"Ослабление СССР с самого начала входило в планы"

В октябре 1942 года страна вновь, как и в начале войны, оказалась в катастрофической ситуации. Ленинград в блокаде, части вермахта вышли к Волге и на Кавказе рвутся к Грозному и Туапсе. Сообщение с нефтедобывающими районами нарушено, и Красная армия очень скоро столкнется с дефицитом горючего. А союзники не только не открыли второй фронт и не начали обещанные массированные авианалеты на Германию, но и прекратили поставки всего необходимого для СССР по главному маршруту — через Великобританию.

Евгений Жирнов

"Держит курс на поражение СССР"

Осенью 1942 года, как свидетельствуют архивные документы, руководящими органами страны и армии предпринимались все возможные и невозможные усилия для предотвращения надвигающейся катастрофы. И вдруг из Лондона поступила информация о том, что запланированные к отправке в СССР самолеты, в которых острейше нуждалась советская авиация на фронтах, решили взять для своих нужд британские ВВС. А переброска морем другой военной техники, а также материалов, крайне необходимых советской оборонной промышленности, откладывается на неопределенный срок.

В Москве сначала сочли, что речь идет о какой-то технической проблеме, о каких-то трениях с британскими и американскими партнерами о сроках и объемах поставок. О какой-то недоработке советских представителей в Британии. Но, получив подтверждение, что отказ от отправки морских конвоев в СССР не ошибка, а решение премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, пришли к совершенно другим выводам. 19 октября 1942 года И. В. Сталин отправил советскому послу в Лондоне И. М. Майскому шифровку, в которой помимо прочего вспомнил и о заместителе Гитлера Р. Гессе, в 1941 году перелетевшем в Великобританию:

"Лично для Майского. У нас у всех в Москве создается впечатление, что Черчилль держит курс на поражение СССР, чтобы потом сговориться с Германией Гитлера или Брюнинга за счет нашей страны. Без такого предположения трудно объяснить поведение Черчилля по вопросу о втором фронте в Европе, по вопросу о поставках вооружения для СССР, которые прогрессивно сокращаются, несмотря на рост производства в Англии, по вопросу о Гессе, которого Черчилль, по-видимому, держит про запас, наконец, по вопросу о систематической бомбежке англичанами Берлина в течение сентября, которую провозгласил Черчилль в Москве и которую он не выполнил ни на йоту, несмотря на то что он безусловно мог это выполнить. Прошу сообщить Ваши соображения".

Бывший рейхсканцлер Германии Г. Брюнинг, один из героев Первой мировой войны и подавления германской революции 1918 года, имел множество приверженцев в вермахте. А как человек, в 1932 году отказавшийся выплачивать репарации странам-победительницам, пользовался огромной популярностью у германского населения. После прихода к власти нацистов Брюнинг эмигрировал в Соединенные Штаты, и вариант с его возвращением в большую политику предполагал развитие ситуации по наихудшему для СССР сценарию.

"Инерция войны"

Три дня спустя Майский отправил в Москву ответ, как он отмечал, "с максимально доступными мне объективностью и откровенностью". Посол сомневался в том, что британский премьер-министр действительно решил договориться с немцами за счет СССР. И в подтверждение своей позиции писал:

"Поражение СССР неизбежно означало бы конец Британской империи. В самом деле, как мог бы Черчилль договориться с Гитлером? На какой базе? Ведь в случае поражения СССР Гитлер стал бы господином не только всей Европы, но и Африки и по крайней мере большей части Азии. Говорю "большей части Азии", так как допускаю, что Гитлер мог бы быть вынужденным, особенно на первое время, выделить Японии ее особую "сферу влияния". Очень сомнительно, чтобы в указанном гипотетическом случае Гитлер вообще пошел на какое-либо соглашение с Англией. Гораздо вероятнее, что он предпочел бы ее просто разгромить и забрать те части Британской империи, на которые он сумел бы наложить руку. И если бы даже Гитлер в рассматриваемом гипотетическом случае пошел на соглашение, то на какой основе? Очевидно, на основе его завоеваний, то есть минимально на основе господства над Европой и побежденным СССР. Ни для кого в Англии, а тем более для Черчилля не представляет сомнения, что мир в таком случае явился бы лишь кратким перемирием, за которым отдохнувшая и еще более укрепившаяся гитлеровская Германия обрушилась бы на Англию со смертельным ударом. Германия Брюнинга (хотя Брюнинг мало популярен в Англии) не внесла бы никаких существенных перемен в положение, ибо кто в Германии Брюнинга был бы действительным хозяином государства? Очевидно, генералы вкупе с тяготеющими к ним юнкерскими крупно-индустриальными элементами. Но разве генералы оказались бы в описанных условиях более милостивыми? Сомнительно. Во всяком случае здешние руководящие круги, в частности Черчилль, не питает на этот счет особых иллюзий. Общее настроение названных кругов сводится к тому, что по части грабительства генералы мало уступят Гитлеру. Эта фатальная неизбежность гибели Британской империи (немедленно или спустя короткие сроки) в случае победы Германии настолько ясна для английской буржуазии, что даже Чемберлен 4 года назад, когда германская угроза была гораздо менее очевидна и непосредственна, чем сейчас, вынужден был (вопреки всем своим субъективным стремлениям) пойти на войну с Гитлером. Тем более это относится к Черчиллю, субъективные стремления которого, наоборот, толкали и толкают его на острую борьбу с Германией".

Резко антигерманские настроения населения Великобритании, как писал Майский, также не позволили бы британскому правительству пойти на сделку с нацистами. Не менее важным было и то, что скорое прекращение войны противоречило интересам значительной части британской элиты.

Перспектива прекращения войны очень многих из них страшит, ибо они ждут от мира не только потери своих прибылей

"Вся экономическая жизнь Англии,— констатировал посол,— сейчас перестроена на войну. С войной связаны интересы и дивиденды крупнейших капиталистических компаний. Перспектива прекращения войны очень многих из них страшит, ибо они ждут от мира не только потери или сокращения своих прибылей, но также длительной дислокации промышленности, массовой безработицы, различного рода экономических и социальных потрясений. Инерция войны уже втянула в свой круговорот очень влиятельные группы господствующего класса (включая генералов, адмиралов и т. д,), и вырваться из этого круговорота им не так-то легко. Во всяком случае в Англии пока незаметно симптомов обратного порядка. То же во все большей мере становится действительным и для США".

И. М. Майский рассматривал и еще одну сторону проблемы — мог ли подтолкнуть Черчилля к договоренностям с Германией страх перед большевизацией Европы:

"Моментом, имеющим также серьезное значение, является то обстоятельство, что в последнее время в кругах английской буржуазии ослабел страх перед возможностью "большевизации" Европы. Эта буржуазия никогда серьезно не боялась революции в самой Англии, рассчитывая (?) на свое уменье втирать массам очки. Но за Европу боялась. Прошлой зимой, когда началось наше наступление и когда многим здесь казалось, что Красная Армия сравнительно легко преодолеет немецкое сопротивление и начнет быстро отбирать назад оккупированные территории и продвигаться к Берлину, в британских правящих кругах начали появляться симптомы страха и тревоги. Сейчас это заметно гораздо меньше. Считаются, конечно, с вероятностью "хаоса" на континенте после поражения Германии, но сомневаются, чтобы СССР "смог эффективно использовать данный хаос в целях, большевизации Европы", ибо "СССР придется долго залечивать раны, полученные в войне" (цитирую ходовые в правящих кругах выражения). "На всякий случай" к тому же эти круги поощряют сейчас формирование всяких реакционных сил и группировок среди находящихся в Лондоне эмигрантских правительств. Не подлежит сомнению, что ослабление СССР с самого начала входило в планы британской правящей верхушки, но только до известного предела: чтобы не проиграть войны. И преобладающее мнение среди черчиллевской группы сводится к тому, что в настоящее время СССР уже достаточно ослаблен. Всякий дальнейший шаг в этом направлении был бы опасен. Ибо даже самые заскорузлые консерваторы после опыта минувших трех лет в душе глубоко убеждены (хотя открыто говорить об этом не любят), что ни английская, ни американская армии не способны меряться силами с германской и что Красная Армия совершенно необходима для одержания победы над врагом, это убеждение, это признание своей военной слабости, это неверие в возможность собственными силами разгромить гитлеровскую армию красной нитью проходят через психологию здешних правящих кругов, в частности через психологию военной верхушки".

