Демограф из ВШЭ Евгений Андреев о статистике смертей от коронавируса

Пока, по официальным данным, Россия является одной из стран с наименьшей смертностью от коронавирусной инфекции. “Ъ” поговорил с главой Международной лаборатории исследования населения и здоровья Высшей школы экономики (ВШЭ) Евгением Андреевым о том, как в России формируется статистика смертности и ее причин, о том, когда можно будет получить окончательные данные о числе умерших в ходе эпидемии, и о том, почему существующие сейчас международные сопоставления некорректны.

— Сейчас в связи с эпидемией коронавируса возникли дискуссии о том, насколько достоверные данные о смертности от этого заболевания собирают в России. Поводом к таким разговорам, в частности, стали низкие значения этого показателя в РФ по сравнению с другими странами. Для начала — как в целом устроен сбор данных об умерших в нашей стране?

— Конечно, давайте начнем с начала. Информация о смерти поступает в медицинское учреждение и в полицию — для проверки, не имела ли место насильственная смерть. В медицинском учреждении (в большинстве случаев — в патологоанатомическом отделении) производят вскрытие трупа, после чего устанавливают причину смерти. Данные попадают в медицинское свидетельство о смерти, которое также содержит общую информацию об умершем. Свидетельство о смерти, в свою очередь, вместе с паспортом покойного или другим документом попадает в местное отделение загса, где на их основании составляется еще один документ — запись акта о смерти, которому присваивается уникальный идентификационный номер. Далее данные из записи акта о смерти поступают в единый государственный реестр записей актов гражданского состояния, который существует с конца 2018 года и ведется в электронном виде. Доступ к этому реестру есть у широкого круга ведомств — начиная с налоговой службы и Пенсионного фонда и заканчивая Росстатом.

— Что с этими данными делает Росстат?

— Росстат составляет таблицы с различными характеристиками умерших, учитывающими их пол, возраст и причину смерти. На их основании рассчитывается один из основных индикаторов смертности — коэффициент смертности на 100 тыс. человек, определяются группы умерших от различных причин. А далее уже строятся более сложные модели, например — показатель продолжительности жизни.

— Росстат публикует данные о смертности и о ее причинах с разной частотой — есть ежемесячные публикации, полугодовые, годовые. Чем они отличаются?

— Различия между ними есть, и они довольно существенные. Раз в месяц Росстат выдает данные о зарегистрированных смертях. Прошу обратить внимание — не о фактических. Ведь человек может умереть в апреле, а документы его родственники начнут оформлять в отделе загса только в мае.

То же самое и с причинами смерти: посмертные диагнозы могут меняться — как из-за разногласий с родственниками покойного, так и из-за новых данных, например, в результате дополнительного анализа.

В результате данные, которые мы видим за месяц, могут полностью не отражать реальную картину смертей и их причин. В том числе поэтому Росстат и составляет годовой отчет — предполагается, что в начале следующего года большая часть данных уже будет избавлена от таких неточностей.

— Насколько российский подход к сбору и анализу данных о смертности отличается от зарубежного?

— Только в несущественных деталях. В целом в мире статистику РФ в этой сфере считают абсолютно достоверной — так как мы входим, можно сказать, в клуб 42 развитых стран, которые предоставляют информацию для международной базы данных The Human Mortality Database.

— Значит ли это, что российской статистике по смертности всегда можно полностью доверять?

— Я не думаю, что мы можем всерьез рассуждать о фальсификации числа смертей. Но процесс установления причин смерти может быть не таким прозрачным. Во-первых, у нас существуют различия в методике диагностики причин смерти на уровне регионов, так как различается управление региональными системами здравоохранения. Во-вторых, опять же на уровне регионов, статистика причин смерти может подгоняться под текущие задачи правительства. В первый раз это стало известно еще в советское время, когда тогдашний министр здравоохранения Чазов заявил, что умерших от сердечно-сосудистых заболеваний как-то много, и регионы начали записывать тем, кто умер в возрасте старше 80 лет в качестве причины смерти старость.

— Есть ли примеры такой практики в новейшей истории России?

— Да, такие случаи появились после майских указов президента в 2012 году, которыми он потребовал снизить смертность от сердечно-сосудистых заболеваний. Я бы сказал, что до половины ее снижения, которое потом произошло, было обеспечено действиями со статистикой. Какими? Вот, например, умирает от инфаркта человек, у него есть и другие тяжелые заболевания — и ему могли вместо инфаркта в причинах смерти указать одно из них.

Конечно, в отсутствие сопутствующих заболеваний изменить причину смерти было невозможно — если в остальном здоровый человек умер от инфаркта, то никто бы не указал, что ему проломили голову.

— Хорошо, с общими принципами сбора данных о смертности мы разобрались. А как устроена статистика по умершим от коронавируса?

