Григорий Ревзин о городе будущего

Две противоположные тенденции определяют перспективы развития жилья — персонализация и имперсональность. Не совсем понятно, какая из них победит и каким окажется результат победы

В 1990–2000-е годы в жилище luxury была распространена приватизация всех возможных функций — досуга, спорта, еды. Площадь частных домов хотя обычно была в пределах полутора тысяч метров, но могла доходить до пяти. Они включали в себя гостиницы для приезжающих друзей и родственников, музеи, спортивные комплексы с бассейнами и хоккейными площадками, зоопарки и ботанические сады, обеденные залы и кухни, выстроенные по стандартам, принятым в ресторанах. Городские квартиры были скромнее, но, в общем-то, вдохновлялись тем же идеалом. Сегодня такое стремление к полной независимости от контекста встречается сравнительно редко, но идея вполне жива.

Как правило, идеал жилья в высшем сегменте потребления постепенно распространяется вниз, хотя следует с прискорбием признать, что процесс несколько тормозится замедлением роста благосостояния. У нас есть образ современного жилья luxury, но что такое массовое постсоветское жилье, мы пока не знаем, вернее, не знаем, чем оно отличается от советского. Половина населения России проживает в типовых индустриальных домах советского производства или произведенных по советскому образцу и вовсе не думает о том, как зажить по-новому. Больше того, мы исполняем национальный проект «Доступное жилье», который предполагает производство такого же продукта в объеме 120 млн кв. м в год.

Тем не менее даже в России мы достигли рубежа в 25 квадратных метров на человека. В Западной Европе — в два раза больше, а в Северной и в США — в три. Это пространство, в два и более раз превышающее потребности обеспечения советских минимальных жизненных функций, открывает возможности обустройства неповторимого жилья «под себя». Речь идет не только и даже не столько о дизайне, сколько о функциональном наполнении квартиры.

Фундаментальным фактором здесь является то, что организация труда в постиндустриальной экономике больше не требует собирать вместе большое количество людей, чтобы они работали вместе. Неважно, идет ли речь о фабрике или об офисе. Из этого следует, что достаточно маргинальный в ХХ веке образ жизни того, что называется «буржуазный специалист» — адвокат, частный врач, архитектор, писатель,— перестает быть маргинальным. Ходить ли на работу в офис или работать у себя дома оказывается частным выбором большого количества людей — как минимум четверти работающего населения, причем сюда входят не только программисты, дизайнеры, менеджеры, но и люди, производящие что-либо в небольших количествах посредством, скажем, 3D-печати,— дом дополняется в этом случае кабинетом или мастерской.

Эволюция фитнеса в сторону смещения онлайн- и офлайн-пространств, когда вы можете практически не сходя с места играть в теннис и гольф, стрелять и спускаться на горных лыжах, грести и летать — за счет тренажера, нагружающего вашу физику, и виртуальной среды, нагружающей ваши мозги,— позволяет думать, что спорт сможет переместиться в ваш дом. Ограничения в социальном измерении спорта, скорее всего, будут преодолены — уже сегодня вы можете играть в парные игры с виртуальным партнером, а в будущем, возможно, сможете действовать в составе команд. Думаю, и здесь при прочих равных возможность выбрать себе тренера или партнера из сети, а не из предложенных клубом, пользоваться личным, а не коллективным санузлом и раздевалкой и т. д., постепенно и сообразно развитию технологий могут сделать фитнес в жилище куда более массовым.

То же в существенной степени касается и досуга, тем более что уже сегодня большинство людей проводят свой досуг в сети. Здесь, однако, есть ограничения. Индустриальное общество, то есть общество масс, в качестве побочного продукта породило массовый досуг — миллионные зрелища, массовые праздники, танцующие толпы,— чья ценность основана на физическом взаимодействии с коллективным телом социума. Пока ничего в развитии сети не намекает на возможности замены этого ценимого многими удовольствия на виртуальный опыт. В этом смысле досуг вряд ли может быть доставлен по месту жительства. Более того, анализ образа жизни и предпочтений поколений миллениалов и следующих показывает, что чем больше они стремятся работать по отдельности, тем больше они ценят возможность коллективно отдыхать. Исходя из этого, можно предположить, что традиционная гостиная как принадлежность жилища не изменит своих размеров и функций.