Не менее важным обстоятельством, говорившим против возможности англо-германского сговора, посол Майский считал позицию самого Черчилля:

"Я знаю его уже много лет и могу констатировать, что он давно кипит самыми бешеными антигерманскими чувствами. За все время войны я ни разу не наблюдал в нем ослабления этого чувства. Скорее наоборот. Мне очень трудно себе представить, чтобы именно Черчилль мог пойти на сделку с Германией Гитлера или Брюнинга (то есть генералов). Если бы здешний правящий класс в конце концов вздумал пойти на такую сделку, ему пришлось бы менять премьера. Это, конечно, не невозможно, но не так легко, мне уже не раз приходилось Вам сообщать, как прочна сейчас личная позиция Черчилля в стране".

"Вести войну чужими руками"

Так чем же в таком случае объяснялись действия британского правительства? Посол Майский, к тому времени проработавший на своем посту уже десять лет, считал, что главная причина действий Черчилля — это его концепция ведения войны:

Война должна быть в максимально возможной мере "легкой войной" для Великобритании

"Чтобы понять позицию Черчилля, прежде всего необходимо иметь более ясное представление о его общей концепции, концепции, которая корнями своими глубоко ушла в вековые традиции Англии. Вот ее важнейшие черты. Во-первых, война должна быть в максимально возможной мере "легкой войной" для Великобритании. Конкретно это означает, что разбить Германию на суше в основном должен СССР, Англия же будет оказывать ему в данной борьбе лишь "содействие". Чем позже Англия включится в такое "содействие", тем лучше, ибо тем свежее она придет к финишу и тем легче ей будет играть руководящую роль на будущей мирной конференции. Наоборот, под этим углом зрения выгодно, чтобы СССР пришел к финишу возможно более ослабленным и истощенным. Иными словами, Черчилль сейчас старается спеть новую вариацию на старую, хорошо известную английскую тему: вести войну чужими руками. Насколько ему это в конечном счете удастся, вопрос иной, но таково во всяком случае его стремление. Во-вторых, "легкая война" с английской точки зрения — это та, в которой она участвует главным образом своим военно-морским флотом и своим воздушным флотом плюс снабжение (денежное и материальное). Особенно важен морской флот. Это основная форма британских вооруженных сил, любимец нации, в который она верит и в эффективности которого не сомневается. Воздушный флот тоже в чести. Он пришелся англичанам ко двору. И, хотя воздушный флот не в пример морскому имеет лишь очень короткую историю, в него тоже верят и в эффективности его не сомневаются. Тем более что воздушный флот вполне оправдал себя в сентябре-октябре 1940 года. Иначе с армией. Ее в Англии никогда не любили... Опыт 1914-18 годов на время несколько изменил как характер самой армии, так и отношение к ней, но с роспуском армии и отменой конскрипции после окончания прошлой войны все это быстро стерлось и забылось. Лучшие генералы и офицеры ушли в директора компаний и парламентские деятели. Вот почему "легкая война" в английском понимании включает операции на море и в воздухе, но не на суше. И вот почему на протяжении всех этих 3 лет у Черчилля всегда наблюдалось почти стихийное тяготение к тому, чтобы как-нибудь избежать, отложить, оттянуть серьезные операции сухопутного типа, а если это уж оказывалось невозможным, то, по крайней мере, свести их к самому неизбежному минимуму. Драться на суше, по мнению англичан, должны будут другие — сначала поляки, потом французы, потом греки и югославы и наконец теперь мы. Британцы же готовы были вносить свою "лепту" военно-морским и воздушным флотами, снабжением и "символическими" жестами на суше".

