Какая тайная борьба союзников предшествовала гласному суду над врагами

75 лет назад, 8 августа 1945 года, был утвержден устав Международного военного трибунала, которому предстояло судить военных преступников. В ходе разработки документа американцы и британцы настаивали на сохранении в нем формулировок, позволявших при желании посадить на скамью подсудимых не только нацистских вождей, но и советских руководителей. И это был далеко не единственный эпизод ожесточенной подковерной борьбы союзников, предшествовавшей началу Нюрнбергского процесса.

«Нет и не может быть никаких сомнений»

6 октября 1942 года в Лондоне произошло странное и всерьез встревожившее руководство СССР событие. В этот день в советское посольство было доставлено письмо из Министерства иностранных дел Великобритании, в котором правительство его величества предлагало правительству Советского Союза высказать свою точку зрения о Комиссии Объединенных Наций по расследованию военных преступлений. Самым поразительным в документе было сообщение о том, что на следующий день британское правительство собиралось опубликовать свое официальное заявление по этому вопросу.

Британцы не могли не понимать, что за отведенное время было невозможно отправить сообщение в Москву, там проанализировать предложения и дать на них ответ. Ощущение, что для СССР подготовлена ловушка из тех, что веками мастерски расставляли для врагов и друзей английские дипломаты, усиливалось еще и тем, что письмо было датировано 3 октября 1942 года. В результате все выглядело так, будто советское руководство проигнорировало это обращение, и в зачитанном 7 октября в Палате лордов лорд-канцлером сэром Джоном Саймоном заявлении британского кабинета о комиссии говорилось, что оно согласовано с правительствами всех стран антигитлеровской коалиции, кроме СССР.

Так что не только у британской общественности, но и у руководителей и жителей других стран-союзниц могло сложиться впечатление, что правительство Советского Союза, заключившее в августе 1939 года пакт с готовившимися развязать войну нацистами и значительно расширившее в результате этого территорию СССР, уклоняется от наказания агрессоров. К тому же находившееся в Лондоне правительство Польши в изгнании постоянно повторяло запросы о судьбе тысяч польских офицеров, взятых в плен Красной армией в 1939 году и бесследно исчезнувших. А распространение информации об этом добавляло весомости сделанному 7 октября 1942 года заявлению британского правительства об отсутствии согласия с СССР по расследованию военных преступлений.

Действия британского кабинета вызвали резко негативную реакцию советского руководства, усугубленную еще и тем, что в то время части вермахта вышли к Волге и рвались к грозненским нефтепромыслам, а союзники по инициативе премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля под различными предлогами начали задерживать поставки крайне необходимых Красной армии военных грузов (см. «Ослабление СССР с самого начала входило в планы»). Мало того, в Кремле получили информацию о том, что в этой крайне тяжелой для СССР ситуации Гитлер предложил испанскому правительству стать посредником в мирных переговорах между Германией и Великобританией. А британцы сообщили в Москву, что речь идет о некоей личной инициативе одного испанского дипломата.

Поэтому, какие бы цели ни преследовала акция с запросом о Комиссии Объединенных Наций по расследованию военных преступлений, с точки зрения руководства СССР, все выглядело так, будто общественное мнение Великобритании готовят к резким переменам в советско-британских отношениях. И потому ответный удар был нанесен на том же поле.

14 октября 1942 года британскому МИДу была направлена нота с изложением советской позиции по вопросу о необходимости сурового наказания военных преступников. На следующий день было опубликовано «Заявление Советского Правительства об ответственности гитлеровских захватчиков и их сообщников за злодеяния, совершаемые ими в оккупированных странах Европы». А 19 октября 1942 года в главном издании СССР — «Правде» — появилась статья «Преступную гитлеровскую клику к ответу!».

Особое значение этой публикации придавало ее место в газете, именовавшееся передовой статьей. Ведь все передовицы в «Правде», как считалось тогда, или писал, или лично редактировал И. В. Сталин. Не менее важным было и то, что автор не только обличал бесчеловечных врагов, но и подвергал критике союзников — неких неназванных британских деятелей.

