Один народ в двух залах ожидания
Ольга Федянина о разделе Германии в жизни и искусстве
В 1949 году территория Германии, которая с момента капитуляции делилась на четыре союзнические зоны, была поделена заново — на капиталистическую и социалистическую. Оба раздела были оккупационными, но если первый был по определению временным, то второй выглядел, может быть, не вечным, но устойчивым — и он потребовал выбора: начиная с 1949-го каждый немец жил не только «здесь», но еще и «не там». Для того чтобы эти «здесь» и «там» стали необратимыми, потребовалось еще 12 лет: Берлинская стена появилась в августе 1961-го. Все эти 12 лет не прекращалось перемещение немцев из одной Германии в другую — и оно шло в обе стороны, хотя и с разной интенсивностью. Вопреки нашим сегодняшним представлениям, в 1949 году выбор между социалистической Германией советского образца и ориентированной на Запад республикой Конрада Аденауэра не был очевидным и однозначным
Сама по себе необходимость переселения к 1949 году не была чем-то новым: большая часть гражданского населения Германии начиная с 1944 года находилась в состоянии массовой внутренней миграции. Но этот безостановочный побег диктовался не выбором, а стратегией ежедневного выживания в стране, потерпевшей поражение и оккупированной. Начиная с 1949-го выбирали место для дальнейшей мирной жизни.
Для большинства немцев этот выбор не был нагружен ни политическим, ни экзистенциальным смыслом. Они просто оставались там, где жили до 1944 года (или стремились туда вернуться). Германия в их жизни была равна Саксонии, Швабии, Баварии или Вестфалии — по сравнению со всем, что случилось с Германией в 1930–1940-х, заявленная разность между двумя государственными строями не выглядела судьбоносной.
Для гораздо меньшей и все же очень многочисленной части появление двух Германий стало дилеммой. Разрешение этой дилеммы может казаться очевидным только задним числом, с современной точки обзора. Из которой видно, что ФРГ означала экономическое процветание и умеренную европейскую политику, а ГДР — мини-социализм советского образца, местами даже более догматичный, с его нехваткой всего повседневного и подконтрольностью частной жизни.
Но в 1949-м выбирать нужно было не между двумя реальными государствами, а между двумя обещаниями, и в обоих было много туманного. Выбирали не то, что больше нравилось, а то, что меньше пугало.
Запад и Конрад Аденауэр обещали восстановление разрушенного: не только домов, но и уклада. Восток и Вальтер Ульбрихт обещали полный разрыв с прошлым: не реставрацию, а пересоздание.
В каждом из обещаний были свои угрозы.
В ФРГ быстро восстанавливалась экономика, но вместе с ней и влияние концернов, которые как две капли воды были похожи на те, что еще вчера производили эсэсовские униформы, «Циклон Б», моторы для люфтваффе. Старые партайгеноссен после половинчатой денацификации делали новые карьеры — Аденауэр, сам ухитрившийся с 1933 по 1945 год сохранять брезгливую дистанцию к режиму, в политике исходил из принципа «других немцев у меня для вас нет».
С другой стороны, и громогласный гэдээровский пафос отзывался недавним трагическим и позорным прошлым: только что обвалился «тридцатитысячелетний» рейх, который строили под похожие призывы. Зато здесь из общественного пространства были изгнаны все признаки нацизма — ГДР претендовала на то, чтобы стать Германией антифашистов. Это было очень сильным аргументом в ее пользу.
В Германии до войны была огромная левая политическая традиция, двумя массовыми партиями Веймарской республики были социал-демократы и коммунисты — для тех из них, кто выжил и не изменил своих взглядов, появление республики Ульбрихта было вещью не пугающей, а обнадеживающей.
Кроме того, ГДР привлекала тех, кому из предыдущей Германии пришлось бежать, чтобы выжить,— бежать как раз по причине несовместимости с фашизмом. Для многочисленной немецкой эмиграции идея «чистого листа» была гораздо менее пугающей, чем «как раньше». Ни один эмигрант, думавший о возвращении, не мог не примерить на себя «восточный вариант». Тем более что на востоке их, казалось, гораздо больше ждали.