Кроме того, как указывал советский посол, черчиллевская концепция войны не предусматривала ее быстрого окончания:

"Война вовсе не обязательно должна быть короткой. Она может быть и длинной. Даже лучше, если она будет длинной, ибо на протяжении длинной войны может представиться больше случаев заставить кого-либо другого таскать каштаны из огня. Да и почему не стремиться к длинной войне, раз для Англии война является "легкой войной"? Пусть другие (конкретно СССР), для которых война не столь "легка", ослабевают и истощаются. Это только выгодно для Англии. Такой была всегдашняя традиция Великобритании. Неважно также, если война идет плохо в военном отношении,— лишь бы она была выиграна. И Англия действительно в прошлом не раз выигрывала войны, которые состояли для нее из тяжелых поражений на полях битв, выигрывала благодаря деньгам, благодаря хитрости, благодаря ловкому использованию международных противоречий. Англичане любят говорить: "Англия всегда проигрывала все битвы, кроме последней"".

Майский писал Сталину, что есть реальные подтверждения этой мысли:

"Я уже сообщал Вам раньше, что в начале сентября прошлого года британский премьер в разговоре со мной бросил такое замечание: "Да, конечно, сейчас наша армия плоха, не имеет опыта и выучки, но вот погодите, лет через 5-6 она станет хорошей армией"".

Именно поэтому, как считал советский посол, британский премьер затеял операцию "Факел" — высадку английских и американских войск в Марокко и Алжире:

"Второй фронт во Франции с военной точки зрения трудная операция. В особенности для армии. Второй фронт во Франции требует больших жертв. Второй фронт во Франции подводит войну слишком близко к дому. Это может разбудить здесь сильные и опасные страсти. Спокойнее держать войну где-то там, далеко, за морями. И Черчилль делает выводы: подальше от второго фронта во Франции. А так как ничего не делать по политическим и разным другим соображениям тоже нельзя, то Черчилль выдумывает операцию "факел". Это куда легче. Правда, "факел" не имеет прямого отношения к Германии, он лишь в очень отдаленной и косвенной форме может способствовать ее конечному поражению, но что с того? Ведь Черчилль не возражает против длительной войны: в конечном итоге и "факел" что-нибудь даст для победы над врагом. Есть еще одно серьезное соображение в пользу "факела": Англия потеряла важные колониальные владения в Тихом океане (Малайю, Сингапур, Бирму плюс Голландская Индия),— почему не получить компенсацию за это в Африке? И, если даже в конце концов с территориями "факела" придется расстаться после войны, они во всяком случае могут оказаться в руках Англии хорошей картой для размена при генеральном межевании мира. Однако опять-таки чисто личный момент. Как истинный представитель британского империализма, Черчилль всегда проявлял особый интерес к "Востоку" — к Малой Азии, Аравии, Индии, Египту, Тунису и так далее. Эти страны всегда были близки его "сердцу" и будили в нем сильные эмоции, очень хорошо, впрочем, совпадавшие с весьма прозаическими интересами Великобритании. Так было в прошлую войну — так есть и в нынешнюю. "Средний Восток" сейчас всегда в голове и на устах Черчилля. Так называемый "каспийско-левантский фронт" (включая Ливию и Египет) имеет у него преимущества перед всеми другими фронтами. Сюда Черчилль гонит безотказно людей, пушки, танки, самолеты. И, если операция "факел" окажется успешной, что будет дальше? Судя по всему тому, что я здесь вижу и слышу в последние недели, я почти не сомневаюсь, что следующим шагом Черчилля явятся какие-либо операции против Сицилии, Сардинии, Крита, Италии, может быть, Балкан. Почему? Да просто потому, что это опять-таки связано с "Средним Востоком", и еще больше потому, что это сравнительно легкие операции, во всяком случае более легкие, чем второй фронт во Франции. Вот почему у меня нет уверенности, что (если Черчилль будет иметь волю) этот подлинно эффективный второй фронт будет создан даже весной 1943 года. Невольно возникает вопрос: неужели Черчилль не понимает, что излишнее пристрастие к "легкой войне" в конечном счете может повернуться против самой Великобритании? Конечно, понимает, но — и это является подосновой всей его политики — Черчилль верит в то, что СССР даже в самом худшем случае как-то "выдюжит", что спина у СССР крепкая. Это убеждение британского премьера особенно возросло после его визита в Москву".