«Советское Правительство,— говорилось в передовице,— в заявлении от 15 октября признало необходимым безотлагательное предание суду специального международного трибунала и наказание по всей строгости закона любого из гитлеровских главарей, оказавшихся уже в процессе войны в руках властей государств, борющихся против гитлеровской Германии. Совершенно очевидно, что нет и не может быть никаких сомнений в справедливости и полной обоснованности этого требования».

«Превратить Англию в место убежища для гангстеров»

Причем речь в статье шла не об абстрактных нацистских вождях, которые в будущем могли быть захвачены союзными войсками, а о заместителе Гитлера по партии Рудольфе Гессе, который 10 мая 1941 года перелетел в Великобританию:

«Оказывается, что так как Рудольф Гесс прибыл в Англию в форме германского летчика, то это уже не один из самых известных всему миру главарей преступной гитлеровской клики, а чуть ли не обыкновенный "военнопленный". Стоило только всем известному преступнику Гессу одеть мундир гитлеровского летчика и прилететь в Англию, и он будто бы уже может рассчитывать на возможность укрыться от суда международного трибунала — уйти от немедленной ответственности за свои бесчисленные преступления, превратить, таким образом, Англию в место убежища для гангстеров».

В передовице «Правды» говорилось и о том, что статус Гесса в Великобритании вызывает у союзников серьезные и обоснованные вопросы:

«Признать, что Гесс не подлежит суду до окончания войны, что он избавлен от суда международного трибунала на все время войны, значит закрыть глаза на преступления одного из самых кровавых гитлеровских преступников и рассматривать Гесса не как преступника, а как представителя другого государства, как посланца Гитлера. Как это можно понять иначе?»

Кроме того, в статье говорилось и о том, что отказ от немедленного суда над Гессом противоречит и заявлениям президента Соединенных Штатов:

«Нельзя не согласиться с г. Рузвельтом о необходимости наказания "нацистских лидеров, конкретно ответственных за бесчисленные акты зверств", и нельзя не согласиться с тем, что "клики лидеров и их жестоких сообщников должны быть названы по имени, арестованы и судимы в соответствии с уголовным законом". В этом заявлении президента США ничего не говорится о каких-либо основаниях для оттяжки наказания преступным нацистским лидерам, а, наоборот, говорится о необходимости их ареста и суда в уголовном порядке. И это понятно каждому, кто признает преступность гитлеровской клики и признает необходимость скорейшего наказания Гитлера и его кровавых сообщников».

Теперь уже в сложное положение попало британское правительство. Суд над Гессом при соблюдении даже элементарных правовых норм мог привести к обнародованию крайне неприятных для британской элиты деталей о том, кто и как собирался договориться с врагом. А потому британское правительство приложило максимум усилий для того, чтобы требование о немедленном предании Гесса суду было снято.

Для советского руководства 3 ноября 1942 года была подготовлена нота правительства Великобритании, в которой, как выяснилось позднее, содержалась далеко не полная информация о Гессе и контактах с ним. В документе утверждалось, что хотя с ним и встречались члены британского кабинета, но исключительно как с частным лицом.

«С Гессом,— говорилось в ноте,— дважды беседовали члены Правительства Его Величества — 9 июня 1941 года лорд-канцлер Саймон и 9 сентября 1941 года лорд Бивербрук.

Цель этих бесед состояла в том, чтобы получить какую-либо дальнейшую информацию, представляющую ценность, в особенности относительно положения дел в Германии.

Во всех этих беседах Гессу было ясно заявлено, что ни о каких разговорах или переговорах какого-либо рода с Гитлером или с его правительством не может быть и речи».

В ноте подчеркивалось, что какие-либо договоренности были принципиально невозможны:

«Гесс настаивал, что Гитлер может вести переговоры лишь с другим Британским правительством, в составе которого не было бы ни г. Черчилля, ни его коллег».

Кроме того, британское правительство разъясняло, что обещало не предавать Гесса суду:

«Было публично заявлено, что с Гессом с момента его прибытия обращаются как с военнопленным и будут обращаться так же в дальнейшем до конца войны».