Катапультированной из Москвы «группе Ульбрихта» были остро необходимы легитимирующие и рекламирующие ее громкие имена. Министром культуры стал известный поэт-экспрессионист Йозеф Бехер, получивший задание уговорить самых именитых коллег-эмигрантов на возвращение именно в восточную часть. ГДР хотела выглядеть «страной поэтов и мыслителей». Надо сказать, что эту часть конкуренции она поначалу, в общем-то, выиграла. Томас Манн, правда, не собирался возвращаться ни в какую Германию, но его младший брат Генрих был готов на переезд из США в Восточный Берлин — его успели заочно избрать президентом Академии искусств, и, если бы не внезапная смерть, он ее и возглавил бы. В ГДР приехали из эмиграции Брехт, Арнольд Цвейг, в Восточном Берлине остался работать великий реформатор оперы Вальтер Фельзенштайн, университет Лейпцига пополнялся выдающейся профессурой.
Вместе с тем многие из тех, кто не стал эмигрантом, а все годы фашизма оставался в Германии, боялись нищеты и отъема частной собственности, которыми грозило социалистическое обновление, больше, чем недостаточной денацификации. Поэтому главным направлением потока беженцев с 1949 года стало направление с востока на запад. Главным, но не единственным. Иначе ГДР, хоть бы и на советских штыках, не просуществовала бы 40 лет.
До 1961 года раздел не казался ни фатальным, ни необратимым — граница оставалась проницаемой, в Берлине можно было расплачиваться обеими новыми валютами, жить в западной части, а работать в восточной, состоять в юных пионерах и планировать учебу в Свободном университете в буржуазном Далеме, навещать родственников в другой части страны. «Cерый» рынок пользовался и социалистическими фиксированными ценами, и капиталистическими обменными курсами. Несмотря на это в обеих странах немедленно сложились клише друг о друге, а у искусства прибавилось сюжетов: в кино и литературе появился образ «другой» Германии, невозможный до 1949 года.
Публицист Эрих Куби в 1957 году написал книгу, в которой сравнил обе Германии с «двумя залами ожидания», где расположились 70 миллионов немцев. Они действительно ждали — тогда еще совсем не воссоединения, а просто какой-то ясности. Ясность наступила в августе 1961 года — ГДР больше не могла выдерживать постоянное массовое бегство населения, внутринемецкая граница окончательно закрылась. На ближайшие 28 лет две Германии стали двумя залами ожидания с (почти) запертой проходной дверью.
ГДР и ФРГ существовали в постоянном взаимном отражении. Степень искаженности каждого из отражений можно было понять, только оказавшись внутри оригинала, поэтому среди выбиравших одну из Германий было много и тех, кому пришлось совершить этот выбор не однажды
ЭМИГРАЦИЯ ➔ ГДР ➔ ФРГ
Эрнст Блох, философ
(1885–1977)
|
Блох возвращался в послевоенную Германию после долгой эмиграции — в 1933 году нацисты не только сожгли его книги, но и попросту лишили его гражданства. Блох, философ с очень ярким публицистическим темпераментом, был широко известен не только как марксист, но и как яростный противник НСДАП. И, кстати, как открытый приверженец Сталина — публичное оправдание «московских процессов» стоило ему дружбы некоторых коллег, например Адорно. Лишившись немецкого гражданства, Блох жил в Швейцарии, Италии, Австрии, Чехии — как многие другие, он долгое время полагал, что Вторую мировую войну можно «пересидеть» в Европе. Но в результате оказался в США, где страдал от безденежья и отсутствия работы. Как и Брехт, он не хотел совершенствовать свой английский язык и собирался вернуться в Германию при первой же возможности. Таковая представилась в 1948 году: ГДР еще не существовало, но «группа Ульбрихта», получившая власть в советской оккупационной зоне, энергично призывала известных ученых и деятелей культуры к переселению под советское покровительство. Эрнст Блох получил приглашение возглавить кафедру философии Лейпцигского университета. Переезд занял больше года, и в свою должность он вступил уже в новой стране. К этому времени ему исполнилось 63 года, а его главные книги — «Принцип надежды» и «Субъект-Объект» — были уже почти завершены в эмиграции. Мирное сосуществование убежденного марксиста с реальным социализмом продлилось меньше десяти лет. Несмотря на склонность к догматизму, Блох никогда не согласился бы на превращение философии в мертвую дисциплину. Радикальное расхождение с линией партии произошло в 1956 году, после венгерских событий,— само по себе требование развития, то есть изменения, политической теории с этого момента стало опасным. В 1957 году Блоха обвинили в ревизионизме и отправили на почетную пенсию. Летом 1961 года 76-летнего Блоха пригласили в ФРГ с лекциями — заодно он посетил Байрейтский оперный фестиваль. В Байрейте он узнал о строительстве Берлинской стены и принял решение не возвращаться в ГДР. В ФРГ Блох прожил еще 16 лет, был почетным профессором респектабельного университета в Тюбингене. Несмотря на преклонный возраст, Блох энергично участвовал в студенческих протестах конца 1960-х на стороне студентов — а его книги и статьи были одной из теоретических основ этих протестов.
