Почему 70-летие со дня провозглашения КНР — не просто дата, а руководство к действию

1 октября исполняется 70 лет со дня провозглашения Китайской Народной Республики. У этой даты много измерений.

Андрей Кириллов, Пекин

Два года назад тихо отшелестело и кануло в небытие 100-летие Великой Октябрьской социалистической революции, показав тем самым, что нет государства — нет и красной даты календаря, напоминающей о его появлении на свет. Если бы СССР просуществовал до наших дней, можно представить, с каким размахом отмечался бы этот юбилей, как торжественно украсили бы Красную площадь, как радостно приветствовали бы проходящие мимо Мавзолея колонны трудящихся руководителей партии и правительства, стоящих на его трибуне. Увы, не случилось.

В Китае с державностью… все в порядке (и это наглядно демонстрируют монументальные праздничные декорации на площади Тяньаньмэнь, возведенные к 70-летию провозглашения КНР). Чуть было автоматически не написал на месте многоточия «слава богу», хотя тут же подумалось: какое отношение имеет наш Бог к Поднебесной, атеистической еще задолго до прихода к власти китайских коммунистов? Иной историк-религиовед, впрочем, тут же воскликнет: «Позвольте, позвольте…» и пустится в рассуждения о соотношении конфуцианства, буддизма и даосизма, влиянии ислама и христианства: китайская история (даже ее краткий революционный период) — это океан, в который стоит только нырнуть.

Равнение на кого?

На то они и историки, чтобы спорить. Некоторые, например, относят начало Новейшей истории в Китае к Синьхайской революции 1911 года. Шутка ли: рухнула империя, начало которой положил еще Цинь Шихуанди в III веке до нашей эры! А до первого общекитайского императора династии Цинь государственность под знаком Дракона строили полумифические Яо и Шунь, Юй Гун, передвинувший горы, и, конечно, вполне реальный Учитель десяти тысяч поколений — Конфуций. Но Синьхайская революция действительно потрясла Срединное государство, пробудила Азию, отозвавшись и в европейских столицах.

Надеюсь, китайские историки не сочтут за крамолу, но, сдается, у масштабных событий лунного года синьхай были не только внутренние предпосылки, но и внешние катализаторы: русская революция 1905 года, например, но прежде всего пример соседней Японии. Там императора, правда, не свергли до сих пор, более того, революция Мэйдзи (1868) как раз восстановила микадо в исконных правах, но японцы, сохранив каркас монархии и свои древние традиции (во многом, кстати, позаимствованные в еще более древнем Китае), смогли осуществить кардинальные реформы. Пусть они более касались технической модернизации, нежели политического переустройства, однако благодаря им сравнительно небольшая Страна восходящего солнца быстро заняла «азиатское» кресло в клубе мировых держав. Этот пример манил и дразнил одновременно. Не случайно «отец китайской революции» Сунь Ятсен в период подготовки грядущих выступлений немало времени провел в Японии, много общался с японскими политиками, изучал опыт преобразований. Если Япония смогла, почему мы не сможем?

Китай, правда, двинулся другим, своим путем. Получивший классическое западное образование и принявший христианство, что позволило ему в каком-то смысле освободиться от догм и «раскрепостить сознание», Сунь Ятсен решил пойти дальше соседей-островитян. Великий революционер-демократ, хорошо знакомый с европейской политической историей, выбрал республиканскую модель, разработал сохранившее по сей день значение учение о «трех народных принципах» (национализм — народовластие — народное благосостояние) и с поразительным упорством боролся за их воплощение в очень непростой китайской реальности.

К 1919 году, впрочем, выяснилось, что реальность переменам поддавалась плохо, а многовековые устои и традиции в новый формат не вписывались. Пришлось радикализировать процесс, благо перед глазами был яркий опыт другого соседа — России.

«Великий Октябрь», который еще моя покойная бабушка по привычке называла октябрьским переворотом, конечно же, имел всемирно-историческое значение, но для Китая — вполне прикладное: в китайской революции возник вектор, который в итоге и привел — через гражданскую войну с миллионными жертвами — к провозглашению КНР в 1949-м. И не случайно в сугубо китайском видении предыстория нынешнего юбилея представляется окрашенной в национальные цвета — желтый и красный: в таком сочетании очень много символики…

История с китайской спецификой

В Поднебесной не только социализм, вообще все прошлое, настоящее и, смело можно сказать, будущее имеет китайскую специфику. В свое время его основоположники Карл Маркс и Фридрих Энгельс пытались приспособить к Китаю свой формационный подход, столь успешно примененный ими к европейской истории. Однако получалось как-то плохо. В конце концов Маркс в сердцах плюнул (или Энгельс плюнул?) и назвал китайское бытие «азиатским способом производства». То есть это когда отдельные капиталистические признаки (поточное производство, денежное обращение) вдруг обнаруживаются в глубокой древности, а отсутствие частной собственности на землю проходит сквозной нитью через века.

