Что омрачило начало правления последнего царя

12 октября 1894 года самых высокопоставленных государственных деятелей России оповестили о том, что положение тяжело болевшего императора Александра III безнадежно. 20 октября самодержца не стало, и пока в царской семье шли дрязги по поводу наследства, подданные поневоле задумались об итогах его правления и перспективах при Николае II. Один из самых информированных и богатейших людей страны — член Государственного совета действительный тайный советник А. А. Половцов — доверил свои крайне интересные наблюдения и размышления дневнику.

«Присутствуем на панихидах как истуканы»

27 октября 1894 года. Четверг.

Положительные известия о плохом состоянии здоровья государя мы получили в сентябре месяце от кн. Н. С. Долгорукого, приехавшего из Красного Села, где он по обязанности свиты генерал-майора дежурил при императоре и был поражен его исхудалостью и ослаблением…

По возвращении в Париж дурные вести стали умножаться, и скоро исчезла всякая надежда на выздоровление…

Долгорукий обещал предуведомить нас о времени привезения в Петербург тела государева, и, получив от него условленную депешу, выезжаем из Парижа в понедельник, 24-го, а достигаем Петербурга в четверг, 27 октября…

Петербург еще довольно пуст, но, несмотря на то, переполнен сплетнями и выдумками.

Захожу к министру внутренних дел Дурново, который получил от молодого государя такую телеграмму: «Если можете, приезжайте в Москву, где надеемся быть в воскресенье».

Дурново сообщает, что в Москве, а также и в Петербурге были разосланы и расклеены по стенам прокламации, требовавшие от нового государя конституции и угрожавшие в противном случае смертным приговором.

29 октября 1894 года. Суббота.

Узнав о приезде в. кн. (великого князя.— «История») Владимира Александровича, еду к нему в 1 1/2 час.

Вот приблизительно сущность слышанного от него.

Государь умер, сознавая приближение кончины, он часто крестился и, видимо, молился. Он говорил императрице, что оставляет духовное завещание, но до сих пор такового не нашли. Быть может, оно в столе аничковского или гатчинского кабинета; ключи от этих столов были в Ливадии. Ничего он наследнику не говорил в смысле политических наставлений. Наследник по вступлении на престол выражал Владимиру Александровичу, в какой степени положение его затруднительно вследствие его неприготовленности и отдаления от дел, в коем его доселе держали.

Владимир Александрович отвечал ему, что помнит вступление на престол и своего отца, и своего брата, что при каждом из этих событий Россия находилась в совсем ином, весьма тяжелом, смутном положении, что теперь, напротив, после тринадцатилетнего мира все находится в ином положении. Без сомнения, течение государственной и народной жизни потребует изменений, но что торопиться с этими изменениями нет надобности. Не следует подать повода заключать, что сын осуждает порядки, установленные отцом, выборы людей, призванных им к сотрудничеству; на первое время переменами следует приостановиться, но, конечно, следовать тому, что было основою всей политики покойного: Россия для русских. Он мог ошибаться в подробностях, но основная, коренная мысль его была верна.

Молодой император весьма сочувственно принял слова своего дяди и тотчас передал их своей матери, которая тем более была тронута этими словами, что на основании некоторых прежних эпизодов ожидала иного мнения…

Вечером от достоверного повествователя слышу, что новый государь — усердный поклонник императора Николая I (вероятно, потому, что плохо знает его царствование). Под впечатлением такого поклонения он относится с большим сочувствием к престарелой и недалекой в. кн. Александре Иосифовне, которой сказал, что ему надоели советы дядей и что он им покажет, как обойдется без этих советов.

1 ноября 1894 года. Вторник.

К девяти часам утра приезжаю на станцию Московской железной дороги. На меня возложена обязанность нести сибирскую корону, состоящую в числе «регалий». В 9 1/2 часов церемониймейстер устанавливает нас на Невском проспекте вблизи от Николаевской улицы. Граф Пален несет скипетр, Набоков — императорскую корону, Рооп — государев меч и т. д. При каждом из нас два ассистента. Меня сопровождают гофмейстер Мицкевич и сенатор Гречищев, которым я от времени до времени и передаю подушку, на коей лежит мнимо-сибирская корона, т. е. шапка из золотой парчи, окаймленная соболем и покрытая эмалевыми украшениями в стиле XVI столетия с несколькими не очень драгоценными камнями. По прибытии погребального поезда в 10 часов шествие трогается и достигает Петропавловской крепости в 2 часа. По обеим сторонам улиц (Невский, Адмиралтейская площадь, Английская набережная, Николаевский мост, Васильевский остров, Мытнинский мост, сквер) стоят войска и учебные заведения, а позади их публика. Порядок примерный. В соборе служат панихиду и поклоняются телу, лежащему в открытом гробе. Бальзамирование сделано через три дня после смерти и потому весьма неудачно.