3 300 000 человек переехали из Восточной Германии в Западную за все время существования двух государств (из них 2 700 000 между 1949 и 1961 годами)
«Каменное сердце»
Арно Шмидт
1956
Лучший роман о разделенной стране. Центральная его часть описывает поездку двух главных героев, фанатичного архивариуса и шофера-дальнобойщика, из Западной Германии в Восточный Берлин в 1954 году. Архивариус планирует украсть необходимую ему книгу из Государственной библиотеки ГДР, а шофер-дальнобойщик навещает свою возлюбленную в пригороде Берлина. И стремительно отъедающийся, но остающийся при этом провинциальным Запад, и нищий Восток автор описывает с одинаковой иронией — и с большим сочувствием. В конце концов все герои оказываются в западной части страны, но решают, что обветшавшую дачу под Восточным Берлином нужно отремонтировать и сохранить — до лучших времен.
ЭМИГРАЦИЯ ➔ ФРГ
Теодор В. Адорно, философ
(1903–1969)
|
В Веймарской республике Адорно был одной из центральных фигур влиятельной научного направления, называвшего себя «Франкфуртская школа» и видевшего свою задачу в анализе и критике современного буржуазного общества, в развитии так называемой критической теории. Критическая теория называла своими предшественниками Гегеля, Фрейда и Маркса, но представителей Франкфуртской школы вполне можно считать неомарксистами. Они исходили из Марксовой модели классового общества, считали политические силы выразителями экономических интересов, делили классы на господствующие и угнетенные и так далее. Приход нацистов к власти означал для всей Франкфуртской школы немедленный запрет на профессию, но «критическую теорию» удалось почти в полном составе вывезти в эмиграцию. Адорно и его постоянный соавтор Макс Хоркхаймер оказались в США, здесь они написали великую книгу «Диалектика просвещения» — безысходное политико-философское исследование корней фашизма. Главный вывод «Диалектики просвещения» состоял в том, что фашизм — не эксцесс, а закономерность, и, пока не изменится природа общества, повторение возможно и даже неизбежно, хотя и не в той же самой форме. Именно Адорно — в «Диалектике» и «Исследовании авторитарной личности» — показал, как безобидные обывательские предрассудки переходят в манию уничтожения. Теоретически в послевоенном разделе Германии Адорно должен был оказаться на восточной стороне. Но, кроме авторитета Маркса и Гегеля, для него существовал безусловный, вне всяких диалектических парадоксов, приоритет европейского гуманизма: никакая логика общественного переустройства не могла вынудить Адорно оправдать и полюбить сталинский СССР как историческую неизбежность. В 1949 году он вернулся в университет Франкфурта-на-Майне, поначалу как приглашенный профессор, затем как руководитель Института социальных исследований при университете. Здесь «критическая теория» в конце концов все же встретилась с социальной практикой в виде студенческих протестов 1960-х. К неудовольствию Адорно, бунтующие студенты буквально жили его собственными цитатами и тезисами, превращая их в действия, которые его ужасали. Пережив 1930-е в Германии, он на всю жизнь сохранил отвращение к массовым шествиям, коллективному скандированию — и вообще к любым формам радикального политического активизма. В одном из последних своих интервью Адорно на вопрос об отношении к студенческому движению ответил: «Я создал теоретическую модель, но я не мог предположить, что люди попытаются воплотить ее в жизнь при помощи „коктейлей Молотова“».