Концепция "легкой войны" помогала ответить на все вопросы, заданные Сталиным 19 октября 1942 года:

"Почему Черчилль фактически сокращает снабжение СССР? Говорю "фактически", так как формально все нам полагающееся по протоколу отгружается, но только в английских портах. Черчилль фактически сокращает наше снабжение, так как в погоне за "легкой войной" он затеял операцию "факела", а эта операция для своей реализации требует огромного количества военных судов. Я не знаю всех детальных расчетов адмиралтейства, но отнюдь не исключено, что одновременное осуществление "факела" и наших больших конвоев с их тяжелым прикрытием британскому флоту сейчас не под силу. Почему Черчилль не бомбит Берлин. Но это тоже понятно: он не хочет, чтобы немцы в ответ бомбили Лондон, ибо тяжелая бомбежка Лондона нарушала бы концепцию "легкой войны". Почему Черчилль не хочет сейчас судить Гесса? И это понятно: он боится в ответ массовых немецких репрессий против английских пленных. Что же тогда будет с концепцией "легкой войны"? Кроме того, поскольку Черчилль ориентируется на длительную войну, он думает: кто знает, для чего еще может пригодиться Гесс?"

"В целях использования Англии и США"

Но что в этой ситуации должно было предпринять советское руководство? 24 октября 1942 года И. М. Майский отправил в Москву подробный план действий, которые необходимо предпринять в ближайшее время:

"С учетом политических и военных настроений в Англии... я склонен думать, что война сможет кончиться не раньше 1944 года,— особенно принимая во внимание, что немцы очень сильны в обороне и что разбить их, даже когда они потеряют способность к наступлению, будет делом далеко нелегким (так в тексте-- "История"). Таким образом, мне думается, что все наши планы и расчеты, как в отношении фронта, так и в отношении тыла, должны исходить из того, что война протянется по крайней мере два года".

Исходя из этого, посол предлагал:

Нашей задачей должно являться такое маневрирование, чтобы не прийти к финишу в состоянии полного истощения

"Основной нашей задачей должно являться такое маневрирование, такая экономия наших ресурсов — человеческих и материальных,— чтобы не прийти к финишу в состоянии полного истощения, чего так хотелось бы англичанам (и американцам). Отсюда вытекают определенные выводы:

a. В отношении тыла — создание условий, которые позволили бы ему нормально функционировать, поскольку это вообще возможно в военных условиях. Здесь, насколько могу судить из Лондона, наиболее серьезной проблемой является продовольствие. Не касаясь мер внутреннего порядка для разрешения данной проблемы, думаю, что в области мер внешнего порядка следовало бы всемерно использовать для получения продуктов не только США, но и Канаду, где имеются очень большие запасы хлеба. Недавно заключенное нами в Лондоне соглашение о канадских кредитах для закупки канадской пшеницы является началом, но только началом...

б. В отношении фронта — наше генеральное наступление, которое должно будет окончательно изгнать немцев из нашей страны и перенести войну на территорию Германии, мне думается, следовало бы отложить до того момента, когда, с одной стороны, мы сумеем создать достаточно крупные воздушные армии и накопить подавляющее количество самолетов, танков и т. д., а с другой стороны, англичане и американцы наконец будут готовы вести серьезные операции в Европе. До того же нам, видимо, придется в основном придерживаться стратегии активной обороны, в которую, конечно, могут быть вкраплены отдельные наступательные операция большего или меньшего масштаба. Конечно, если бы внезапно обнаружилось, что Германия стоит накануне краха, было бы выгодно использовать ситуацию и открыть наше генеральное наступление, не дожидаясь Англии и США, однако в такой оборот событий для ближайшего будущего я плохо верю".

Кроме общей стратегии Майский предлагал план конкретных операций:

"Мне казалось бы, что в течение ближайшей зимы желательно было бы сделать следующее:

а. Снять осаду с Ленинграда.