Современные китайские историки поступают более прагматично: хотя и пользуются марксистской «формационной» терминологией (рабовладение, феодализм), привычно делят прошлое своей страны по династийным периодам. И впрямь: в этом есть своя логика и своя «движуха». В начале династии производство росло, в конце падало, терпение Неба и народа истощалось, после чего происходила смена правящего дома. Так и считают — династиями — вплоть до периода Новой истории Срединного государства, которая стартовала задолго до падения маньчжурского дома Цин (1644–1911).

В официальной историографии Новая история Китая ведет отсчет от Первой опиумной войны, начатой Британией. «Для сохранения опиумной торговли английское правительство развязало в 1840 году агрессию против Китая. Китайский народ мужественно сражался с захватчиками, однако капитулянтская тактика цинского правительства в конечном итоге привела к заключению с Англией унизительного договоpа, ущемлявшего национальный суверенитет Китая. После опиумной войны Англия, США, Франция, Россия, Япония и другие империалистические державы заставили цинское правительство заключить неравноправные договоры», — сообщает на своем сайте Китайский информационный интернет-центр. В этой цепи поражений и унижений — и Вторая опиумная война (1856–1860), завершившаяся разрушением и разграблением англичанами и французами великолепного Летнего императорского дворца Юаньминъюань под Пекином, построенного, кстати, Цинами в подражание просвещенной Европе, и неудача в войне с Японией (1894–1895), показавшая, что Цинская империя при всем героизме войск и народа не в состоянии соперничать с молодым империалистическим хищником. «В результате Китай постепенно оказался в положении полуколониального и полуфеодального государства», — констатируют историки. А затем уже Синьхайская революция свергла более чем 200-летнюю Цинскую династию, установив республиканское правление, что стало «одним из величайших событий в Новой истории Китая».

Впрочем, нужно добавить к «официальному курсу» важное дополнение: Синьхайская революция привела еще и к атомизации огромной страны, ее фактическому распаду на отдельные провинции и регионы, которыми в силу своих способностей и возможностей командовали отдельные «милитаристы» — так принято именовать в сегодняшнем Китае местных князьков, авантюристов и полевых командиров эпохи китайского смутного времени, которые то воевали, то мирились с центральным правительством и друг с другом.

По сути, эпоха китайской смуты завершилась только в 1949-м, но в официальной историографии принята иная периодизация. Страна вступила в Новейшую историю на плечах Новодемократической революции, отправной точкой которой стало движение «4 мая», возникшее в 1919-м,— студенческие демонстрации и митинги, которые предписано считать «духовным источником» последующих драматических событий. Непосредственной причиной зарождения движения, отмечают историки КНР, «стали неравноправные договоры, навязанные Китаю империалистическими державами после Первой мировой войны». «Сильный дух патриотизма побудил студентов поднять движение, которое в итоге вылилось в общенациональный протест. Одновременно в страну проникли различные новые веяния, в частности большое общественное внимание привлекло распространение марксизма-ленинизма в Китае». Имеется в виду и конкретная дата: в 1921 году в Шанхае состоялся 1-й Всекитайский съезд, ознаменовавший создание Коммунистической партии Китая.

Рожденная на джонке

Заметим на полях, что произошло это эпохальное событие в камерной обстановке, в ходе конспиративного пикника на озере, на прогулочной джонке. Основали КПК Мао Цзэдун и еще 12 представителей марксистских кружков. В советской историографии неизменно подчеркивалось присутствие на съезде представителя Коминтерна, оказавшего первым китайским коммунистам организационную и методологическую помощь. В китайской исторической науке на этом нюансе акцент не делается.

Далее китайская версия событий выглядит следующим образом. В ходе Новодемокpатической революции КПК возглавила упорную борьбу китайского народа, которая включала четыре исторических этапа: Северный поход (1924–1927), Аграрную революционную войну (1927–1937), войну Сопротивления японским захватчикам (1937–1945) и Освободительную войну (1945–1949). В ходе этой «упорной борьбы» КПК состязалась за политическое первенство с Гоминьданом (партией, созданной Сунь Ятсеном) и региональными «сильными людьми». Отмечается, что в период войны против японских захватчиков под общим руководством КПК и Гоминьдана был дан отпор агрессорам и одержана победа в войне Сопротивления, а потом (в 1945 году) Гоминьдан развязал гражданскую войну, где КПК, возглавившая трехлетнюю Освободительную войну, в 1949 году гоминьдановское правительство свергла…