600 000 человек переехали из Западной Германии в Восточную за все время существования двух государств
«Берлин: Угол Шёнхаузер»
Герхард Кляйн
1957
Один из самых известных фильмов, снятых в ГДР. История гэдээровских тинейджеров, которые не находят смысла и интереса в окружающей их повседневности, возникла в условиях, когда социалистическая цензура еще позволяла показывать «внутренние противоречия». Герои фильма проводят время в мечтах о яркой, интересной жизни, в которой будет больше возможностей, чем служба в полиции или работа на фабрике. Попытка осуществить эти мечты заканчивается катастрофой. Западная Германия и вообще западный мир в этом сюжете играют роль постоянного доступного соблазна, источника всего увлекательного, яркого, авантюрного. Парадоксальным образом фильм был запрещен к показу не в Восточной Германии, а в Западной.
ЭМИГРАЦИЯ ➔ ЗАПАДНЫЙ БЕРЛИН ➔ ГДР
Анна Зегерс, писатель
(1900–1983)
|
Переезду Анны Зегерс в ГДР предшествовала многолетняя эмигрантская одиссея, которая началась в 1933 году в Берлине. Здесь она жила с 1925-го вместе с мужем, социологом и экономистом,— и здесь же в 1928-м дебютировала как прозаик рассказом «Восстание рыбаков в Санкт-Барбаре». Это был один из самых удачных и громких дебютов предвоенного времени: Зегерс получила за него главную литературную премию Веймарской республики — премию Генриха Клейста. Несмотря на явные экзистенциальные мотивы и сильное влияние экспрессионизма, эта и последующие работы Зегерс были восприняты в первую очередь как социальное высказывание, а сама она с тех пор пожизненно оставалась гранд-дамой прогрессивной немецкой литературы. Как и ее муж, Зегерс с конца 1920-х была членом Коммунистической партии Германии и после прихода к власти нацистов покинула страну. Маршрут ее эмиграции был сложным — через Швейцарию, Францию, США и Мартинику в Мексику. В Мексике Зегерс общалась с эмигрантами-антифашистами, основала «Клуб Генриха Гейне» и движение «Свободная Германия». После войны она вернулась в Германию и поселилась в западной части Берлина, при этом став членом Социалистической единой партии Германии, созданной в советской оккупационной зоне из Коммунистической и Социал-демократической партий, но в Берлине действовавшей на всей территории города. В 1950-е годы берлинская богема довольно часто совмещала жизнь и работу в обеих частях города. Но с какого-то момента власти ГДР начали настаивать на том, что «нужно определиться». Для Анны Зегерс выбор был довольно естественным — она переехала в Восточный Берлин. Следующие три десятилетия она оставалась самым высокопоставленным литератором страны. После переезда в ГДР Зегерс никогда не вступала в открытую полемику с властями — ни когда за «контрреволюционную деятельность» был арестован главный редактор публиковавшего ее книги издательства, ни позже, когда из возглавляемого ею Союза писателей исключали авторов-диссидентов. На Западе Зегерс также оставалась популярным автором, но критики ФРГ предпочитали говорить о ней как о писателе, чьи главные книги были написаны до переезда в ГДР.
34 человека погибли при попытке нелегально пересечь границу между Западным и Восточным Берлином в первый год существования Берлинской стены
«Один, два, три»
Билли Уайлдер
1961
Разделенная Германия стала идеальным фоном для комедии положений, в которой дочка американского миллионера влюбляется в восточноберлинского пролетария-коммуниста. Здесь все выглядит безобидно, а обоюдные идеологические штампы превращены в гэги. Гэдээровские полицейские пытают заключенных звуками американских шлягеров, пролетарий похож на изваяние классовой борьбы, миллионеры вальяжны и беспринципны. Конкуренция двух политических систем для Уайлдера примерно так же смехотворна, как и конкуренция между «Пепси» и «Кока-колой». Комизму фильма не помешало даже то, что строительство Берлинской стены пришлось как раз на время берлинских съемок, так что Бранденбургские ворота пришлось потом строить в павильоне в Мюнхене.
