Будни и праздники российского барка «Седов»

Три русских парусника — «Паллада», «Крузенштерн» и «Седов» — сейчас совершают кругосветное плавание в честь 200-летия открытия Антарктиды Фадеем Беллинсгаузеном и Михаилом Лазаревым, а также в связи с 75-летием Победы в Великой Отечественной войне. Экспедиция называется «Паруса мира». Корреспондент «Огонька» прошел часть большого пути с экипажем и курсантами колледжей и вузов Росрыболовства на учебно-парусном судне «Седов».

Александр Трушин

26 декабря под ослепительным декабрьским солнцем, белоснежными парусами на красных мачтах и трехметровым российским флагом «Седов» (один из самых больших парусников в мире!) медленно входил в испанский Виго. На правом борту выстроился экипаж в парадной форме и в белых фуражках. На набережной — огромная толпа, включающая делегацию портовых и городских властей и журналистов.

По парадному трапу на борт хлынули люди: молодые, пожилые, дети всех возрастов, старики в колясках (их поднимали по трапу на руках) — всем хотелось побывать на знаменитом русском паруснике. Потом уже подсчитали: на борт поднялись более 1200 человек. Народу было столько, что пришлось даже поставить второй трап для выхода. По нему я и спустился с борта «Седова», ставшего на четыре дня моим домом,— пора было возвращаться в Москву. А к «Седову» все подъезжали и подъезжали люди на машинах — всем хотелось подняться на палубу русского парусника.

«Седов» простоял в Виго недолго. Дав два мощных протяжных гудка, под «Прощание славянки» парусник взял курс на Канарские острова.

На флаг — смирно!

200 лет назад, 28 января 1820 года русские мореплаватели Фадей Беллинсгаузен и Михаил Лазарев на шлюпах «Восток» и «Мирный» открыли шестой континент — Антарктиду. Они не просто увидели эту землю, они ее обошли кругом, нанесли на карту и составили научное описание южного материка. 2020-й объявлен в России годом Антарктиды.

В честь этого юбилея, а также в связи с 75-летием Победы в Великой Отечественной войне Федеральное агентство по рыболовству РФ организовало кругосветное плавание трех учебно-парусных судов «Паллада», «Крузенштерн» и «Седов» под девизом «Паруса мира». Экспедиция проводится при поддержке Россельхозбанка, ПАО «Газпром» и ПАО «Новатэк».

Фрегат (трехмачтовое парусное судно) «Паллада» отправился из Владивостока в ноябре 2019 года. Барки (четырехмачтовые парусники) «Крузенштерн» и «Седов» вышли из Калининграда 8 декабря. Каждое судно идет своим маршрутом. «Седов» от Канарских островов пройдет Атлантический океан до столицы Уругвая Монтевидео, затем отправится в Кейптаун.

Во время этого перехода, в точке максимально близкой к Антарктиде, все три российских парусника встретятся и проведут 200-мильную гонку в честь 200-летия открытия шестого континента.

К участию в масштабной регате приглашены другие российские и зарубежные суда и яхты. Зрелище обещает быть незабываемым.

По окончании гонки парусники вновь расстанутся, и каждый отправится по своему маршруту. «Седова» ждут остров Маврикий, индийский Мумбай, Сингапур, Вьетнам, Владивосток, Петропавловск-Камчатский, Мексика, Панама, Куба, Франция, Португалия и Польша. К родному причалу в Калининграде барк встанет лишь в декабре.

«Седов» занесен в Книгу рекордов Гиннесса как самый большой учебный парусник в мире. И один из самых быстроходных — когда ставят все паруса, он летит над волнами со скоростью 18 узлов. Построен он был в 1921 году в немецком Киле, значит, через год у него свой юбилей — сто лет. Корпус из крупповской стали. В декабре 1945-го барк перешел под советский флаг в рамках репарации, а в следующем году получил новое имя в честь великого русского полярного исследователя Георгия Седова.

Капитан «Седова» — 39-летний Евгений Ромашкин. Калининградец, он заболел морем еще в детстве. За плечами — 37 плаваний на паруснике «Крузенштерн», где он дослужился до старпома. С 2017 года Ромашкин — капитан на «Седове», и это уже седьмой рейс на этом корабле. Евгений Николаевич рассказывает:

— Сегодня ни одна морская держава — ни США, ни Англия, ни Франция, ни Германия — не проводит кругосветных экспедиций. Только мы. Кругосветное плавание — это прежде всего демонстрация российского флага в дальних морях и портах. Во всех портах, куда мы заходим, получаем запрос на открытый трап: люди хотят подняться к нам на борт, посмотреть корабль, пообщаться с экипажем. Всех очень интересует наше плавание.

