Как протестующие искали в Минске своих кумиров

10 сентября в Минске, где не утихает уличная активность, студенты устроили флешмобы из песен протеста, а сочувствующие Александру Лукашенко прошли маршем от площади Победы до площади Независимости и обратно, не встретив не только никакого сопротивления, а, как утверждает специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников, встретив искреннее сочувствие.

День начался, можно сказать, ударно. То есть посол Российской Федерации Дмитрий Мезенцев встретился с президентом Белоруссии Александром Лукашенко и подарил ему книгу «Топографические карты Витебской, Гродненской, Минской, Могилевской губерний». Это оказалось факсимильное издание 1866 года.

— Это первый экземпляр, это действительно первый экземпляр,— сообщил Дмитрий Мезенцев, словно после того, как он уже сказал, что это первый экземпляр, можно было еще сомневаться в истинности этих слов.

Нет, Дмитрий Мезенцев был не из тех, кто мог подарить второй экземпляр, если сказал, что дарит первый.

Другое дело, что из этого короткого протокольного акта получился троллинг высшего, государственного уровня, так как в этом 1866 году эти губернии входили в состав Российской империи. Собственно говоря, откуда бы еще именно у Дмитрия Мезенцева, яркого представителя Российской Федерации, которой, без сомнения, повезло в том, что именно он представляет свою страну в эти трудные или хотя бы непростые, а на самом деле просто тягчайшие времена для Белоруссии (я уж не говорю о том, как повезло Белоруссии), появились бы эти карты?

— И он (экземпляр.— А. К.) принадлежит именно вам,— произнес Дмитрий Мезенцев, передавая книгу Александру Лукашенко.

Ничего не жалко то есть России для Белоруссии (а, нет, это же не так).

Надо сказать, что президент Белоруссии принял подарок с отчетливым нервным смешком, прежде чем сказал спасибо.

— Это еще одно подтверждение историзма, справедливости границ Беларуси,— не отказал себе в удовольствии добавить Дмитрий Мезенцев.— В том числе ответ всем, кто смотрит по-другому.

Дмитрий Мезенцев вкладывал в свои слова свой, подвластный ему смысл. Он, очевидно, имел в виду вечные претензии на часть территорий Белоруссии ее внешних врагов.

Но получилось иначе. Вышло, что посол России словно дал понять, что справедливыми границы Белоруссии являются лишь тогда, когда она находится в составе России. Иначе эти слова было трудно, а то и невозможно ведь истолковать, особенно при желании.

Да и слова про то, что эти топографические карты — «ответ всем, кто смотрит по-другому», означали ведь то же самое: с точки зрения исторической справедливости все эти области можно считать законными только в составе Российской имп… ой, то есть Федерации.

Надо сказать, что президент Белоруссии с достоинством принял этот подарок, а может быть, даже удар.

Я потом поговорил с Дмитрием Мезенцевым.

— Да,— сказал он,— это эксклюзивное факсимильное издание, которое сделало прекрасное издательство. Дополнялись эти карты, между прочим, до 1920 года (то есть когда эти губернии были вообще уже в составе советской России.— А. К.)! Они трехверстные, то есть в одном сантиметре — три версты. И между прочим, если бы сегодня эти карты использовались для строительства дорог в Беларуси, для привязки к озерам и рекам, то они отлично для этого бы подошли! Это тем более удивительно, что тогда не было никакой, например, космической съемки!

Может, кстати, и используются.

— А что вы думаете про то, что это выглядит как некий политический намек или даже амбиции? — спросил я.

— Мы все любим свою землю,— объяснил Дмитрий Мезенцев.— Эти белорусские карты ничем не отличались от енисейских, камчатских и петербургских карт (конечно, от всего остального нашего.— А. К.)!.. А что, если бы мы сейчас подарили американскому руководству топографическую карту Форт-Росса до продажи Русской Америки, то кто-то усмотрел бы в этом политический подтекст?!

Сравнение ситуации было лестным, мне казалось, для белорусского руководства.

Но ведь усмотрели бы, точно усмотрели бы.

— Так что давайте,— заключил Дмитрий Мезенцев,— деполитизируем топографические карты. Не будем наполнять их политическим смыслом, тем более там, где его нет!

Я же говорю: точно не вкладывал.

Просто так получилось.

Студенты минских вузов в этот день в разных концах города устраивали свои флешмобы, о которых предупреждали: пели в аудиториях, в холлах и у выходов на улицу все те лирические песни, символы протеста, которые они обычно и поют. Это было не остановить, но никто уже и не останавливал.

А к вечеру с площади Победы должно было начаться шествие за Александра Лукашенко.