ФРГ ➔ ГДР ➔ ФРГ
Петер Хакс, писатель
(1928–2003)
|
Семья Петера Хакса, как и многие другие, бежала от наступающей Красной армии в западную часть страны, Хакс учился в Мюнхенском университете и в Мюнхене же начал писать для радио и для театра. У Хакса очень рано проявился редкий для немецкого автора дар, дар афористичного сарказма, благодаря которому он позже стал единственным драматургом, одинаково популярным в обеих Германиях. Хакс, писатель-одиночка, никогда не стремился примкнуть к какому-то общественному движению, но к 25 годам накопил достаточно отвращения к аденауэровской Германии с ее половинчатой денацификацией и властью концернов, чтобы задуматься о переезде в социалистическую часть страны. Перед этим он спросил совета у Бертольта Брехта, уже обосновавшийся в Восточном Берлине Брехт ответил коротко: «Хороших людей везде много — и везде их могло бы быть еще больше». Хакс истолковал это туманное послание в пользу своего плана и переехал в Восточный Берлин. Здесь он быстро стал сверхпопулярным драматургом, а его монопьеса «Разговор в семействе Штейн об отсутствующем господине фон Гёте» до сих пор остается одним из самых репертуарных немецких драматических произведений во всем мире. Абсолютно исключительное — и исключительно живое — остроумие не мешало Хаксу оставаться не только убежденным коммунистом, но и убежденным приверженцем ГДР вплоть до самой смерти. При этом он всегда был готов к резким жестам или высказываниям, если они, с его точки зрения, были необходимы. Когда его коллегу Хайнера Мюллера исключили из Академии искусств ГДР по причине его политической неблагонадежности, Хакс, плохо относившийся к Мюллеру, тем не менее немедленно вышел из академии. Точно так же он никогда не стеснялся крайне отрицательно высказываться о диссидентах из социалистического лагеря — от Солженицына до Вольфа Бирмана, хотя это часто приводило к тому, что театры ФРГ на какое-то время отказывались ставить его пьесы, а сам он лишался западных гонораров. Объединение Германии в 1990 году Хакс считал катастрофой и до конца жизни писал и говорил о ГДР как о стране утраченных возможностей. При этом к социализму советского образца он относился крайне скептически и недоверчиво, как и вообще ко всему «сверхдержавному». Будучи горячим поклонником и одним из лучших исследователей Гёте, Хакс мечтал о коммунизме как о своего рода просвещенном абсолютизме в рамках одного отдельно взятого княжества ГДР.
290 марок ГДР составлял среднемесячный доход жителей Восточной Германии в 1949 году
236 марок ФРГ составлял среднемесячный доход жителей Западной Германии в 1949 году
«Глазами клоуна»
Генрих Бёлль
1962
Меланхоличная проза Бёлля, построенная на внутренних монологах героя, клоуна Ганса Шнира, вращается вокруг картин и историй из прошлого, следы которого он обнаруживает на каждом шагу. Восточная Германия в этом романе присутствует как естественное продолжение Западной, Бёлль, годом ранее очень резко высказавшийся против строительства Берлинской стены, одинаково критично относился к обоим новым государствам. Герой «Глазами клоуна» описывает посещение ГДР так же саркастично, как посещение штаб-квартиры западного концерна, в партийных функционерах он видит тех же бонз, которые правят обеими странами уже десятки лет.