Вот что важно. «Седов» — учебно-парусное судно. Это значит, что на борту кроме 60 постоянных членов экипажа есть еще 110 курсантов (или, как называет их капитан Ромашкин, кадетов) — совсем юных парней и девушек из разных рыбопромысловых вузов и колледжей (да, да, здесь нет табу «женщина на корабле — к беде», и даже наоборот, говорит капитан, девчонки — их 14 человек — иногда справляются лучше парней). 18–19-летние ребята проходят здесь морскую практику.

— Мы хотим передать кадетам традиции русских моряков, открывших Антарктиду,— продолжает Евгений Ромашкин.— Наше плавание проходит под девизом «Паруса мира». И кадеты прекрасно понимают смысл этой экспедиции: мы идем к людям Земли с добром и миром. Мы — не военное и не торговое судно. Поэтому всюду нас встречают как друзей. И каждый день, в любую погоду в 8 часов утра по местному времени у нас проходит построение личного состава и на корме поднимается российский государственный флаг. Наш экипаж строго соблюдает эту традицию русского парусного флота.

Море мое

Мое плавание на «Седове» началось во французском Бресте 23 декабря. Два мощных буксира отодвинули 117-метровый барк от причальной стенки, отдали концы. Поначалу корабль небыстро шел по узкой, закрытой от ветров бухте. Мимо скалистых берегов с пещерами и гротами, в которых во Вторую мировую прятались от авиации союзников немецкие подлодки. Мимо небольших холмистых островов и торчащих из воды, словно толстые скрюченные пальцы, скал. Французский военный сторожевой корабль, стоявший по правому борту на якоре у выхода в Бискайский залив, поднял три обращенных к «Седову» сигнальных флага «юниформ-виски-унаван» — счастливого плавания! С каждой минутой ветер крепчал, все круче поднимались волны.

Ближе к вечеру разыгрался шторм. Парусник то тяжело поднимался на волну, то проваливался вниз. Ветер не выл — рычал в снастях как дикий зверь. Палубу (а она от ватерлинии на высоте 14 метров) накрывала волна. В иллюминаторе — то вода, то небо с низкими тучами. В Бискайском заливе, говорят бывалые моряки, всегда штормит. Ночью, когда небо проясняется, посмотришь с палубы — кажется, будто не корабль раскачивается, а звезды, как воздушные гимнасты в цирке, летают вверх-вниз.

Не зря судовой священник на «Седове» отец Александр говорит:

— Есть такая поговорка: кто в море не плавал, тот Богу не молился.

В любую погоду, в любое время дня и ночи на вахте у штурвала стоят пять курсантов. Один — «впередсмотрящий», в туман он должен стоять на носу, но при хорошей видимости помогает рулевым у колес. Еще один матрос — у компаса, следит за отклонениями корабля от курса под действием сильного ветра и течений. Штурвал — два больших деревянных колеса метра по полтора в диаметре. На латунных накладках по окружности выбиты прежние и нынешнее название парусника: «Magdalene Vinnen II», «Kommodore Johnsen» и «Седов». Кстати, на «Седове» нет никаких гидро- или электрических усилителей руля, от штурвала идут два стальных троса большого диаметра к рулевому механизму на корме, поворачивающему руль вправо или влево. Рулевые стоят все четыре часа вахты, не выпуская штурвала из рук, как изваяния,— среди корабельной суеты и беготни.

Владимир Михеденко, помощник капитана по учебной работе, рассказал, что барк «Седов» хоть и приписан к Балтийской государственной академии рыбопромыслового флота, но сейчас на нем идут курсанты вторых курсов вузов и колледжей из Санкт-Петербурга, Калининграда, Астрахани, Ейска, Мурманска, Петропавловска-Камчатского, Владивостока. В кругосветку ребят отбирали по конкурсу: из пяти кандидатов в плавание отправлялся один.

Все курсанты должны проходить морскую практику, которая длится месяц или два. Для этого, подчеркивает капитан Евгений Ромашкин, и существует в нашей стране флот больших парусников.