И сообщало, что суд над ним вряд ли возможен:

«Вскоре после прибытия Гесса в Великобританию его душевное состояние показалось странным. Психиатры поставили диагноз душевной неуравновешенности с признаками мании преследования. Нет сомнения в том, что Гесс в душевном отношении совершенно не уравновешен, хотя его состояние подвержено время от времени значительным колебаниям».

5 ноября 1942 года о сумасшествии Гесса говорил во время встречи со Сталиным и В. М. Молотовым посол Великобритании в СССР Арчибальд Керр:

«Душевное расстройство Гесса вначале было незаметно. Английское правительство надеялось, что Гесс представляет хороший материал для пропаганды, но эти ожидания не оправдались. Тогда английское правительство решило хранить молчание. В настоящее время оно не видит оснований к тому, чтобы отступить от этой политики. Как известно, английское правительство вначале опровергло факт душевного расстройства Гесса. В настоящее время если бы оно заявило о душевном расстройстве Гесса, то Германия могла бы потребовать его репатриации на основании Конвенции о военнопленных, и в этом Германии было бы трудно отказать без риска репрессий по отношению к военнопленным союзников».

Посол уверял, что неприятное для СССР замечание появилось в заявлении лорд-канцлера из-за необъяснимой задержки с доставкой письма в советское посольство: «Произошел случай, достойный сожаления». А также просил советских руководителей поверить, что никто из нацистских преступников не уйдет от наказания. В конце беседы Керр, и тогда, и позднее подчеркивавший свои особые отношения с советским вождем (см. «Русский раб, подаренный мне Сталиным»), попросил у Сталина на несколько минут его трубку, чтобы зарисовать ее форму и заказать такую же у лучшего мастера в Лондоне.

Однако в результате урегулирования конфликта Сталин получил куда больше. Черчилль вскоре сообщил ему о возобновлении военных поставок, в первую очередь крайне необходимых советским ВВС истребителей.

«Возникают "непреодолимые трудности"»

21 января 1943 года Советский Союз дал согласие на участие в Международной комиссии по расследованию военных преступлений, но затем возникли серьезные разногласия с британской стороной, решившей обеспечить себе руководящие позиции в этом органе.

В справке Наркомата иностранных дел СССР «О лондонской комиссии по расследованию военных преступлений», составленной для В. М. Молотова 18 января 1945 года, говорилось:

«Наиболее спорным вопросом оказался вопрос о составе комиссии: англичане настаивали, чтобы в комиссии участвовали помимо других Объединенных Наций представители всех тех британских доминионов, которые пожелают принять участие в работе этой комиссии. Мы не возражали против участия доминионов по вопросам, в которых они заинтересованы, но настаивали, чтобы на тех же основаниях к работе комиссии были допущены представители тех Советских Союзных Республик, которые пострадали от гитлеровского нашествия. На это англичане ответили, что на пути допуска Союзных Республик к отдельному представительству возникают "непреодолимые трудности". Правительства Канады и Австралии прислали нам отдельные меморандумы с возражениями против приравнения (так в тексте.— "История") этих доминионов к Союзным Советским Республикам. Мы продолжали настаивать на нашей точке зрения и специальными меморандумами отвергли притязания Канады и Австралии».

Прения, как указывалось в справке, продолжались до осени 1943 года:

«15 октября Керр сообщил о том, что учредительное заседание комиссии намечено на 20 октября, и выразил надежду, что советское правительство уполномочит Гусева (посол СССР в Великобритании.— "История") принять участие в этом заседании. На это т. Вышинский (первый заместитель наркома иностранных дел СССР.— "История") дал ответ, что вопрос об участии советского представителя стоит в зависимости от урегулирования вопроса о составе комиссии.

Поэтому учредительное заседание комиссии состоялось 20 октября без участия нашего представителя».

2 февраля 1944 года в ноте британского правительства советскому посольству в Лондоне было сообщено, что «оно не может ничего добавить к предыдущему изложению своей точки зрения».

«На этом,— как сообщалось в справке о причинах отсутствия советского представителя в комиссии,— переписка по этому вопросу прекратилась».