ФРГ ➔ ГДР ➔ ФРГ
Вольф Бирман, поэт, композитор
(1936)
|
Родители Вольфа Бирмана были активными членами компартии до войны (в родном Бирману Гамбурге и ганзейских городах вообще, на верфях, немецкая коммунистическая традиция до войны была по-настоящему сильна), а во время войны — участниками внутринемецкого Сопротивления. Отец, арестованный за саботаж, был убит в Освенциме. После войны связь семьи с компартией восстановилась — КПГ существовала в ФРГ до 1956 года, но стремительно теряла влияние и была полностью подконтрольна советским партийным функционерам. Решение 18-летнего Вольфа Бирмана переселиться в ГДР было добровольным, но, судя по всему, члены компартии принимали в нем деятельное участие. В 1953 году Бирман стал гражданином Восточной Германии — и с этого же времени он находился под непрерывным наблюдением восточногерманской службы безопасности «Штази». Его личное досье, вероятно, наиболее подробное из всех, которые вела эта спецслужба. В ГДР Бирман за следующие 10 лет стал самым популярным поэтом и шансонье страны, в России его иногда называют «немецким Высоцким», определенное родство манеры и таланта действительно существует. Внутри немецкой культуры Бирман был прямым продолжателем довоенной традиции кабаре — искусства острого и политизированного. Несмотря на коммунистические убеждения, Бирман оставался для властей страны фигурой неблагонадежной, в основном из-за того, что его считали «неуправляемым». В середине 1960-х он несколько раз выступал с концертами и чтениями в ФРГ, во время которых критически отзывался о восточногерманских властях. «Штази», продолжая держать его под круглосуточным наблюдением, разработала программу по «деморализации» Бирмана, в которую, в частности, входил запрет на выступления и публикации в ГДР. В результате Бирман был вынужден давать полулегальные концерты и делать подпольные записи у себя дома. Эти записи выпускали в Западной Германии, где Бирман также пользовался огромной популярностью. Это полулегальное, полузапрещенное и постоянно прослушиваемое «Штази» существование продлилось на удивление долго — из-за огромной популярности Бирмана его не хотели окончательно выживать из страны. Но во время очередных гастролей в Западной Германии в 1976 году власти ГДР объявили, что он лишен гражданства. Это событие стало центральным в истории диссидентского движения ГДР — оно вызвало многочисленные протесты, за которыми последовали аресты и репрессии. Дальнейшая карьера Вольфа Бирмана в ФРГ складывалась успешно — но «Штази» вплоть до 1989 года продолжала пользоваться услугами (уже западных) информаторов, чтобы получать все сведения о его выступлениях, гонорарах и политических акциях.
1:6 был обменный курс западных марок на восточные в полулегальных обменных пунктах в Берлине между 1950-м и 1957-м
1:3,33 был обменный курс доллара к западной марке в 1949 году. Восточная марка официально не конвертировалась
«Расколотое небо»
Криста Вольф
1963
Криста Вольф была одной из самых известных писательниц ГДР — признанной в обеих Германиях, а «Расколотое небо» — один из самых популярных текстов ранней гэдээровской литературы, своего рода социалистические «Страдания юного Вертера». Героиня влюблена в молодого ученого, который теряет веру в социализм и переселяется в ФРГ. Она следует за ним, но чувствует себя на западе чужой, ненужной и возвращается домой. Восточная и Западная Германия для героев — это скорее психологическая, чем политическая реальность.
ФРГ ➔ ГДР ➔ ФРГ
Фриц Раддац, журналист, писатель
(1931–2015)
|
Фриц Раддац — фантастически одаренный публицист и редактор, один из самых успешных литераторов ФРГ — был еще и едва ли не самым эксцентричным представителем западногерманской богемы 1960–1980-х. Его вечеринки были легендарны, его афоризмы цитировали десятилетиями. Он принадлежал к левым кругам, как в общем-то почти вся богема ФРГ, но, в отличие от многих западных левых, никогда не идеализировал социализм — имея собственный горький опыт. История его переселения в ГДР и возвращения в ФРГ так же эксцентрична, как и ее автор. Раддац, рано потерявший обоих родителей, жил в западной части Берлина, в семье отчима, отставного военного, но из жизни с приемными родителями он запомнил только побои и сексуальные домогательства. После смерти отчима Раддацу назначили опекуна — протестантского священника Йоахима Мундта. С пастором-опекуном у Раддаца начался многолетний роман, но пастор к тому же был своего рода политическим миссионером, представителем «религиозного социализма». ГДР казалась Мундту идеальным местом для воплощения его идей — и в 1950 году 19-летний Раддац отправился вслед за опекуном на социалистический восток. Здесь он успешно закончил филологический факультет и очень быстро стал заместителем главного редактора главного восточногерманского издательства Volk und Welt («Народ и мир»). В этом качестве он получил возможность общаться с писателями, выбравшими ГДР после 1949 года,— и столкнулся со всеми прелестями и парадоксами пропаганды и идеологического прессинга. Через восемь лет такой жизни Фриц Раддац вернулся в Западную Германию, на всю жизнь сохранив иммунитет к реальному социализму. Любовник-опекун Мундт, успевший побывать членом СЕПГ и высокопоставленным церковным чином в ГДР, бежал годом позже, за день до ареста. Опубликованные в 2010 и 2014 годах воспоминания Раддаца, безжалостные и к нему самому, и к окружающим, описывают главным образом конформизм гэдээровской чиновной интеллигенции, которая закрывала глаза на все репрессии, чтобы не дискредитировать идею немецкого социалистического государства,— и пользовалась всеми привилегиями, которые гарантировали ей безбедное существование.
