Алексей Тарханов — о том, как живет Париж в карантине

Второй день Франция сидит по домам. Правительство обязало граждан оставаться в добровольно-принудительном домашнем заточении по крайней мере в течение 15 дней. Если карантин не продлят, он завершится как раз 1 апреля. Но французы этому не верят, им не до смеха. Из Парижа — корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

Если вы захотите сегодня сделать репортаж о зомби-апокалипсисе в Париже, вы будете разочарованы. Улицы опустели, да не совсем. Всегда вокруг вас окажется несколько человек, шагающих по своим важным делам, и несколько автомобилей, пользующихся невиданной свободой. Пробок в городе и на окрестных дорогах больше нет, даже в часы пик. В то же время не чувствуется ни паники, ни напряжения.

«Мы находимся в состоянии войны,— объявил 16 марта президент Эмманюэль Макрон,— санитарной войны, конечно, мы сражаемся не с армиями, не против другой страны. Но неприятель уже здесь, невидимый, он наступает».

Война объявлена, но она выглядит отчасти «странной войной», о которой (как знали) напоминают развешанные по городу афиши выставки «1940: Бегство из Парижа». Накануне президентского объявления парижане тоже пустились в бегство.

Все, у кого в провинции есть дома или родственники, боясь комендантского часа, о котором распускались панические слухи, решили переждать карантин на свежем воздухе. Студенту парижского вуза, вместо того чтобы быть запертым на две недели в конуре общежития, лучше уехать домой. Это понятно, родителям тоже спокойнее, но беглецы, как все опасаются, понесли заразу по стране — даже в такую глушь, куда коронавирус не дошел бы, устав по дороге. В провинции на «понаехавших» смотрят с недоверием и опаской, французы сами отчасти превратились в беженцев — в общем, история всех эвакуаций одинакова, когда бы и в какой стране они ни проходили.

Сегодня в Париже, выходя из дома, я запасаюсь тремя документами. Письмо от работодателя, то есть от редакции, что мое присутствие на работе необходимо. Мое собственное письмо с подписью и датой, в котором я должен указать мотив сегодняшнего выхода.

Возможных уважительных причин пять: я еду на работу, я иду в магазин за едой, я направляюсь по неотложным домашним делам (надев красную шапочку, несу пирожки бабушке), я вышел на пробежку или позаниматься спортом.

«В одиночестве заниматься, а не играть в футбол»,— сказал об этом, вводя бумагу в оборот, министр внутренних дел Кристоф Кастанер.

Бланк справки можно скачать в интернете, поставив в нужном месте галки, а можно все написать от руки. Как вы понимаете, мотивы выхода расплывчаты, поддаются произвольной трактовке — за какой едой, по каким домашним делам и т. д. К учреждениям первоочередной необходимости отнесены не только банки и аптеки, но и табачные и винные магазины. Да и вообще проверить вас трудно. Это скорее первый психологический барьер, чтобы вы закопались писать себе каждый день увольнительные.

Но расплывчатость мотивов точно так же облегчает в случае чего трактовку нарушения полицейским, которых МВД в количестве 100 тыс. бойцов отправило на улицы для контроля карантина. Если полицейские решат, что вы манкируете запретом, вас могут оштрафовать. Позавчера штраф был номинальный — €38, вчера он стал €135, а сегодня поднялся до €375. За вчерашний день в стране было выписано 4095 квитанций.

Мое преимущество — пресс-карта. Обо мне Кристоф Кастанер позаботился специально: «Пресс-карты также могут служить пропуском, потому что информация играет важную роль в борьбе против вируса». Информации много, журналисты стараются, потому что, если ее не поставлять, люди будут заражать друг друга в социальных сетях почище вируса. Газеты выходят без остановки, одни я вынимаю из почтового ящика, другие покупаю в киосках, которые оставили открытыми — вместе с прочей торговлей первой необходимости. Новостные телевизионные каналы работают вовсю, хотя две трети интервью дают из дома по телефону.

Любопытно было посмотреть на мэра Ниццы Кристиана Эстрози не в костюме и галстуке, а в футболке. У него диагностировали вирус, он сидит взаперти с семьей и руководит городом по прямому проводу.

Все прочие увеселения закрыты, даже в гости ходить запрещено. Отсутствие кафе, которые на улицах Париже заменяли все на свете — столовую, гостиную, туалет, чувствуется болезненно. Идя на работу, люди несут с собой, как сто лет назад, тормозки с едой. На дверях закрытого ресторана висит меню недели, расписанное поварами перед оставлением корабля: «С 16 марта и до? На первое — суп из летучей мыши. На второе — соте из китайского броненосца. На десерт — сопли по-итальянски». Внизу приписка: «Грабить нас бессмысленно, все, что было, мы съели сами».