4 ноября 1894 года. Пятница.

Государь принимает в три часа Лобанова (князя А. Б. Лобанова-Ростовского, посла России в Вене.— «История») весьма любезно в Аничковском дворце, где он продолжает занимать свои великокняжеские комнаты. Разговор продолжается 20 минут и не касается политики. Государь жалуется на продолжительность и множество церковных церемоний. «Мы все исплакались,— говорит он,— и присутствуем на панихидах как истуканы».

«Да ведь то же самое было с кольцами»

6 ноября 1894 года. Воскресенье.

Среди современных драматических событий и положений слышатся любопытные в психологическом и историческом отношении рассказы, которые я и буду заносить сюда, ручаясь за их достоверность, но не выставляя имен тех, кому я обязан их сообщением.

Гр. С. Д. Шереметьев говорит, что нынешний государь — человек весьма бессердечный, неспособный к увлечению. Дети гр. Шереметьева с детства были товарищами по играм, препровождению времени с наследником, но никто из них не может сказать, в чем заключается его образ мыслей…

Молодой государь чрезвычайно нежно обходится с матерью. День начинается с того, что он приходит к ней в уборную и, показывая ей все полученные им письма, советуется относительно всего предстоящего ему в тот день.

В течение дня, в то время как он читает в изобилии присылаемые ему бумаги, его невеста сидит за чтением или рукоделием в той же или соседней комнате.

14 ноября 1894 года. Понедельник.

В 11 1/2 часов приказано съезжаться в Зимний дворец по случаю бракосочетания государя императора. Между матерью императора и братьями покойного отца его были продолжительные споры о том, каким порядком должна совершаться церемония, т. е. с обычною пышностью и блеском или в более скромных размерах. Первое мнение — мнение в. кн. Владимира Александровича — восторжествовало, по счастью.

17 ноября 1894 года. Четверг.

Кшесинская продолжает вести себя неприлично, кричит окружающим ее: «Ну еще увидим, чья возьмет,— Алиса или я» и т. п. Необходимо ее выслать из Петербурга и не давать в руки капиталов, а назначить пенсию, которую и выплачивать ежемесячно под угрозою отнятия в случае возвращения.

О поведении ее мне известно от директора театров Всеволожского.

Она чувствует поддержку в Михайловичах, которые ссудили государя 400 тыс. руб., чтобы рассчитаться с любовницей, когда покойный отец его не хотел давать более несообразно ограниченной суммы…

21 ноября 1894 года. Понедельник.

На своей обычной утренней, в девятом часу, прогулке встречаю в. кн. Владимира Александровича…

Поговорив о предметах безразличных, спрашиваю его, говорил ли он что-либо вдовствующей императрице о каких-то бриллиантах. Отвечает, что говорил два раза и будет говорить еще, потому что бриллианты эти, по завещанию императрицы Марии Александровны, должны были быть вручены новобрачной супруге императора в самый день ее свадьбы, а между тем Мария Федоровна этого не сделала; впоследствии это забудется, и воля матери его, в. кн. Владимира Александровича, останется неисполненною. Я: «Но вы сказали это в присутствии Ксении Александровны. После вашего ухода она и мать проливали обильные слезы, будучи обижены тем, что подверглись таким с вашей стороны подозрениям».

Владимир Александрович: «И все-таки я буду еще раз говорить». Я: «Умоляю вас этого не делать». Владимир Александрович: «Да ведь то же самое было с кольцами, завещанными императрицею Екатериною для венчания императора или наследника престола. Я с величайшим трудом добился, чтобы они были возвращены по назначению».

23 ноября 1894 года. Среда.

Завещание до сих пор не найдено, и потому на днях должен возникнуть вопрос о наследовании в имуществе покойного. У него осталось лично ему принадлежащих капиталов около 4 миллионов и приблизительно столько же в купленных им имениях. Второму сыну, Георгию, государь подарил имение в Орловской губернии, заплаченное около 4 миллионов; дочь Ксения получила в приданое 2 миллиона и дом, заплаченный один миллион, но третий сын, Михаил, и вторая дочь, Ольга, ничего еще не получили. Возникает необходимость раздела оставшегося имущества.

