Постпред России при ОБСЕ Александр Лукашевич о причинах кризиса организации

1 августа исполнилось 45 лет с подписания Хельсинкского заключительного акта — основополагающего документа по безопасности и сотрудничеству в Европе. Между тем организация, которая, по идее, должна воплощать его принципы в жизнь, ОБСЕ, с недавних пор находится в серьезном кризисе. Из-за споров между странами-членами и закулисных интриг постов лишились главы всех ее основных структур, включая генерального секретаря (подробнее см. “Ъ” от 17 июля). О том, что мешает ОБСЕ стать эффективной структурой и почему нынешний кризис может пойти ей на пользу, корреспонденту “Ъ” Елене Черненко рассказал постоянный представитель РФ при организации Александр Лукашевич.

— Нынешний кризис — просто кадровый или системный?

— ОБСЕ и система европейской безопасности в целом переживают очень непростые времена. Некоторые называют это институциональным кризисом. Я бы назвал это двойным кризисом, не только кадровым, конечно. Прежде всего это продолжающийся кризис идентичности ОБСЕ, которая до сих пор не смогла найти свою нишу в системе европейской безопасности, несмотря на то, что она имеет и мандат (в виде основополагающих документов, принятых на высшем уровне), и все возможности для его реализации.

ОБСЕ, по сути, остается «дискуссионным клубом», который так и не обрел правовые формы, хотя давно должен был бы, в том числе в соответствии с требованиями главы VIII Устава ООН.

Кризис ОБСЕ — это отражение общих системных проблем с обеспечением безопасности в Европе.

— С чем они связаны?

— Здесь мне надо немного вернуться в историю организации. Начиная с 1950-х годов одной из главных внешнеполитических идей советского руководства было создание системы коллективной безопасности в Европе. Советские лидеры хотели заменить НАТО и зарождавшееся тогда Европейское сообщество чем-то коллективным и инклюзивным, где и сам Советский Союз мог бы найти себе место. Тогда обсуждались самые разные идеи, вплоть до Совета безопасности для Европы.

— Такую идею сейчас Франция продвигает.

— Тогда о необходимости выстраивания коллективной архитектуры европейской безопасности думали не только в СССР, схожие идеи были у Венгрии, Чехословакии, даже у Швеции. Это все подкреплено документальными фактами. Но параллельно шел процесс строительства коллективного ядра в Евроатлантике под эгидой США. А потому США сначала просто скептически относились к попыткам создания общеевропейской структуры безопасности, а потом начали активно противодействовать этой инициативе, поскольку она могла стать конкурентом НАТО.

— Но официальные представители США всегда дают высокие оценки деятельности и значению ОБСЕ.

— Чтобы не быть многословным, приведу одну очень яркую цитату, которая характеризовала и до сих пор характеризует идеологию администраций США в отношении ОБСЕ. 18 мая 1990 года, когда происходили процессы, связанные с подготовкой парижского саммита СБСЕ (Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, позже переименовано в Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе.— “Ъ”) и Парижской хартии для новой Европы, тогдашний госсекретарь США Джеймс Бейкер в ходе встречи с Михаилом Горбачевым заявил: «Приятно рассуждать об общеевропейских структурах безопасности, о роли СБСЕ. Это замечательная мечта, но это только мечта. А это в самое время существует НАТО, и альянс действует». Такой подход сопровождал весь процесс становления организации, выработки Хельсинкского заключительного акта, Парижской хартии и так далее. США стремились не допустить появление конкурентов для курируемых ими или идеологически близких им структур в сфере безопасности, в том числе Европейского союза. Это противодействие ощущалось все последние десятилетия. И эта идеология по-прежнему мешает ОБСЕ превратиться в полноценную региональную организацию по смыслу главы VIII Устава ООН. Из-за нее блокируются все наши попытки реформировать ОБСЕ, придать ей правосубъектность.

Поэтому говорить о том, что нынешний кризис — сугубо кадровый и он возник из-за нежелания переназначить четверых руководителей, это просто смешно! Это попытка отвлечь внимание от глубоких системных проблем в организации.