б. Отогнать немцев от Сталинграда хотя бы до Донской луки, иначе в будущем году нельзя будет пользоваться Волгой как транспортной артерией между Кавказом и остальным СССР, и

в. Освободить север Финляндии и Норвегии от немцев. Эта последняя операция чрезвычайно важна для обеспечения путей сообщения между СССР, с одной стороны, Англией и США с другой. Опыт показал, что, пока не будет уничтожено германское разбойничье гнездо в указанном районе, мы постоянно будем иметь массу осложнений с подвозом военных и других грузов к нашим северным портам. Север — это сейчас наше главное "окно" во внешний мир. Мурманск и Архангельск способны переваливать большие количества грузов, они расположены сравнительно недалеко от фронта, они также (если немцы будут ликвидированы на севере Норвегии и Финляндии) вне пределов досягаемости для врага. Владивосток в этом отношении хуже. Он под ударом у японцев, и расстояние его от фронта колоссально. Иранский путь, как Вы знаете, отличается малой емкостью. Конечно, надо максимально развивать все три линии нашей связи с внешним миром, но все-таки северной линии, видимо, суждено остаться самой важной на долгое время. Для указанной операции следовало бы использовать англичан, а может быть, и американцев,— в каких конкретных формах, я сейчас не буду обсуждать, это дело специальных переговоров.

г. Все выше перечисленные операции представляются мне, так сказать, программой-минимум. Если бы удалось еще в течение зимы выгнать немцев с Северного Кавказа и вернуть Кубань,— было бы прекрасно, но, насколько это мыслимо, мне трудно судить".

Еще одним важным моментом плана будущих действий, посол считал активизацию контактов с Соединенными Штатами и Великобританией:

"В целях использования Англии и США в наших интересах следовало бы приступить к созданию "единой стратегии" союзников. Как к этому легче всего подойти? Мне думается, что удобным началом явилась бы северная операция (Петсамо и так далее). Она для нас выгодна, и англичане как будто бы ею интересуются. Полезно было бы с той же точки зрения также обсуждение предложения Черчилля об отправке англо-американской авиации на советский фронт. От указанных операций не трудно было бы уже перейти к плану будущей летней кампании, к вопросу о втором фронте и так далее. Если данное предложение для нас приемлемо, то не следовало бы особенно откладывать соответственных шагов".

"Много интересного и поучительного"

Четыре дня спустя, 28 октября 1942 года, Сталин ответил Майскому:

"Ваши соображения получил. Я нашел в них много интересного и поучительного. Ряд ваших предложений совпадает с намеченными нами мероприятиями...

Я сомневаюсь, чтобы англичане поддержали северную операцию. Они только болтают об этом для виду.

Черчилль заявил нам в Москве, что к началу весны 43 года около миллиона англо-американских войск откроют второй фронт в Европе. Но Черчилль принадлежит, видимо, к числу тех деятелей, которые легко дают обещание, чтобы также легко забыть о нем или даже грубо нарушить его.

Он также торжественно обещал в Москве бомбить Берлин интенсивно в течение сентября-октября. Однако он не выполнил своего обещания и не попытался даже сообщить в Москву о мотивах невыполнения.

Что же, впредь будем знать, с какими союзниками имеем дело.

Я мало верю в операцию "факел". Если же вопреки ожидания (так в тексте.— "История") эта операция кончится успешно, можно примириться с тем, что у нас отобрали самолеты ради этой операции.

Я говорил Уилки и сообщил Рузвельту, что в ближайшие 12 месяцев нам необходимо будет получить из США 2 миллиона тонн пшеницы. Уилки сказал, что США некуда девать хлеб и что наша заявка вполне выполнима. Рузвельт отозвался положительно, но ничего конкретного не предложил. Совершенно правильно ваше предложение о том, чтобы привлечь к этому делу Канаду, которой тоже некуда девать хлеб".

Судя по дальнейшим событиям, прогнозы Майского оправдывались, а его предложения учитывались при составлении стратегических планов. Об открытии второго фронта в 1944 году Рузвельт, Сталин и Черчилль договорились на Тегеранской конференции, начавшейся 28 ноября 1943 года. Но до тех пор, пока разговоры о нем не превратились в дела, СССР маневрировал именно так, как и предлагал посол. Ведь в любой ситуации нет ничего более важного, чем понимание намерений не столько противников, сколько союзников.