«Какое отвратительное безобразие!»

24 ноября 1894 года. Четверг.

Встречаю… Н. Долгорукого, обер-церемониймейстера, царедворца до мозга костей… Долгорукий начинает вопросом: возможно ли было ожидать такого ореола последнему царствованию? Я отвечаю, что не вижу ореола. Вся измельченная, разбитая в политические дребезги Европа была счастлива тем, что наибольшая в свете сила сосредоточилась в руке человека, искренно желавшего мира, державшего слово и отличавшегося своим упрямством. Не стало этого человека, и Европу охватил панический страх, выразившийся похвальными кликами. Но вся эта Европа видела лишь ту сторону императорской фигуры, которая была обращена к ней. Что делалось и делается в самой России, для Европы и не совсем постижимо.

Пускай только не будет войны, а как живут русские, как удовлетворяются их нравственные и материальные потребности, это для Европы безразлично;«напротив, чем мы беднее, невежественнее, суевернее,— тем для Европы приятнее».

И вот почему самые похваления минувшему царствованию в Петербурге изображают чуть не эхо парижских и лондонских восклицаний. Я не слышал ни слова хвалы относительно мероприятий к устройству, улучшению русской жизни.

27 ноября 1894 года. Воскресенье.

В Николаевском институте (женский Санкт-Петербургский Николаевский сиротский институт.— «История») расхищено 95 тысяч рублей, и вся растрата произведена с письменного разрешения заведующего этим учреждением, почетного опекуна гр. Делянова (действительный тайный советник граф И. Д. Делянов с 1882 по 1897 год был министром народного просвещения.— «История»). Опекунский совет, рассматривая это дело, нашел, что виновны в такой растрате три лица: начальница института госпожа Шостак, которую нельзя подвергнуть возмещению убытков за старостью ее лет, директор заведения, который не может равным образом подлежать взысканию за множеством лежащих на нем обязанностей, и, наконец, почетный опекун Делянов, на которого денежное взыскание не может быть наложено потому, что взыскание в подобных случаях производится соразмерно получаемому обвиняемым содержанию, тогда как Делянов никакого содержания не получает и, следовательно, никакому взысканию подвергнут быть не может. Такое решение опекунского совета было представлено в августе месяце покойному государю, который написал такую резолюцию: «Какое отвратительное безобразие! Пора положить этому конец».

Такова его оценка лица, которое в течение всего своего царствования он сохранял во главе народного просвещения!

28 ноября 1894 года. Понедельник.

На утренней прогулке встречаю Имеретинского (член Государственного совета генерал от инфантерии светлейший князь А. К. Имеретинский.— «История»)…

Имеретинский высказывает весьма справедливый взгляд на то, что мы до сих пор работали для Дании (в сближении России с Данией значительную роль сыграла императрица Мария Федоровна, дочь датского короля Кристиана IX.— «История»), что естественным последствием такой работы было охлаждение в отношении Германии и шаткое, неясное в могущих ежедневно наступить последствиях сближение с буйной, переменчивой, демагогической Францией.

30 ноября 1894 года. Среда.

Зайдя навестить одного больного, слышу рассказ его врача, который, состоя профессором медицинской академии, повествует о том, в каком затруднительном положении он очутился после смерти покойного государя:

«Входя на кафедру, я, конечно, желал сказать несколько слов о том, что сделал для врачебной части покойный, но что же можно было сказать, когда вся его деятельность ограничивается тем, что он из принадлежащего медицинской академии капитала выдал 30 тысяч рублей обществу врачей-гомеопатов. Мне бы следовало сделать, как Захарьин в Москве. Взойдя на кафедру, он закрыл лицо руками, несколько раз вздохнул, потом перекрестился и начал чтение лекции».

29 марта 1895 года. Среда.