— Если США — главный «спойлер» в ОБСЕ, то Россия готова потребовать их исключения из организации?

— Ни в коем случае! Мы стремимся к тому, чтобы американцы поняли, что с созданием СБСЕ / ОБСЕ общеевропейский процесс принял масштабный характер. Астанинская декларация 2010 года подчеркнула важность задачи формирования сообщества безопасности, которое будет основано на сотрудничестве и будет охватывать Европу, Евроатлантику и Евразию. Но над воплощением этой идеи опять-таки никто не работает, потому что это подрывало бы основы принятия решений в других евроатлантических структурах. Налицо геостратегическая конкуренция. Ведь заметное укрепление роли ОБСЕ в системе европейской безопасности приведет к снижению влияния НАТО и Евросоюза.

— И это американцам не выгодно?

— Абсолютно. И это однозначная оценка, вытекающая из всех их попыток помешать институциональному развитию ОБСЕ.

— Ну, если они мешают развитию организации, то все же почему бы не инициировать вопрос об их исключении?

— А у нас даже нет соответствующих процедур. Мы с группой государств с конца 1990-х бьемся над тем, чтобы организация получила формальный юридический статус, чтобы были оформлены необходимые учредительные документы, в которых среди прочего говорилось бы о правилах работы всех звеньев ОБСЕ и порядке участия государств. Но эти попытки блокируются американцами и рядом других западных стран.

— А Россия в такой ситуации не хочет сама выйти? Может плюнуть на все?

— Нет, Россия всегда оставалась очень четко приверженной ОБСЕ — при всех нюансах и изъянах этой организации.

Мы видим все ее недостатки, но в то же время убеждены, что потенциал этой организации далеко не исчерпан.

Тем более что хлопать дверью не наш метод. А ОБСЕ — это уникальная платформа для диалога и сотрудничества. Заново создать такой механизм в нынешней ситуации просто невозможно. Его можно и нужно укреплять, но для этого необходима политическая воля. Это сейчас организация напоминает «дискуссионный клуб», но на самом деле она создавалась для того, чтобы принимать коллективные решения в области безопасности. Все необходимые решения для этого давно приняты — причем на высшем уровне — но они не выполняются.

— С последнего саммита ОБСЕ в Астане прошло почти 10 лет, нет ли планов провести очередную встречу глав государств? Там бы и обсудили все проблемы.

— К сожалению, с учетом нынешних глобальных проблем и кризисных явлений в самой ОБСЕ перспектива саммита не просматривается. Да что там говорить, даже на ежегодные заседания министров иностранных дел все меньше глав МИДов крупных стран приезжают. Они утратили интерес к тематике ОБСЕ и не верят в нее, у них полно других проблем. Между тем организация могла бы внести серьезный вклад в их разрешение, если бы ей дали заработать в полную силу.

— Может быть, реформу удалось бы провести, если отменить правило консенсуса? А так любая из 57 стран может заблокировать решение, даже если 56 государств его поддерживают.

— Консенсус — это основополагающий принцип, на котором зиждется ОБСЕ. Попытки пересмотреть это правило предпринимаются, в том числе и американцами, которые предлагают отойти от него при рассмотрении кадровых вопросов или принятии оперативных решений.

Мы же видим в этом подрыв основополагающих принципов ОБСЕ. Правило консенсуса создает равные возможности для государств и дает им гарантии уважения их суверенитета.

— Но вы сами говорите, что американцы все саботируют.

— Да, но тут нужны другие методы. Никто ведь не ставит под сомнение важность консенсуса внутри НАТО или Евросоюза. Консенсус — это момент истины. Это искусство многосторонней дипломатии, искусство поиска и нахождения компромиссов. Да, иногда всем приходится отходить от своих изначальных позиций, чтобы создать условия для выхода на коллективные решения. Но иначе никак. Другое дело, что западные государства часто участвуют в этом процессе не как самостоятельные участники ОБСЕ, то есть не как национальные делегации, а как члены ассоциированных союзов и альянсов. Скажем, Франция или Германия не могут принимать решения без оглядки на Евросоюз и НАТО. Но это прямое противоречие процедурным правилам ОБСЕ, в которых прописано, что все страны выступают в организации в своем национальном качестве.