Морскую практику проходят и будущие судоводители, и механики, и электрики, и мотористы, и радиооператоры. За время практики каждый кадет должен для себя решить вопрос: море — это его дело или нет? Те, кто выдерживает такой серьезный отбор (а их примерно три четверти), связывают свою жизнь с морем навсегда.

На вопрос, почему сейчас, когда морские суда напичканы современными технологиями, наши курсанты учатся на парусниках, Владимир Михеденко ответил так:

— Конечно, есть у нас элемент романтики. Красивый корабль, паруса… Подняться на рею, увидеть неоглядную ширь моря — этого дорогого стоит. Но главное в другом. Мы учим ребят работать в команде. Когда штормит, когда шквалистый ветер, надо всем вместе четко, точно и быстро работать с парусами. У нас на каждой мачте по авральному расписанию стоят 38 человек — курсанты и опытные матросы. И если ты что-то не доделал, не дотянул, например, шкот (канат, предназначенный для растягивания нижних углов парусов.— «О»), с рук тебе это не сойдет. С парусника, пройдя такую школу, можно идти на любое судно, а наоборот — нет.

Курсант Тимур Волков о море мечтал с детства. И это при том, что поступать в Калининградский морской рыбопромышленный колледж он приехал из Алматы. Сейчас ему 18 лет, и он уже на втором курсе. Нынешнее плавание на «Седове» — его третий выход в море.

— Поначалу, конечно, тяжело давались авралы (сбор всей команды для подъема или уборки парусов),— рассказывает Тимур. — Потом привыкаешь, пять авралов в день выдерживаешь, и остаются силы, чтобы учиться. Даже, бывает, спать после отбоя не хочется. Море — это мое…

Первая рея

Боцман, говорят на корабле,— бог палубных работ. Хотя есть и другое, более прозаичное определение этой должности — ответственный за все хозяйство: от носа до кормы и от киля до клотика (верхушка мачты).

На «Седове» четыре боцмана, по одному на каждую мачту (надо обучать постановке парусов ребят, впервые вышедших в море). Старший боцман Владимир Рядных — невысокого роста, сухощавый, просоленный морем, служит на «Седове» с 1977 года. После завтрака он отправляет пятерых курсантов драить иллюминаторы и латунные поручни на штурманской рубке и капитанском мостике.

— Хорошие ребята курсанты... Но… морскую науку тяжело усваивают,— не то ворчит, не то вздыхает он.— Мы, помню, на лету все схватывали. А молодые нынешние с трудом запоминают, как что на корабле называется. Они думают, что в интернете все узнают и всему научатся. Нет, говорю я им, там не научитесь. Учиться надо здесь, на палубе…

После обеда, когда ветер стал потише, боцман первого грота Николай Лущенко построил группу курсантов: «Будем учиться подниматься на первую рею. Высота 18 метров. Надеть всем пояса, прицепить страховочные карабины». С широкими брезентовыми поясами все, и мальчики, и девочки, стали вдруг тоненькими, как балеринки. Проходя вдоль строя, боцман поднимает штанину у одного… другого… третьего… Голые ноги.

— Сколько раз говорил: надевать термобелье! Окоченеете на рее!

Побежали, переоделись. По одному поднимаются по лестнице от борта к площадке на мачте. Там опытный матрос помогает подняться еще выше, пристегнуть карабин к лееру. Ноги на тросе, руки на свернутом парусе — один за другим «балеринки» ползут вдоль реи. Повисели неуклюже минут пять — первый раз ведь — и начали спуск на палубу.

Море, Антарктика

На старом немецком пианино, накрепко прикрученном к полу, я беру «ля» — по этому звуку Артем Чепель настраивает скрипку. Вечер 24 декабря — открытие выставки и небольшой концерт. Артему — 18, он из Томска, учится в Петербургском рыбопромысловом колледже. Как математик и скрипач, выросший в семье ученых, оказался на борту «Седова»? Судьбу решила парусная регата, на которую он попал в 12 лет. Ария французского композитора Маре, которую исполнял Артем и которая была написана за 120 лет до открытия Антарктиды, стала лирическим обрамлением выставки, открывшейся на корабле.

