некое культурно-археологическое целое. После того как мы совместно выступили с этим материалом в жанре лекции-концерта на конференции по идишу времен Второй мировой войны, стало ясно, что в песни заслуживают интересных аранжировок, сценического исполнения и студийной записи. Так родился проект Yiddish Glory.

— Кто финансировал запись?

Псой Короленко: Запись финансировалась канадским государственным грантом, который получила Анна как профессор Торонтского университета, в контексте академического проекта с этими архивами. Подход к такого рода исследованиям как к своего рода коллективным творческим практикам, включающим в себя мультимедийные проекты и художественные события,— это очень мощный и актуальный подход, который постепенно становится трендом. А пионером этого тренда как раз и является Анна Штерншис.

Анна Штерншис: Я знала работы Псоя очень давно и знала, что он поет на идише, а также, что он хорошо знает и чувствует советскую культуру того времени, в котором написаны песни. Я попросила его помочь сначала сделать доклад в университете, спев несколько песен из архива. У большинства песен не были зафиксированы мелодии, поэтому он придумывал, как они могли бы звучать, учитывая, что мы знали популярные в то время песни на идише. Потом мы работали с канадским продюсером Дэниелом Розенбергом, который услышал этот доклад и предложил нам подумать о более развитом варианте: с группой музыкантов и с группой певцов. Так в проект пришла питерская группа «Лойко». Ее руководитель Сергей Эрденко аранжировал мелодии, выбранные Псоем, и был солистом-скрипачом в этом проекте. Потом присоединились Софи Милман, канадская джазовая певица, родом, кстати, из России, и другие, в основном канадские, музыканты.

— История архива Береговского — готовый сценарий для фильма. Как вы о ней узнали, от кого?

А. Ш.: Я работала с архивом киевского Кабинета еврейской культуры, отдела украинской Академии наук, который существовал с 1936 по 1948 год. Kабинет занимался изучением еврейской лингвистики и фольклора. Он был создан вместо устраненного Института еврейской пролетарской культуры, который существовал в Киеве с 1926 года. Он занимался изучением лингвистики языка идиш, а также еврейским фольклором и музыкой. Это был последний институт еврейской культуры в СССР. Изучение иудаики вернулось в постсоветское пространство только в конце 1980-х годов. В Кабинете было два отдела: Отдел лингвистики под руководством всемирно известного Эли Спивака (его посадили в 1949 году, а в 1950-м он умер при допросах) и Отдел фольклора, которым заведовал Моисей Береговский (его посадили в 1950-м и выпустили в 1956-м). Архив Кабинета в его семью возвращен не был. Я работала с документами, собранными под руководством Береговского во время войны и в первые послевоенные годы, пока Кабинет не закрыли в 1948 году, а его самого не посадили. Узнала я об этом архиве от библиотекарей Академии наук. В начале 2000-х я писала диссертацию о советской довоенной еврейской культуре, которая потом стала книгой. Библиотекари рассказали мне про военные материалы, которые только что были описаны. Потом постепенно я начала работать с текстами этого архива.

П. К.: Самый эффектный момент в этой истории — это то, что архивы остались живы! Такое бывает только в жизни. В вымышленных историях по общей логике повествования они должны были бы погибнуть и никогда не достичь людских глаз, а теперь благодаря нашей работе они добрались еще и до людских ушей!

В реалистическом нарративе чудес не бывает. Чудеса бывают только в жизни. На этом контрапункте можно построить и фильм, и мюзикл, и много чего еще.

— В статье в The New Yorker о вашем проекте писали, что группа Береговского собрала сотни еврейских песен о холокосте. Именно сотни. Это очень много. Откуда они вообще взялись в таком количестве? Кто и как их фиксировал?

П. К.: Вот они-то, Моисей Береговский и его команда, их и фиксировали. Люди работали с носителями культуры, делали интервью, записывали песни. Это и есть та самая «полевая работа», которой занимаются антропологи, этнографы, фольклористы. Сотни — это много, но это так работает в фольклоре. Много людей, много и песен.

А. Ш.: Песни собирались и работниками Кабинета во время войны среди эвакуированных, и среди евреев, выживших на территории Транснистрии, которая была оккупирована румынской армией, а также среди солдат-красноармейцев. Береговский, Рувим Лернер, Хине Шаргородская, Шолем Купершмидт и другие работники Кабинета занимались этим лично, а так же, судя по всему, существовали энтузиасты-добровольцы, которые записывали песни и посылали их в Кабинет. Некоторые песни были написаны на клочках бумаги, выброшенных за проволочные заборы гетто в Винницкой области. Большинство собранных песен войны не касались, а были просто популярной еврейской музыкой, написанной в довоенное время. Тысячи песен. А примерно двести песен рассказывали о войне.