А о результатах работы комиссии в том же документе говорилось:

«Судя по отзывам печати, деятельность комиссии сводилась главным образом к отвлеченному изучению теоретических правовых проблем, связанных с вопросом об ответственности преступников войны. Американская газета "П. М." 16 сентября 1944 г. сообщила, что за 11 месяцев своей деятельности комиссия смогла составить список военных преступников только на 350 человек, причем в нем не фигурируют имена таких преступников, как Гитлер, Гиммлер и Геринг».

Причины подобной неспешности стали ясны во время Крымской конференции. 9 февраля 1945 года во время обсуждения вопроса о наказаниях для военных преступников Черчилль, говоря, что непосредственных виновников злодеяний нужно выдать тем странам, где они совершили преступления, неожиданно заявил:

«Лучше всего было бы расстрелять главных преступников, как только они будут пойманы».

Этот способ наказания, безусловно, помог бы навсегда оставить в прошлом те эпизоды предвоенного и военного времени, о которых союзники предпочли бы забыть. Но Сталин тут же напомнил:

«А как быть с теми преступниками, которые уже пойманы, например с Гессом?»

Чтобы примирить их, президент Рузвельт согласился с предложением Сталина, что главных военных преступников нужно судить, но при этом заметил:

«Процедура не должна быть слишком юридической. При всех условиях в суд не должны быть допущены корреспонденты и фотографы».

«Даны указания решительно возражать»

Конкретные детали три руководителя поручили разработать главам дипломатических ведомств. Но 12 апреля 1945 года Рузвельт умер, а новый президент Соединенных Штатов Гарри Трумэн поддержал идею гласного международного суда над главными нацистскими преступниками.

3 мая 1945 года на совещании в Сан-Франциско, где рассматривались американские предложения по организации союзного военного трибунала, министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден подчеркивал, что его страна считает нецелесообразным проведение такого суда.

«Иден,— говорилось в протоколе совещания,— указал, что прежняя точка зрения британского правительства о нецелесообразности организации формальных судебных процессов в отношении главных преступников войны остается неизменной и сейчас. Однако, если США и СССР держатся другой точки зрения и считают целесообразным применение такого порядка ответственности, британское правительство готово с ними согласиться».

Затем в Лондоне началась разработка уставных документов международного трибунала, и 26 июля 1945 года Молотов подготовил для доклада Сталину записку, в которой говорилось о не согласованных к тому времени вопросах. Первый из них касался местопребывания трибунала. Советские представители настаивали на Берлине, американцы и англичане — на Нюрнберге. Но в этом вопросе все-таки немного позднее удалось достичь компромисса. Управление международного трибунала договорились разместить в Берлине, а первый процесс провести в Нюрнберге.

Договориться по второму вопросу оказалось гораздо труднее.

«В перечень преступлений, подсудных Трибуналу,— писал Молотов,— американской делегацией с согласия англичан и французов включены следующие два пункта:

а) "Вторжение или угроза вторжения или выступления в качестве зачинщика войны в других странах в нарушение договоров, соглашений или заверений между странами или в нарушение международного права каким-либо другим путем".

б) "Участие в общем плане или мероприятии, направленном к установлению господства над другими нациями…"».

Под эти пункты при большом желании можно было подвести многое из того, что делалось советским руководством в 1939–1940 годах. И собственно, именно поэтому они и были так сформулированы союзниками. Но Молотов предлагал другую аргументацию для дискуссий об изменении этих формулировок:

«Как известно, в ходе последней войны наши и англо-американские войска вторглись в Германию, что, однако, ни с какой точки зрения нельзя рассматривать как международное преступление. Мы считали бы возможным принять указанные пункты лишь при условии, если бы в них было включено ясное указание на то, что речь идет о фашистской агрессии».

Вот только шансы на успех были невелики:

«Нашим представителям в Лондоне даны указания решительно возражать против указанных двух пунктов. Однако англичане и американцы настойчиво добиваются их сохранения, французы их в этом поддерживают».

И в итоге, по сути, удалось добиться исключения из устава Международного военного трибунала лишь слов о вторжении. Однако самый неприятный сюрприз ожидал советских представителей в Нюрнберге. Но это, как было принято писать в советские времена, уже совсем другая история.

Евгений Жирнов