Со стен актового зала, где собрался весь экипаж в парадной форме, смотрели пингвины и туземцы южных островов, дразнило воображение полярное сияние и нагромождение айсбергов. Это работы русского художника Павла Михайлова. Двести лет назад он участвовал в экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева. Тогда художник нужен был на борту, чтобы запечатлеть земли, открытые русскими моряками,— фотографий-то еще не было. Михайлов получил от Морского ведомства и Академии художеств поручение: «чтобы все представляемое было верным изображением видимого». На рисунках Михайлов указывал название места, его географические координаты и даты — все это не только позволяет сегодня «выстроить» по рисункам маршрут экспедиции двухсотлетней давности, но и служит документальным доказательством приоритета российских исследователей в открытии Антарктиды. Судя по рисункам, сильнейшее впечатление на Михайлова произвели пингвины — фактически это были первые изображения странных существ, столь похожих на человека и птицу одновременно.

Сейчас работы художника хранятся в Русском музее в Санкт-Петербурге. А на «Седов» были переданы репродукции рисунков и акварелей высокого качества. Современным же «Михайловым» на «Седове» стал Манфред Майдерер, не расстающийся со своей камерой.

— Подождите, я должен это сфотографировать,— слышалось каждый день то на палубе, то на камбузе. Манфред, пенсионер из баварского города Ноймаркта, подарил себе кругосветку, заплатив очень большие деньги. И теперь целый день рыщет по «Седову» в поисках удачного кадра. А вечером в каюте (мы с ним соседи) мелким почерком исписывает толстую тетрадь — ни одна деталь не должна быть упущена. Говорит: будет книга.

Душа корабля

Нелегкое это дело — паруса чинить. Кто бы сказал, что будет в XXI веке такая профессия, а ведь спрос на парусных мастеров в последнее время только растет. 65-летний Игорь Евдокимов расположился со своей мастерской в носовой части барка. Здесь звучит классическая музыка — под нее, говорит, лучше работается, стоят большие швейные машины, станки. Я разговариваю с Евдокимовым, пока он ставит кожаную заплату на порвавшийся парус. Пробивает шилом дыры в коже, протаскивает через них пассатижами толстую иглу с суровой ниткой. Зигзагообразный шов у него получался аккуратный — залюбуешься.

Спокойный, уверенный в себе, неторопливый. Длинные седые волосы на голове подобраны повязкой и собраны в узел. На «Седове» с 1979 года.

— Как же не любить этот корабль? — размышляет как бы сам с собой Игорь Григорьевич.— Я бы и не работал здесь 40 лет. Некоторым все равно, на чем плавать, лишь бы деньги платили. А мне — нет. Это моя жизнь, которую я выбрал, поступившись многим на берегу. Для меня корабль — дом родной. Судно ведь необычное, живое, с историей. И со своим характером. На одном судне чувствуешь: душа к нему лежит. А на другом — не то. Объяснить трудно, это надо чувствовать. Сказать, что у «Седова» хороший характер — ничего не сказать. Скажу так: дружелюбный корабль. Он как-то сразу к себе располагает. Потому у нас люди надолго задерживаются. Я ведь не один тут ветеран, несколько человек служат десятки лет. Знаете, есть удачливые суда, на которых все благополучно, люди легко уживаются. А на некоторых что ни рейс, то потеря. Как рок какой-то над судном. К судну нельзя относиться как к железу, это живое существо. И душа у него есть. Это не только мое мнение, многие так думают. А может, он нас благодарит за то, что его дважды спасли от распила. Знаете, есть тонкие материи, которые мы не умеем воспринимать…

Человеком, который дважды спас «Седов», был капитан Петр Митрофанов. Дело в том, что, получив от Германии крупнейший в мире парусник, советские адмиралы не понимали, что с ним делать.

Вооружения на нем нет. Как вспомогательное судно для военного флота не годится. Хотели его вообще ликвидировать. Капитан Митрофанов, назначенный командиром парусника в 1948 году, смог убедить начальство, что «Седов» принесет пользу родине в качестве научно-исследовательского судна. Но его надо было отремонтировать, привести в порядок рангоут и такелаж, сильно потрепанные за время войны. Через четыре года «Седов» опять вышел в море под флагом ВМФ СССР.