П. К.: Мы говорим тут не о профессиональных песнях, а о любительских, некодифицированных, очень часто наивных и с чисто художественной точки зрения, может быть, даже не всегда интересных как отдельно взятые песни. Они интересны как исторический документ, как голоса людей, как текстовый массив, с которым можно по-разному работать.

— Правильно ли я понимаю, что песни из альбома Yiddish Glory никогда раньше не были зафиксированы в звуке, только на бумаге?

П. К.: Это так, но некоторые песни были записаны с нотами, а некоторые другие предлагалось петь на известные мотивы. Чаще всего не уточнялось, о каком мотиве идет речь, но иногда это можно было понять по ритмике, динамике песни, по некоторым строчкам. В ряде случаев какой-то элемент текста ясно указывает на какую-то известную еврейскую песню на идише. Ну и, наконец, иногда использовались русские и советские песни. Вот один интересный парадокс. Мы работали с песней о разрушении города Тульчин и о городке Печера Винницкой области, который стал в те годы чем-то вроде лагеря, где люди были обречены умереть с голода. Мы выбрали в качестве мелодии «Песню Мэри» Альфреда Шнитке из сериала «Маленькие трагедии», поскольку это как бы такая грустная средневековая баллада о разрушении города и гибели людей от чумы, а в нашей песне вместо той чумы — «коричневая чума». Мелодия Шнитке очень подошла, и эта песня стала, можно сказать, хитом альбома. Но позднее Анна, работая с архивом, обнаружила в источниках помету, предлагавшую петь эту песню на мотив «Из-за острова на стрежень». Это парадоксально, и для нас сегодня скорее кажется контринтуитивным, сегодня было бы странно такую мелодию использовать. Ведь баллада о Стеньке Разине в последние десятилетия приобрела статус застольной и вопреки своему довольно драматичному содержанию кажется бравурной и уж совсем никак не ассоциируется с еврейской темой. К тому же она обросла шуточными, анекдотическими контекстами, пародиями. Но для людей того времени, носителей той культуры это было иначе.

— Кто собирал музыкантов для записи?

П. К.: Мы с Анной и Дэниелом хотели создать уникальный проект — созвездие музыкантов разных направлений, культур, вкусов, поколений, объединенных универсальной, даже универсалистской, если угодно, темой проекта и его пафосом, а также интернациональным по сути характером еврейской, русской и советской музыки. Запись происходила в студии в Торонто, где собрались все музыканты. Она продолжалась десять дней. Это был очень интересный эксперимент: путешествие людей в миры друг друга, упражнение на узнавание другого, на преодоление собственного творческого эго, на развитие коллективной интуиции. В эти же дни мы впервые сыграли вместе всю программу на сцене — концерт был организован продюсерским центром Show One Production и имел огромный успех. И потом еще год в студии доводилась работа по звуку.

— Six Degrees Records — довольно известная компания, занимающаяся выпуском world music. Как ее удалось заинтересовать вашим проектом?

А. Ш.: Six Degrees заинтересовались нами, так как история каждой песни — это история, которая до сих пор не была рассказана. Каждая песня дает голос ее автору: ребенку из гетто, женщинам, которые служат в армии или работают в эвакуации, польским беженцам и другим людям, певшим в то время на идише. Многие из авторов этих песен не дожили до конца войны. История холокоста в СССР до сих пор плохо изучена и действительно очень мало известна, особенно в России, но и на Западе тоже. Идея того, что эти песни выжили, несмотря на Сталина и Гитлера, была им интересна. Ну и, конечно, сама музыка звучала отлично, ведь музыканты были высочайшего класса.

— Как технически происходит выдвижение на Grammy? Кто и как это делает? Что сыграло главную роль в выдвижении Yiddish Glory — тема холокоста, авторитет лейбла, имена музыкантов?

П. К.: Признаюсь честно, я не имею ни малейшего понятия о том, кто и как выдвигает на Grammy, и могу только гадать, какой из названных вами факторов и в какой степени привлек тех, кто нас выдвинул.

А. Ш.: Я тоже не в курсе. Для меня это выдвижение было сюрпризом. Но не думаю, что причина — это тема холокоста. Это, кстати, всего лишь второй раз за всю историю Grammy, когда на премию выдвинули альбом, полностью записанный на идише, а их существует очень много, особенно на тему холокоста.