Такая периодизация у любознательных вызывает вопросы. Западные исследователи явно упрощают, заявляя, что, мол, на самом деле все четыре этапа — это одна большая китайская Гражданская война, в которой полегло (опять же по западным оценкам) более 50 млн человек. Таким образом явно приуменьшаются и потери Китая в Войне сопротивления Японии (по китайским оценкам — около 28 млн человек), и вообще вклад Китая во Вторую мировую войну. Между тем еще большой вопрос, выстоял бы СССР под Москвой, если бы китайские армии капитулировали перед мощной японской военной машиной, как это делали на азиатском театре военных действий те же британцы, и насколько более тяжелой обернулась бы кампания военных действий против Японии для тех же США… Недаром и Советский Союз, и американские союзники порознь поддерживали борющийся Китай и оружием, и советниками, и целыми авиагруппами.

Многие существенные детали и оценки содержатся не только в западных исследованиях, но и в работах наших историков, а еще в воспоминаниях свидетелей и участников драматичных событий — советские советники в Китае работали и с КПК, и с Гоминьданом, многие вожди китайской революции (и их дети тоже) жили и учились в СССР. Такой «дополненный взгляд», бесспорно, сделал бы более занимательной экскурсию в реальное китайское прошлое, хотя, надо признать, все равно не изменил бы основную канву.

Нужно признать главное: китайская история, предшествовавшая образованию КНР, действительно, так сказать, ковалась в недрах самой Поднебесной. Гений Мао Цзэдуна состоял в том, что он раньше всех и глубже всех понял сугубо народный характер национального революционного процесса. «Деревня окружает город» — так сформулировал «нерв эпохи» Мао, когда после драматического поражения революционных сил в 1927 году увел остатки повстанцев в аграрные районы, где коммунисты возмутили и возглавили величайшую крестьянскую войну ХХ века, вдохновив ее лозунгами скорой счастливой жизни и передела земли. Еще Мао Цзэдун, помнится, добавил, что «винтовка рождает власть», подчеркнув особое значение военного фактора в тогдашних китайских условиях.

Правда, уход революции в деревню неизбежно привел к ослаблению ее «городской линии», в чем можно увидеть предпосылки целого ряда последующих радикальных событий, таких как Большой скачок, Великая пролетарская культурная революция, гибель ярких представителей «городского» крыла в руководстве партией и страной (среди них и глава китайского рабочего движения Лю Шаоци, и профсоюзный лидер Ли Лисань). Возможно, где-то там коренился и будущий трагический раскол КПСС и КПК, с трудом преодоленный (и то, скорее, косметически) едва ли не к моменту крушения самой партии советских коммунистов.

Юбилейные картинки

1 октября 1949 года на торжественном митинге в Пекине на площади Небесного спокойствия Тяньаньмэнь в присутствии 300 тысяч человек, в большинстве солдат и командиров НОАК, председатель только что сформированного Центрального народного правительства Мао Цзэдун провозгласил образование Китайской Народной Республики.

По фотографиям и размытым кадрам кинохроники можно представить себе это грандиозное действо. Тяньаньмэнь тогда очень отличалась от нынешней. Справа и слева на месте величественных Дома народных собраний и Национального музея (эти здания были построены к 10-й годовщине КНР) стояли две скромные башни, отсутствовали Монумент народным героям и, разумеется, Дом памяти (мавзолей того самого Мао Цзэдуна, который в нашем воображении как раз, напрягая голосовые связки, зачитывает декларацию об образовании нового государства). Кто видел все это?!

Ну, например, один весьма наблюдательный человек — Сергей Тихвинский, будущий российский академик, видный ученый-китаист, скончавшийся в прошлом году незадолго до своего столетнего юбилея, а в то время советский дипломат, уже пятый год находившийся в статусе генерального консула в Бэйпине (Пекине). При его непосредственном участии состоялось и еще одно важное событие, 70-летие которого отмечается в эти дни в Москве и Пекине,— дипломатическое признание нового Китая Советским Союзом.

Десять лет назад мне посчастливилось услышать рассказ о провозглашении КНР и установлении дипломатических отношений между нашими странами из уст самого Сергея Леонидовича, прилетевшего в Пекин, соответственно, на 60-летие Народной Республики. Дипломата-ветерана ввезли в сравнительно небольшой зал Дома народных собраний, где должен был состояться прием в его честь, в кресле-коляске. Тихвинский со склоненной набок лысой головой с остатками седых волос казался ко всему безучастным, немощным старцем, который вряд ли сможет произнести более двух-трех невнятных слов.