Чего не скажешь об оранжерее. Экология уверенно превращается в новую религию, и я бы не исключал вероятности развития экологической религиозности протестантского типа, когда человек предпочитает коллективной связи с природой индивидуальную и личную. Отсюда необходимость присутствия природы на дому круглый год, а особенности жизнедеятельности ее представителей таковы, что потребность в особых помещениях для них легко предсказуема и высоко вероятна.

Если вы добавите сюда традиционные для сегодняшней квартиры спальню, санузел и кухню, а также потерянную в ходе социальных революций в нашей стране кладовку, то вы как раз, по-видимому, и получите жилье в расчете 100 кв. м на человека, которым, по идее, должно было бы стать жилище будущего. Это то, чего хотят люди, и жилище будущего развивалось бы в сторону удовлетворения этих желаний, если бы не прямо противоположная тенденция.

Главный показатель эффективности городов в постиндустриальной экономике — это мобильность, понятая достаточно широко: от времени, которое вы тратите на передвижение по городу, до легкости переезда из города в город. Главное ограничение мобильности — это ваше жилье, вернее, издержки, которые вы несете на то, чтобы его поменять. Отсюда главная ценность жилья — это не его индивидуализация, а ликвидность. А чем менее жилье стандартно, тем менее оно ликвидно. Стандарт предполагает не увеличение, а уменьшение функциональной насыщенности жилья, ведь полный набор функций нужен не всем — кто-то не любит природу, кто-то не хочет работать дома. Собственно, единственное, что объединяет всех людей,— это то, что они дома спят и пользуются санузлом. Все остальное снижает потенциальную аудиторию товара.

При этом стоит учесть, что все функции, которые наполняют сегодня или наполнят в будущем жилье, реализованы в городе в коллективном доступе и мало того, что уже есть, но еще и совершенствуются. Опыт коливингов с коворкингами показывает, что граждане, если государство не селит их в общую квартиру принудительно, с радостью объединяются в нее сами, отдавая все функции, кроме сна в отдельном помещении, в коллективное пользование. Совершенно непонятно, что, помимо экзотических российских норм парковки, мешает делать малые офисы на первых этажах многоквартирных домов. Точно так же как и индивидуальные помещения для занятия фитнесом, которые могут использоваться в шесть раз интенсивнее и пропорционально дешевле стоить. Большие города уверенно отбивают у людей архаическую потребность приглашать родственников и друзей к себе домой — для этого город предоставляет кафе и рестораны. Даже с кухней возникает проблема. Сегодня привычка готовить и есть дома определяется экономикой — пока это примерно в четыре раза дешевле, чем в кафе, она вряд ли отомрет. Но если баланс цен поменяется и затраты на приобретение кухни окажутся сравнимы с ценой питания вне дома в течение одного инвестиционного цикла (пять-семь лет), то кто ж согласится сам жарить котлеты? Скорее это станет редким хобби вроде выпиливания лобзиком.

Некоторые считают, что само по себе это противостояние двух типов жилья — большого многофункционального индивидуализированного дома и квартиры минимальной площади из стандартной спальни и санузла — достаточно традиционно. Это, в общем-то, противостояние старого родительского дома и квартиры для молодого человека, или семейного дома в субурбии и жилья для одиночки в мегаполисе, или до того — усадьбы и съемной квартиры в доходном доме. Это верно в том смысле, что сами описанные тренды имеют долгую историю. Однако они сильно эволюционировали.

Человека, который родился бы в той же квартире, в которой умирает, сегодня в мегаполисе крайне трудно найти. Это один даже не на десять тысяч, а на сто тысяч. Люди меняют за время своей жизни несколько квартир, городов и даже стран. Вот эта большая уникальная квартира с высокой степенью индивидуализации — она последняя или предпоследняя перед переездом в дом престарелых. Это тоже в некотором смысле мобильность, поскольку в этой квартире живут сравнительно недолго. Родительские же дома — это больше не место, куда принято возвращаться, это недвижимость, которую принято наследовать и продавать. Но она плохо продается.