— Насколько я понимаю, ежедневно она собирается другим путем — медучреждения каждый день письменно или устно докладывают о том, сколько человек и с каким диагнозом у них умерло. И здесь простора для неточностей гораздо больше, потому что такую отчетность сложнее контролировать и по итогам месяца ее можно и подправить. Потом неясно, как сейчас устанавливают, что причиной смерти человека является именно коронавирус. По указанию Минздрава это должно показывать вскрытие, но очевидно, что в ряде регионов, там, где существуют народные традиции захоронения, например в Дагестане, его не делают.

— То есть мы можем видеть заниженную статистику умерших от коронавирусной инфекции?

— Я не сомневаюсь, что в сравнении со многими странами так и есть, но не потому, что ее сознательно массово фальсифицируют.

Россия всегда придерживалась определенного подхода к анализу причин смерти — она должна произойти от безусловно доказанного диагноза.

В случае с коронавирусом это означает, что если у больного на посмертном вскрытии обнаружили характерные изменения в легких, то он умер от этого заболевания. А вот если он, будучи больным коронавирусом, умер от инсульта, то в причинах смерти ему запишут инсульт.

— Не противоречит ли такой подход рекомендациям ВОЗ?

— Если переводить последние рекомендации ВОЗ об установлении причин смерти при эпидемии коронавируса, то там сказано буквально следующее: считать умершими от коронавируса всех, у кого он есть, если нет другой очевидной причины, например травмы. Такое определение довольно расплывчато само по себе — а если у пациента с коронавирусом не травма, а рак в терминальной стадии? Как поступать в этом случае? И чем тогда это принципиально отличается от подхода России?

— А как считают смертность от коронавируса в других странах? Как они следуют методике ВОЗ?

— В целом большинство стран, столкнувшихся с эпидемией, записывает в умершие от коронавируса всех, кто был им заражен, независимо от тяжести других заболеваний и конечной причины смерти. Но и здесь есть различия — например, в Италии анализ на коронавирус делали посмертно, а в Великобритании в какой-то момент перестали включать в общую статистику смерти проживавших в домах престарелых. Потом это отменили.

— А на чем же тогда основаны публикуемые сейчас межстрановые сравнения по смертности?

— Вот на этой самой статистике, которая несопоставима. Хоть сколько-нибудь достоверные сравнения по числу умерших от коронавируса в разных странах могут быть сделаны только через год, когда ВОЗ и все страны смогут как-то унифицировать нынешние данные. Сама ВОЗ при этом не раз заявляла, что ее рекомендации к определению числа умерших — временные.

— В ряде СМИ появились предложения считать смертность от коронавируса на основе превышения общего числа смертей прежнего уровня. То есть вот в Москве, как они обнаружили, в апреле этого года умерло на 20% больше, чем в среднем за апрель в предыдущие годы. Насколько достоверно можно говорить о том, что это жертвы коронавируса, не попавшие в официальную статистику?

— Это, безусловно, жертвы коронавируса, но в более широком смысле. Как я уже говорил, в РФ умерших от этого заболевания считают по нижней границе, поэтому вероятно, что число смертей выросло за счет тех, кто умер, имея коронавирус, от обострения другого заболевания.

Также нельзя забывать о том, что свой вклад в рост числа смертей внесла и выросшая нагрузка на систему здравоохранения, из-за чего кто-то страдающий от онкологического или сердечно-сосудистого заболевания не смог получить помощь вовремя.

То есть да, все эти люди являются жертвами эпидемии, но не все они умерли непосредственно от коронавируса.

— То есть пока ущерб от коронавируса можно оценить по дополнительной смертности в целом?

— Да, это более достоверный подход. Ряд европейских демографов, в том числе мои коллеги по Международной лаборатории исследований населения и здоровья Владимир Школьников и Дэвид Леон, уже обратились к статистическому бюро Евросоюза с предложением организовать еженедельную публикацию всеми странами—членами данных об общей смертности. Сравнивая их с данными прошлых лет за аналогичные периоды, они смогут оценить сверхсмертность во время эпидемии и, таким образом, получить цифру совокупных людских потерь.

— Вы говорите обо всех тех людях, которые, если бы эпидемия не случилась, могли бы жить?

— Да, вопрос только в том, сколько они бы прожили. Все-таки мы видим, что в массе своей коронавирус тяжело переносят люди, у которых и так есть заболевания. И мы не можем достоверно знать, через какое время они бы умерли от своего основного заболевания. Может быть, через несколько лет, а может быть, через год или месяц.

— Если в РФ ежегодно умирает около 1,9 млн человек, причем большая часть — от заболеваний, а не от травм, по итогам года мы можем вообще не увидеть изменения этой цифры из-за коронавируса?

— Мне бы не хотелось делать такие прогнозы в ситуации, когда все может измениться, но и такое возможно.

Интервью взяла Анастасия Мануйлова