Однако впечатление оказалось обманчивым. Как только китайские хозяева предоставили гостю слово, он неожиданно довольно бодро встал, распрямился и в течение, наверное, получаса ясным и, я бы даже сказал, хорошо поставленным голосом рассказывал об историческом выступлении Мао Цзэдуна с трибуны ворот Тяньаньмэнь и о том, что последовало далее.

Пораженные этой метаморфозой участники приема слушали Тихвинского, затаив дыхание. Уже в то время, 10 лет назад, он был, если не ошибаюсь, едва ли не последним живым свидетелем этого события. Уж точно последним из тех, кто слушал Мао Цзэдуна, находясь на трибуне или рядом с ней.

30-летний советский дипломат после церемонии на площади Тяньаньмэнь успел принять участие в застолье с китайскими руководителями, на котором ему было вручено письмо Чжоу Эньлая с просьбой передать советскому руководству декларацию об образовании Центрального народного правительства КНР. Тихвинский уже поздней ночью или, скорее, ранним утром по пекинскому времени зашифровал документы и передал в Москву вместе со своим отчетом. В Москве расшифровка тотчас оказалась на рабочем столе Сталина, распорядившегося немедленно опубликовать полученные документы. Телеграмма о признании Советским Союзом нового государства за подписью заместителя министра иностранных дел СССР Андрея Громыко и датированная 2 октября была опубликована в «Правде».

Тут, конечно, у непосвященного могли бы возникнуть некоторые вопросы. Ну, к примеру, почему в Пекине на столь значимом мероприятии от советского руководства оказался дипломат столь невысокого ранга? Но это если не знать о прибытии в Пекин летом 1949 года представителя ЦК ВКП(б) Ивана Ковалева (он занимался техническими вопросами: восстановлением железных дорог, поставками оружия) и его возвращении в Москву с особым спутником. В советскую столицу с тайным визитом отправился второй человек в КПК — Лю Шаоци, который как раз и обсуждал вопросы политической координации и создания гражданских структур. Лю Шаоци в ходе этой продолжительной командировки встречался со Сталиным и Молотовым (об этом тоже вспоминал Тихвинский в одном из своих последних интервью) и вернулся в Пекин незадолго до провозглашения КНР.

Все это объясняет необыкновенную быстроту, с которой прореагировал Сталин на события 1 октября в далеком Пекине: они не были для советского руководства новостью.

Хотя в самый момент провозглашения нового Китая было решено не слишком афишировать причастность Советского Союза, а дипломатические отношения с гоминьдановским правительством на уровне послов поддерживались чуть ли не до последней минуты. В советских источниках и вовсе писали потом, что Иосиф Виссарионович «как-то не доверял» Мао Цзэдуну… Ха! А кому Сталин доверял вообще? Здесь речь шла не о персоне, а о явно большем — стратегическом государственном решении, плодами которого мы пользуемся и сегодня, имея возможность произнести в дни большого китайского праздника: мы были первыми!

…На площади Тяньаньмэнь 1 октября 1949 года присутствовал и руководитель бюро ТАСС в Шанхае Владимир Рогов, заблаговременно приехавший в провозглашенную столицу Народного Китая. 4 октября он сообщал о том, что «китайский народ восторженно приветствует решение Советского правительства признать Центральное народное правительство Народной республики Китая» (орфография сохранена): «С наступлением темноты начались шествия с разноцветными фонарями и портретами И.В. Сталина и Мао Цзе-дуна. Слова нового Национального гимна Китая "Вставайте все, кто не хочет быть рабом" сливались со словами популярных в Китае советских песен. Далеко за полночь с факелами и фонарями в руках расходились жители Пекина по домам…»

Заглядывая за горизонт

В заключение хочется сказать, что для современного Китая образование КПК (1921) и образование КНР (1949) — не сухие исторические вехи, а даты, обращенные в будущее.

Выступая перед журналистами сразу после завершения XIX съезда КПК в октябре 2017 года, председатель КНР Си Цзиньпин, переизбранный также генеральным секретарем ЦК КПК, напомнил, что Китаю предстоит «не только выполнить первую столетнюю задачу, но и отправиться в путь к достижению второй столетней цели». Речь идет о стратегических ориентирах великого национального возрождения — полном построении общества «сяокан», то есть средней зажиточности, к 2021 году (столетию КПК) и о создании высокоразвитой современной социалистической страны к столетию со дня основания Китайской Народной Республики в 2049 году.

Мало кто обратил внимание, что ключевое заявление Си Цзиньпина о «новой эпохе» китайского созидания пришлось на столетие Великой Октябрьской социалистической революции. В Китае простых совпадений не бывает…