— Россия выступает без оглядки на интеграционные структуры, членом которых она является?

— Мы действуем абсолютно суверенно. Но всегда делимся своими соображениями с нашими партнерами по ЕАЭС, ОДКБ, СНГ. Если наши позиции совпадают, мы можем выступить коллективно.

— Россия ранее не раз критиковала ОБСЕ за кадровый дисбаланс, который не отражал ее географического охвата, поскольку во главе ключевых структур не было представителей постсоветских стран (за исключением Прибалтики). По вашему мнению, эта проблема повлияла на нынешний кадровый кризис?

— Да. Я бы сказал, что нынешний кризис — это печальный, но логический итог отсутствия желания воспринимать аргументы других государств. В 2017 году на неформальной министерской встрече в австрийском Мауэрбахе министр иностранных дел России Сергей Лавров четко дал понять, что мы даем согласие на четырех назначенцев от западного лагеря, только чтобы ситуация совсем не зашла в тупик. Ведь тогда были очень сильные кандидаты и от стран СНГ, но их сняли по политическим мотивам.

На Западе просто представить себе не могли, что генеральным секретарем мог бы стать, к примеру, представитель Белоруссии. Это для них дико. Они считают, что ОБСЕ — это западный институт, такой же как НАТО и ЕС.

Но ведь и восточные страны в организации имеют право рассчитывать на назначения. А за весь период существования ОБСЕ во главе ее исполнительных структур не стояло ни одного представителя Содружества! Это очевидная дискриминация и вопиющая несправедливость. Тогда в Мауэрбахе российская делегация четко дала понять, что не будет блокировать назначения, но больше не допустит такого дисбаланса.

— А сейчас Москва не оказывала давления на Душанбе и Баку с тем, чтобы они заблокировали мандаты западноевропейских чиновников? Из-за этого ведь собственно и начался кадровый кризис.

— Ни в коем случае! В арсенале российской внешней политики нет таких инструментов, как давление, санкции, «кнуты и пряники» и так далее. Мы очень чувствительно относимся к суверенным правам. Таджикистан, Азербайджан и Турция были абсолютно вправе выразить свое недовольство тем, как по отношению к ним действовали главы соответствующих структур. Скажем, как можно судить о действиях властей той или иной страны и критиковать решения ее парламента, ни разу не посетив ее?

— Вы говорите о бывшем представителе ОБСЕ по свободе СМИ Арлеме Дезире и его критической оценке процессов в Азербайджане?

— В данном случае — да. Понимаем мы и претензии Таджикистана, который неоднократно заявлял о недопустимости приглашения на ежегодные обзорные совещания Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ.— “Ъ”) представителей боевой группировки, провозгласившей своей целью смену режима в стране (Партии исламского возрождения Таджикистана; ПИВТ.— “Ъ”).

— Но ПИВТ не запрещена ООН.

— Нет, не запрещена. Но она поставлена вне закона в самом Таджикистане. У ООН нет подобных обзорных совещаний. А тут я лично был свидетелем тому, как один из членов этой группировки в ходе совещания подошел к заместителю министра иностранных дел Таджикистана и начал угрожать ему расправой.

— То есть вы считаете оправданным, что эти страны заблокировали переназначение представителя по свободе СМИ и директора БДИПЧ?

— Мы с пониманием отнеслись к их аргументам. Но мы очень сожалеем, что не удалось выйти на компромисс, хотя это было возможно. Серьезные претензии ведь были высказаны только в адрес двух руководителей. А против генерального секретаря и верховного комиссара по делам национальных меньшинств изначально никто не выступал. Только потом против них уже проголосовали ряд стран в качестве своеобразного возмездия. Мы же выступали против «пакетного решения» и предлагали хотя бы продлить мандаты тех, против кого нет возражений. Но верх взяла западная логика, которая, по сути, и привела к тому, что в итоге случилось.

Но в целом я считаю, такое развитие событий только на пользу организации.

«Монополия» Запада на руководство исполнительными структурами, конечно, когда-то должна была завершиться.

