Андрей Плахов о холодной войне в современном кинематографе

Международная кинопремия «Восток—Запад. Золотая арка», инициированная год назад Конфедерацией Союзов кинематографистов и ее председателем Рустамом Ибрагимбековым, в этом году вручалась во второй раз. Особенность новых наград в том, что за них соревнуются фильмы из тридцати с лишним стран Восточной Европы и Западной Азии, а жюри, выбирающее победителей, представляет «остальной мир» — от США и Бразилии до Австралии и Японии. В жюри входят видные кинокритики, киноведы-эксперты, фестивальные кураторы, хорошо разбирающиеся в процессах мирового кинематографа. Приехав в Москву, они собрались за круглым столом, чтобы обсудить тему «Холодная война в кино: прошлое, настоящее или будущее?».

Тема подсказана названием фильма, получившего больше всего наград, включая главную — «Холодная война» поляка Павла Павликовского. Любовная драма разыгрывается на пространстве от польской глубинки до Парижа и вбирает в себя глобальные конфликты послевоенной Европы. Интонация иронического, даже отчасти пародийного мюзикла по мере движения к финалу сменяется другой — болезненной и трагической. Травма холодной войны поражает не только государства и политические системы, но в первую очередь человеческие чувства и отношения.

Фестивальный отборщик из Италии Алена Шумакова уместно вспомнила в связи этим, как в Венеции показывали ретроспективу советских мюзиклов. А шедевром характерного для эпохи холодных войн жанра стала «Ниночка» — блистательная «политическая комедия» Эрнста Любича о советских аппаратчиках за рубежом, вновь обретающая актуальность сегодня.

Время пропаганды сильнее всего действует на массовое кино: именно под ее влиянием сформировался, например, метажанр фильмов о монстрах.

Но и в таких штучных, интимных по интонации фильмах, как «Лето» Кирилла Серебренникова, «Человек, который удивил всех» Натальи Меркуловой и Алексея Чупова (оба вошли в число фаворитов премии) или показанный на фестивале в Роттердаме режиссерский дебют Григория Добрыгина «Sheena667», присутствует чувство грусти, тоски, отчаяния от разделенного границами мира. В центре этих картин — поиски личной идентичности, за которыми все равно прячутся политические подтексты.

Кино — сейсмограф этих душевных состояний — может играть двоякую роль. В одних случаях оно исследует поразившую общество паранойю, в других — само становится ее пропагандистским инструментом.

Профессор киноведения и славистики из Кливленда Нэнси Конди назвала нынешнюю холодную войну, уже не первую и не вторую в истории, гибридной. В отличие от прежних, когда люди боялись, что мир кончится «прямо сейчас», теперь все смирились с тем, что война будет «вечной». Как подчеркнул американский критик Годфри Чешир, она утратила идеологический смысл: если раньше антисоветская истерия раздувалась правыми, то теперь левые обвиняют Россию в том, что она якобы посадила в президентское кресло Дональда Трампа. Учитывая, что мы сами каждый день добровольно делимся в соцсетях своими персональными данными (а потом жалуемся на тотальную слежку), странно, говорит фестивальный куратор из Австралии Сериз Ховард, что в эпоху «постправды» вместе с теорией заговора еще не умерло кино про шпионов.

Все это накладывает отпечаток на практику культурного обмена. Яир Равех, организатор показов российских фильмов в Израиле, с удивлением обнаружил, что даже русскоязычные иммигранты не рвутся на наши фильмы, зато охотно смотрят американские, специально для этой аудитории дублированные на русский язык. В то время как остропроблемные израильские ленты «Фокстрот» и «Синонимы» громко звучат на международных фестивалях, на внутреннем рынке доминирует развлекательное и популистское кино. Из российских режиссеров только Сокуров и Звягинцев имеют достаточно громкое международное имя в артхаусном сегменте проката.

Анна Франклин, киножурналист из Великобритании, привела примеры того, как культура становится заложницей политики: российским артистам отказывают в западных визах, российские фильмы запрещают на Украине. Однако не будем спешить с констатацией «разгула русофобии»: аналогичную политику мы наблюдаем с противоположной стороны, достаточно вспомнить хотя бы запрет в России британского фильма «Смерть Сталина».

Холодная война на международном уровне ведет к повсеместному росту консервативных настроений. Бразильский кинокритик Карлос Эли де Альмеида рассказал, как на его родине культивируется национализм и стирается историческая память о преступлениях военной диктатуры, не допускаются на экраны фильмы на эту тему, тенденциозно переписываются учебники истории. Впрочем, россиян этим всем не удивить, о чем напомнил наш участник дискуссии кинокритик Виктор Матизен. По его словам, первые признаки запроса на новую холодную войну — причем не «сверху», а «снизу» — зафиксировал Алексей Балабанов в фильме «Брат-2»: было это еще в 2000 году. А киновед Акико Кобари сообщила, что у нее на родине это явление тоже хорошо известно, но только холодную войну называют иначе — «слишком горячо». И в этом есть своя, японская логика.