Ha днях умер Вышнеградский (И. А. Вышнеградский, действительный тайный советник, министр финансов с 1887 по 1892 год.— «История») — олицетворение грустных годов царствования Александра III. То был человек, чрезвычайно богато от природы одаренный, но лишенный всякого нравственного чувства и преследовавший в жизни почти исключительно личные цели, да и в личных целях почти исключительно одну наживу. Сын бедного священника, начав карьеру с преподавания математики за крайне умеренную плату, он оставляет многомиллионное состояние, нажитое всякого рода мошенничествами сначала при подрядах по артиллерийскому ведомству, потом при управлении Юго-западными железными дорогами и, наконец, при всякого рода конверсиях и самых разнообразных денежных биржевых операциях под ведением его как министра финансов. По этой должности он имеет одну, пожалуй, немалую заслугу. Он упорно настаивал на сокращении расходов и достиг сведений росписи (государственного бюджета.— «История») без дефицитов, но экономическое развитие сил страны, на коем исключительно зиждятся прочные финансы, не было доступно его пониманию, и если, может быть, он и мог бы уразуметь его важность, то он не очень стремился к этому уразумению, которое не могло доставить ему барышей, легко осуществляемых верчением бумажек и металлов.

Вышнеградский, проходя темную дорогу к власти и почестям, нажил тесные связи с сомнительными личностями и остался до конца дней своих в зависимости от подобного рода связей.

Около него грела руки шайка негодяев, с которыми он должен был считаться, опасаясь скандалов.

Бывший товарищ министра финансов Николаев рассказывал мне не одну грязную проделку Вышнеградского, состоявшего под начальством Николаева, а занимавший должность директора кредитной канцелярии сначала при Бунге, а потом при Вышнеградском Верховский, известный мне со дня выхода из университета и поступления на службу ко мне в Сенат, бросил выгодное во всех отношениях служебное положение, только чтобы избавиться от соприкосновения с делишками, кои у него на глазах обделывал господин Министр финансов.

Назначение Вышнеградского министром финансов было поворотною точкою в приемах царствования Александра III. Оно ознаменовало исчезновение преклонения пред существовавшими порядками и общественным характером состоявших во власти людей. То был первый пример бесцеремонного возвеличения темного человека по каким-то темным интригам. Это разнуздало политические аппетиты разных пронырливых негодяев, которые стали успешно ломиться в недоступные им дотоле двери пользовавшихся еще некоторым уважением учреждений.

«Общее отсутствие определенности»

19 декабря 1894 года. Понедельник.

Никакого заседания Государственного совета. Министры остановились какими бы то ни было представлениями (законодательных актов, которые рассматривал Государственный совет.— «История»). Очевидно, выжидают, чтобы выяснилось, какое дуновение свыше. Своего, самостоятельного, твердого ни у кого нет.

20 декабря 1894 года. Вторник.

Заходит из комитета Победоносцев (действительный тайный советник, обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев.— «История»). Рассказывает, что был в Царском Селе, ездил к государю докладывать церковные дела… Государю на жалобы его, что его заваливают бумагами, говорил, что он должен бы отклонить от себя многое пустое, тем более что на его утверждение часто представляются решения только с тем, чтобы избежать ответственности… Жаловался государь на Гирса (действительный тайный советник, министр иностранных дел Н. К. Гирс.— «История»), который присылает ему множество бумаг, т. е. все получаемые депеши и телеграммы. Жаловался, что не может назначить посла в Берлин, не повидавшись с Гирсом, а тот лежит недвижим в своей министерской квартире…

4 января 1899 года. Понедельник.

Возвращаемся в Петербург.

Нахожу здесь ход правительственных дел в незавидном положении.

Общее по всякому вопросу отсутствие определенности взглядов и твердости действия. Вот один из поразительных тому примеров, могущих служить доказательством сказанного.

Вследствие продолжавшегося свыше ожидания пребывания государя в Крыму Витте (тайный советник, министр финансов С. Ю. Витте.— «История») написал ему письмо о необходимости комиссий по крестьянскому делу. Государь ничего не отвечал ему, а письмо передал Победоносцеву, который, по обыкновению, раскритиковал то, что не от него исходило. Пред наступлением нового года Витте, приготовляя доклад, при коем должен был быть представлен отчет, упомянул в конце финансовых соображений о необходимости урегулировать положение крестьян, труд коих служит основою денежных средств государства. Доклад был послан государю, который не только его утвердил, но еще сделал на полях отметки о полном согласии со взглядами, высказанными относительно крестьянского дела.

Вслед за тем, конечно, можно было ожидать, что назначение комиссии состоится, но вместо того Дурново (действительный тайный советник, председатель Комитета министров П. Н. Дурново.— «История») отправился ходатайствовать, чтобы такого назначения не делалось, и на эту просьбу последовало также согласие, выраженное приказанием «повременить», так как множество возбужденных вопросов волнует ныне общество.

Публикация Евгения Жирнова