В 1966-м корабль передали Министерству рыбного хозяйства. Митрофанова к тому времени уже перевели на другую должность. Чиновники, как и морские начальники в 1940-х, тоже не могли придумать, что делать с парусником. Рыбу на нем ловить нельзя, снабжать траулеры в море — неудобно. Двенадцать лет стоял корабль у стенки. Опять пошли разговоры, не попилить ли его. И опять спас его капитан 1-го ранга Петр Сергеевич Митрофанов. Сколько министерских порогов он обил, сколько кабинетов прошел — об этом отдельно надо рассказывать. Но добился своего: лучший в мире парусник стал учебным судном, на котором проходят морскую практику курсанты рыболовецких училищ и вузов. Еще четыре года капитального ремонта, и в 1981-м «Седов» опять вышел в плавание. Петру Сергеевичу тогда исполнилось 66 лет, и место на капитанском мостике уже надо было уступить более молодым. Но он ходил с ними в ближние и дальние рейсы, помогал обучать курсантов.

Капитан Митрофанов умер в 1992 году. Завещал себя кремировать и захоронить прах в неспокойном Бискайском заливе. И указал точные координаты: 43 градуса 54,5 минуты северной широты и 9 градусов 32,5 минуты восточной долготы. Его воля была выполнена.

…Утро 25 декабря 2019 года было солнечным, дул свежий попутный ветер, и на «Седове» поставили нижние марсели и брамсели (прямые паруса). Корабль делал до 12 узлов. И к полудню подошел к точке, где был захоронен прах капитана Митрофанова. Свободные от вахты курсанты и экипаж выстроились на палубе, и корабельный священник отец Александр отслужил панихиду по спасителю «Седова».

Капитан Евгений Ромашкин был дружен с сыном Петра Митрофанова Валентином. Евгений Николаевич рассказывает:

— Когда мы собирались в это плавание, я предложил Валентину Петровичу выбрать какую-то вещь, которая была дорога его отцу, и дать нам, чтобы она обошла вместе с нами вокруг света. Валентин дня три подумал и принес мне компАс, на котором было выгравировано: «Капитану 1 ранга Митрофанову Петру Сергеевичу от коллектива БЧ 1». БЧ 1 — это штурманская команда на военных судах. Буквально за день до нашего выхода в плавание, 7 декабря Валентин ушел из жизни. А еще за день до этого он написал мне письмо, в котором просил по возвращении оставить компАс на судне. Он сейчас хранится у меня в каюте, когда закончим плавание, передам его в наш корабельный музей.

Вдали от берегов

Два дня «Седов» шел под машиной (кроме парусов, на судне есть и машинное отделение) против штормового встречного ветра. Скорость падала до четырех узлов. Борщ в камбузе разливался при качке. Отсюда морское правило — наливать первое на полтарелки. Но никакая качка не влияет на точность обеденного расписания. Старший кок на «Седове» Александр Довгополый — голубоглазый гигант двухметрового роста. Каждый день он встает в четыре утра, чтобы в 7.30 уже накормить все 160 человек команды завтраком. Его секрет прост: «Надо любить готовить, любить тех, для кого готовишь. И — немножко перца». Плечом к плечу на судовой кухне с ним «папа Карло» — Карло Гергая, пекарь, выпекающий фантастической вкусноты хлеб.

25 декабря погода улучшилась, в 7 часов был объявлен парусный аврал. В кубриках раздались звонки — короткий-длинный, короткий-длинный, потом голос в радиоточке произнес: «Парусный аврал! Экипажу построиться помачтово на палубе! Форма одежды — рабочая».

Десятки ног затопали по трапам. У каждой мачты — у фока, первого и второго гротов и у бизани построились команды. «Поднять косые паруса!» Эти треугольные паруса (кливера и стаксели) ставят при встречном ветре, они позволяют кораблю зигзагообразно лавировать, идти галсами под небольшими углами.

Сначала верхушка паруса подтягивается по кливер-штагу (элемент такелажа.— «О») к мачте. Парус трепещет и бьется на ветру. На шкоте двадцать человек. «И-и-и раз! И-и-и раз! И-и-и раз…» — командует боцман. И с каждым «разом» парус расправляется, раздается громкий хлопок — полотно наполняется ветром.

Днем, наконец, подул попутный ветер. Опять аврал: теперь ставят прямые паруса — нижние брамсели и марсели. Это еще далеко не полная парусность, но корабль уже идет под ветром, скользит, почти летит над водой. Спрашиваю у старшего помощника Василия Свиридюка, какая скорость?

— Двенадцать узлов! Завтра в Виго придем вовремя.

Там русский парусник уже ждали.