1378 километров составляла протяженность границы между Западной и Восточной Германией
«Разорванный занавес»
Альфред Хичкок
1966
Взгляд на две Германии из Калифорнии. В шпионском триллере Хичкока американский профессор тайно отправляется в Восточный Берлин — он хочет выведать у гэдээровских коллег недостающую часть секретной формулы чудо-оружия. Возвращаться в свободный мир, разумеется, приходится с кровавыми приключениями. Западная Германия в фильме Хичкока — обычная часть цивилизованного мира, а Восточная, снятая в мрачных клаустрофобических интерьерах, выглядит обителью зла. С точки зрения истории фильм — одно сплошное недоразумение: по Восточному Берлину ездят новенькие BMW, вид на Берлинскую стену смонтирован с документальной панорамой улиц явно из другого времени и т. д. К тому же профессора Лейпцигского университета в середине 1960-х советские спецслужбы на пушечный выстрел не подпустили бы к разработкам секретного оружия.
ЭМИГРАЦИЯ ➔ ФРГ
Эрвин Пискатор, режиссер
(1893–1966)
|
С начала 1920-х Эрвин Пискатор был самым известным в мире режиссером авангардного театра, который в те годы был театром исключительно политическим — и исключительно левым. Как и многие его коллеги, Пискатор считал современный театр частью мировой революции. Такой театр, по Пискатору, должен использовать не только художественные, но и документальные тексты, включать в себя кинопроекцию, обращаться не к чувствам, а к интеллекту публики, создавать не жизнеподобные образы, а обобщенные, представляющие исторические и политические процессы. Все эти технические и художественные новации во многом повлияли на Брехта, который долгое время сотрудничал с Пискатором. С 1919 года Пискатор был членом Компартии Германии. В начале 1930-х режиссер долгое время провел в СССР, он жил и работал в Москве, пытался наладить совместные немецко-советские театральные проекты, снял фильм «Восстание рыбаков» — экранизацию первой повести Анны Зегерс. В 1935 году во время международной театральной конференции ему передали от Геббельса личное приглашение вернуться в Третий рейх — на которое он не отреагировал. Но и пребывание в Москве становилось невозможным — в 1936-м Пискатора обвинили в троцкизме, и он переехал из Москвы в Париж. Во время войны он жил в США, став основателем и руководителем самой успешной и массовой американской театральной школы — Dramatic Workshop. В 1951 году против Пискатора и его школы в США началась агрессивная политическая кампания: его обвиняли в том, что он создал организацию «коммунистических приспешников» и, возможно, шпионов. Его вызвали в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности, одновременно с этим ФБР начало дело о высылке Пискатора из страны. Но режиссер сам поспешно покинул США. Вся его предыдущая биография предполагала, что Пискатор выберет советскую часть Германии. Но, как выяснилось, он вообще не рассматривал для себя такую возможность — потому что, в отличие от многих, своими глазами видел Москву в начале «большого террора». Пискатор вернулся в Западную Германию и первые годы был вынужден принимать предложения о постановках в маленьких провинциальных городах. Перелом произошел после 1955 года, когда Пискатор поставил в Западном Берлине свою версию «Войны и мира», ставшую его первым послевоенным триумфом. После этого он сделал в Западной Германии еще две сенсационные постановки в жанре политического театра — «Дознание» Петера Вайсса и «Наместник» Рольфа Хоххута. Оба спектакля оказали огромное влияние на весь западногерманский послевоенный театр, но Пискатору до конца жизни пришлось жить с обвинениями в «коммунистической пропаганде» и призывами «валить к Ульбрихту». ГДР он, кстати, посетил всего один раз, в 1956 году.