В индустриальную эпоху считалось, что дом в традиционном смысле противостоит технологиям — из заводских панелей по типовому проекту его не построишь. Сегодня выяснилось, что дело не в технологиях. Хотя, конечно, в странах догоняющего, как это принято называть, развития строительное лобби пока продолжает навязывать обществу типовое индустриальное жилье, напирая в первую очередь на технологическую необходимость, но это издержки развития цивилизации и в перспективе будущего их можно не рассматривать. Дом, однако, противостоит не только технологиям массового производства, но и рынку потребления.

Массовое жилье — это массовый рынок, а на нем идеальный товар — это квадратный метр без индивидуализирующих признаков. Чем обмен интенсивнее, тем меньше шансов существования у индивидуализированного жилища — оно может сохраниться в субурбии и в малых городах. Однако там, где государству, основываясь на необходимости решения жилищной проблемы, удается представить массовую коммерциализацию жилья с целью извлечения прибыли — в деньгах или в политической поддержке — как общественное благо, шансов на сохранение жилья как образа человеческой личности немного. Россия и Китай тут мало отличаются друг от друга.

И их совсем мало в мегаполисе. Напомню, мы сегодня переживаем период «второй урбанизации» — переезд населения из малых и средних городов в мегаполисы; в будущем мы уверенно прогнозируем, что большинство населения будет не просто жителями городов, но жителями очень больших городов. И это означает, что тренд имперсональности будет побеждать независимо от желаний граждан. Но из этого не следует, что стремление к уникальности исчезнет.

Парадокс ситуации заключается вот в чем. Экономика требует стандартных квартир, но уникальных городов. Мы это прекрасно видим сегодня, когда спальные районы пристраиваются к городам с историческими центрами, паразитируя на их уникальности,— что здесь может поменяться в будущем? Вызов жилья будущего — создать стандартную, ликвидную квартиру в уникальном доме.

Этот вопрос не решен, и неясно, как его решит будущее. XIX век решал ту же задачу (хотя и с совершенно иным функциональным наполнением и площадью квартиры) за счет декорации дома фасадами в исторических стилях. Но я не уверен в том, что это можно повторить. Общество в таких вопросах доверяет профессионалам, архитекторы — повсеместно — при попытке создать дом в историческом стиле издают истошный визг массового негодования. Убедить девелопера в том, что ему нужно потратить большие деньги на то, что все профессионалы считают дрянью и оскорблением общественного вкуса, довольно трудно. Есть чудаки, но это редкость — сколько-нибудь заметное число девелоперов не удалось убедить ни принцу Чарльзу, ни Юрию Лужкову.

В рамках же современной архитектуры, наследующей модернистской традиции, создание уникальности, внятной кому-либо, кроме коллег, выглядит почти невыполнимой задачей. Когда архитекторы с правильными модернистскими убеждениями с большим пафосом повторяют, что архитектура должна обеспечивать социальный эффект и быть полезной обществу и технологичность с функциональностью для людей намного эффективнее, чем красота и богатство имперских стилей, они не очень осознают, что эти декларации ведут к уничтожению потребности в архитекторе как таковой. Произведение современной архитектуры понятным образом — отчаянной криволинейностью или абрисом, исключающим всякую возможность равновесия,— создается в общественном здании. Там, где есть неповторимая функция в неповторимой конфигурации. Но создать нечто уникальное, состоящее из стандартных жилых ячеек, не удается. Один технологичный и эффективный дом, будем честны, так мало отличается от другого, что нет смысла заморачиваться авторским проектом. Технологичность и эффективность лучше обеспечивается заводскими изделиями.

Я, честно сказать, не вполне уверен, что проблему массового жилья в будущем городе будет решать архитектор. Этого не было до XX века, архитекторы не занимались массовым жильем — это делали подрядчики, строители, спекулянты, но не люди с высшим художественным образованием. Вполне возможно, что не будет и в будущем, тем более что у нас уже три поколения архитекторов, ушибленных модернизмом. Задача создания каркаса для многоквартирного дома из стандартных квартир вообще-то инженерная, а не архитектурная: это то же самое, что компоновка стандартных шкафов для оборудования. Задача расстановки домов в городе только называется градостроительной — на самом деле в реалиях нашей страны она целиком бюрократическая. Что же касается самой квартиры, то она уже сегодня может быть полностью напечатана 3D-принтером. Принтером же можно и подпечатывать квартиры по мере того, как жильцы будут меняться или им просто надоест декор. Осталось только принять стандарты, написать программы, усовершенствовать технологию — и все, можно стартовать.