Грабить никто не собирается, магазины работают, люди справились с паникой. Очереди выстраиваются у входа, но потому, что людей запускают по числу касс, ну а кассиров закрыли стеклом от покупателей.

В первые дни в сети показывали толпы, штурмующие прилавки, но состояли толпы в основном из нервных жителей пригородов. Я их понимаю: впереди у них постоянные полицейские проверки, которые многим трудно будет пройти без документов. Лучше уж запастись крупой и лечь на дно. Непонятно, на что будут жить теперь парижские карманники. Метро и автобусы ходят почти пустые. Им впору обращаться за пособием или ехать в отпуск на родину.

Вот и первый контроль. Полицейские с интересом осматривают мои бумаги, но прицепиться не к чему, да не очень-то они и хотят цепляться под весенним солнышком. Прошу их рассказать, как они ловят нарушителей.

Оказывается, я у них с утра десятый, юбилейный, двое ушли со штрафом, одного отпустили с порицанием, потому что бумажка-то у него была по всей форме, но в качестве причины выхода было указано: «Иду топиться в Сене, потому что не могу больше сидеть дома».

Фотографироваться полицейские не соглашаются, потому что они без масок, то есть сами нарушают, а что делать: «Маски нам не выдают, только обещают».

Нехватка масок — катастрофическая, об этом говорят все и всюду. Президент своим декретом запретил их продажу без рецепта и направил все запасы в больницы. В телевизионных интервью врачи спрашивают, кто кого будет лечить, когда заболеют они сами. А не заболеть без маски невозможно. Армия вчера открыла свои склады и послала медикам 5 млн хирургических масок, но их все равно не хватает. Как признал в телеинтервью глава Министерства бюджета, государственных счетов и гражданской администрации Жеральд Дарманен, невозможно мгновенно достать то, что давно не производится в нужных количествах во Франции, а привозится из Китая. Впору задуматься над тем, сказал он, безопасно ли отдавать такие производства в другие страны. То же самое с гелем для рук, давно ставшим дефицитом. Его изготавливают аптекари для соседей, его выписывают по интернету. LVMH уже объявила о том, что все свои производственные мощности парфюмеры группы отдадут для производства геля и других антисептиков.

По вечерам, в восемь часов, парижане открывают окна и аплодируют медикам, которые работают на износ.

Болезнь не останавливается — еще слишком рано, чтобы понять, затормозил ли карантин хоть немного ее распространение. Министерство здравоохранения насчитало вчера 9134 случая заражения. 264 человека умерли, причем 7% из них были младше 65 лет. 3626 человек оказались в больницах, 931 из них — в реанимации, 1000 человек выздоровели и вернулись домой.

Пока что больницы не переполнены, хотя врачам предложено перенести на лето-осень все несрочные операции. Проблемы с местами проявились в Большом Восточном регионе, на границах Германии, Бельгии, Швейцарии, Люксембурга. Специальный самолет с реанимационными боксами, которым распоряжаются военные (эта сверхсложная и сверхдорогая техника еще ни разу не была задействована вне зон боевых действий), перевозит оттуда тяжелобольных пациентов в Тулон и Марсель.

В правительстве готовится закон о чрезвычайном санитарном положении. Согласно этому закону, в случае эпидемии, грозящей общественному здоровью, премьер-министр вправе ограничить свободу передвижения и свободу собраний. Он сможет запретить забастовки или, наоборот, остановить деятельность завода с временным или постоянным увольнением персонала. Правительство может реквизировать средства и предприятия, материальные ценности, когда сочтет это необходимым. Чрезвычайное положение, если закон получит парламентское одобрение, будет объявляться на 12 дней с возможным продлением.

В газетах, на телевидении и, конечно, в сети бесконечно спорят о том, правильно ли ведется борьба. Медики требуют ужесточения карантина и пугают тем, что больниц не хватит. Правительство ругают за то, что не был отменен первый тур выборов, хотя отменить его в условиях действующей конституции означало бы, по сути, совершить государственный переворот. Все те, кто еще вчера настаивал на проведении выборов, надеясь укрепить оппозицию, сегодня умыли руки и возлагают ответственность на Эмманюэля Макрона. Даже кандидатка его блока «Вперед, Республика!» Аньес Бюзен говорит теперь, что шла на выборы в уверенности, что они не состоятся. В бытность министром здравоохранения она, по ее словам, предупреждала об этом премьера и президента. Советы прилетают отовсюду, власти критикуют за то, что карантин выглядит слишком мягким. Мне это напоминает пожар Нотр-Дам, когда французов проклинали за медлительность, а президент Трамп требовал залить церковь водой с бомбардировщиков. Может быть, парижанам самим виднее, как с ними надо обращаться?