236 390 человек переселились из Восточной Германии в Западную в 1961 году, то есть перед возведением Берлинской стены
«Адам и Эвелин»
Андреас Гольдштайн
2018
Прощальный портрет эпохи раздела. Последний по времени фильм на тему двух Германий посвящен финалу жизни в разделенной стране. «Адам и Эвелин» совершенно всерьез изучает «портреты» обоих государств и их жителей, пытаясь понять, что именно за сорок лет родилось, выросло и исчезло в центре Европы. ГДР тут является символом исчезающего рая: «райскость» состоит в самой изолированности, в атмосфере аквариумной жизни, для которой весь остальной мир существует как бы за стеклом. Выморочное обаяние этого аквариума довольно убедительно демонстрирует конец ГДР как абсолютно неизбежный — потому что никакой экстерриториальности в современном мире не существует.
ГДР ➔ ФРГ ➔ ЭМИГРАЦИЯ
Руди Дучке, социолог, политик
(1940–1979)
|
Дучке родился и вырос в рабочей семье в Бранденбурге, который к моменту, когда он пошел в школу, входил в советскую оккупационную зону. В семье он получил религиозное воспитание и еще в школе стал называть себя «религиозным социалистом». Протестантская религиозность Дучке дополнялась пацифизмом — он отказался от службы в заново создаваемой армии ГДР, объяснив, что «его мать родила четверых сыновей не для войны». В результате суммарная оценка в его аттестате зрелости была снижена до «удовлетворительно», а это означало, что Дучке не имел права поступать в университет сразу после школы,— он мечтал стать спортивным журналистом. Он потратил два года на то, чтобы получить среднее профессиональное образование, но и после этого ему было отказано в учебном месте на факультете журналистики. В 1960 году он устроился спортивным репортером в одну из газет, выходивших в Западном Берлине, и рассчитывал стать студентом западноберлинского Свободного университета. 10 августа 1961 года Дучке сменил место жительства, переселившись в Западный Берлин. Тремя днями позже восточная часть города была изолирована от запада Берлинской стеной. После появления стены Дучке официально зарегистрировался в лагере для беженцев из ГДР — чтобы подчеркнуть политический характер своего переселения. Его учеба в Свободном университете пришлась на годы резкой политизации студенческого движения, и Дучке к середине 1960-х стал его лидером и символом. В своих публичных выступлениях он одинаково резко критиковал политику обеих Германий, требуя революционных преобразований, которые должны были разрушить и западногерманский буржуазный строй, и восточногерманскую имитацию равноправия и бесклассового общества. В это время он перешел от прокламаций пацифизма к обсуждению границ и форм насилия, допустимого в классовой борьбе. Для западногерманских СМИ он превратился во «врага номер один», его гэдээровское происхождение подкрепляло тезис о «красном заговоре» и «красных бандах», которые стремятся наводнить и разрушить ФРГ. На стенах подъезда дома, в котором он жил, периодически появлялись надписи типа «Руди — в газовую камеру», примерно такие же заголовки публиковали газеты. В 1968 году молодой неонацист Йозеф Бахман совершил покушение на Дучке, последствия которого радикально подорвали его здоровье. После покушения Дучке переехал в Англию, а последние годы жизни провел в Дании.
«Красный какаду»
Доминик Граф
2006
Любовно-политическая драма, разыгрывающаяся в 1961 году, за несколько недель до появления стены. Молодой художник Сигги встречает в Дрездене супружескую пару, Волле и Луизу, как и он, живущую богемной жизнью, которая приводит его в клуб «Красный какаду». Здесь свободолюбивая молодежь слушает западную музыку. Сигги и его друзей поочередно арестовывает госбезопасность и пытается превратить в своих информаторов, но они не поддаются ни на соблазны, ни на угрозы. Фильм, в котором Запад однозначно является символом свободы, а ГДР оказывается набита молодыми, красивыми, умными и порядочными диссидентами. Ветераны немецкого рок-движения после премьеры высмеяли авторов, потому что рок-клубов в 1961 году в Дрездене не существовало.