Надеюсь, что сейчас найдутся достойные кандидаты «к востоку от Вены», а конкурентная борьба будет справедливой.

— Россия сама будет выдвигать кого-то?

— Я пока не могу точно сказать, но скорее все же нет. Мы, наверное, отдадим предпочтение коллективным кандидатам со стороны СНГ.

— Речь идет о кандидатах на все четыре должности?

— Да, на все четыре. При этом мы исходим из того, что больше никаких «пакетных решений» не будет. У каждого руководителя свой мандат, и кандидаты на соответствующие должности должны рассматриваться индивидуально.

— А сколько денег вносит Москва ежегодно в бюджет организации? Ушедший генеральный секретарь Томас Гремингер ранее неоднократно говорил, что ОБСЕ средств не хватает. Нет ли у России планов увеличить свой взнос?

— Есть действительно проблема, связанная со шкалами взносов. Не все пропорционально вкладываются в эту организацию, и нет желания что-то менять. Думаю, уместно сказать, что западные страны держат организацию на «голодном пайке», они недавно вновь выступили за нулевой рост бюджета организации. При этом в прошлом году многие говорили, что нужно наращивать финансирование ОБСЕ. Но когда дошло до реальных денег, увеличение бюджета не одобрили при том, что часть его «съедают» инфляция и колебания курсов. В итоге объем средств, которые выделяются непосредственно на программную деятельность, объективно снижается. Россия вносит в регулярный бюджет ОБСЕ порядка €7 млн 700 тыс. При этом уровень российской представленности в структурах ОБСЕ несопоставим с нашим взносом. Хочу заверить российских налогоплательщиков, что в нынешних условиях увеличения ставки взносов нашей страны в ОБСЕ мы не допустим.

— Есть еще нерегулярные взносы на особые проекты, на которые Россия тоже, как я понимаю, тратится. Самая масштабная такая миссия ОБСЕ работает на Украине. В свете достигнутых недавно прорывных договоренностей о перемирии видите ли вы новое «окно возможностей» для ОБСЕ в этом регионе?

— Да, ОБСЕ действительно развернула беспрецедентную миссию на Украине. Столь масштабная многонациональная миссия под эгидой ОБСЕ символизирует, что международное сообщество очень заинтересовано в мирном урегулировании конфликта. Эта миссия — «глаза и уши» международного сообщества на Украине. В то же время многие забывают, что она наделена не только мониторинговым мандатом. У нее есть право верифицировать соблюдение договоренностей, в том числе в гуманитарной области, включая права человека. Миссия также должна способствовать диалогу между сторонами конфликта с целью снижения напряженности и содействию нормализации обстановки. Это хоть и гражданская миссия, но ее мандат можно назвать фактически миротворческим. Но пока ее основные усилия сконцентрированы на мониторинге ситуации.

— То есть вы считаете, что миссия могла бы сделать больше?

— Абсолютно. Она уже сделала много. Но важно не упускать из виду задачу содействия диалогу, поскольку последние договоренности показали, что при прямых контактах Киева, Донецка и Луганска можно даже в условиях коронавируса, через видеосвязь, приходить к важным договоренностям. СММ, я уверен, будет внимательно следить за реализацией договоренностей.

Но в целом ОБСЕ могла бы играть в процессе урегулирования и выполнения минских соглашений более заметную роль. А они, несмотря на последние позитивные подвижки, остаются нереализованными.

И есть, наоборот, движение в противоположную сторону. Я говорю о решении Верховной рады назначить выборы на подконтрольной правительству территории, отодвинуть в сторону Донбасс. Это, конечно, подножка процессу урегулирования. «Комплекс мер» предполагает совершенно иную схему действий: отработку модальности проведения этих выборов, фиксацию особого статуса в конституции Украины на постоянной основе и согласование всех юридических и правовых аспектов этого особого статуса в рамках законодательства Украины. Ничего из этого не сделано. Политический трек — нулевой, равно как и гуманитарная составляющая минских соглашений. Нужны очень жесткие решения украинского руководства, чтобы изменить законодательство и совместить это с требованиями «Комплекса мер».