Правда, сначала собирающиеся люди не производили впечатления способных собраться. Их было просто мало для начала.

Ко мне подошла организатор, Людмила Десятова, и наградила газетой национального освободительного движения «Национальный курс». Так, стало ясно, что пойдет НОД, которое до президентских выборов власти не пускали в приличные места, то есть, например, на площадь Победы. Но теперь они за Александра Лукашенко и, значит, попутчики власти и положения, в котором она оказалась, то есть им можно везде и даже, может быть, все.

— Тема нашего шествия? — переспросила меня Людмила Десятова.— Как вам сказать?..

Это было, в общем, все, что она мне ответила.

— Ладно, пошли за флагами,— предложили ей, и она с облегчением сорвалась куда-то за угол, так и не выговорившись.

А может, подумал я, она именно что выговорилась.

Еще я подумал, что много флагов им не надо бы брать: может оказаться, что нести будет некому.

А пока я подошел к человеку в черной майке, где цветом был выбит парадный портрет Александра Лукашенко в военной форме.

У человека в этой майке была непростая судьба. Его узнал, например, мой коллега-фотограф и даже показал снимок: да, он.

— Это же его портрет замироточил 25 августа! — показал он.— Вы видите?

Конечно, я видел. По щеке Александра Лукашенко на снимке, который показал мне фотограф, катилась крупная слеза.

— Замироточил,— еще раз констатировал коллега, и я понимал: это была его грандиозная журналистская удача.

Тут меня и пронзила догадка:

— Так парень же, видимо, сильно вспотел, вот портрет и замироточил!

— Видимо,— кивнул коллега.— Но может быть, и нет.

Про слезу спрашивать человека в майке было неудобно, только расстроился бы, так что я только спросил, в каком звании находится верховный главнокомандующий.

— Как в каком? — возмутился какой-то молодой парень рядом.— В звании главнокомандующего!

— Да нет,— поморщился человек в майке.— Это не о том… Генералиссимус, я думаю… А, нет, генералиссимусом может быть только Сталин (интересно, что он даже не думал говорить про Сталина в прошедшем времени.— А. К.). Да в любом! Главное, он главнокомандующий! Этим уже все сказано! А так хоть капитан!

А вот это было уже, по-моему, совсем неуважительно по отношению к Александру Лукашенко, который разве мог быть капитаном, даже в чьих-то мыслях? Не такой это был человек.

За 26 лет он наверняка дослужился бы по крайней мере до маршала, полагал я. И в конце концов, с его именем на устах демонстрантам предстояло пройти еще несколько километров до площади Независимости, где был только промежуточный финиш: они рассчитывали, между прочим, еще и вернуться обратно, на площадь Победы.

И это было, по моим представлениям, рискованное предприятие, ведь по пути им должно было встретиться много людей. Манифестанты начинали казаться мне просто даже мужественными, что ли, тем более что их что-то не становилось больше: человек в лучшем случае сто стояли на тротуаре. А вообще-то пятьдесят.

Но до начала шествия они еще собирались спуститься по переходу и подняться к центру площади Победы, чтобы сфотографироваться перед тяжелым походом (а что если на прощанье?).

По переходу шли было тихо, пока один немолодой дяденька, на вид вроде спокойный, не затянул вдруг басом: «Эй, ухнем!..» И пока не вышли на поверхность, все прибавлял, так что я выбрался наверх просто с полопанными, казалось, перепонками. А ему, по-моему, просто нравилось, как звучит его голос в подземном переходе. Зычно, что ли.

Но что же их было так мало? Я спросил об этом в конце концов одного из них, интеллигентного вроде мужчину, тоже очень немолодого.

— Да вот и я у нее (он с досадой кивнул на Людмилу Десятову.— А. К.) спрашивал… Ну можно же народ собрать. Просто по телефону… А она решила, что только НОД будет. Конечно, все начнут обзываться на нас на площади Независимости, как несколько дней назад. А не хочется стыд-то ловить! — признался он.— Нам хотя бы человек 300 — и уже можно было бы спокойно идти. 300 человек уже так просто не обзовешь!

— Так,— закричал еще один дяденька.— Общее фото, инструктаж — и выступаем!

Инструктаж оказался коротким и предметным.

— «За-бать-ку!» не кричим,— предупредил он,— потому что они сразу подхватывают «Со-бач-ку!». И «Бе-ла-русь!» тоже не кричим, потому что они добавляют «Жыве!». Кричим «За Беларусь!» — попробуй к этому добавь! И не реагировать на негатив! Он будет.

Они кивнули, хором, довольно, между прочим, слаженно прочли молитву — и в путь.

«За Беларусь!» — кричали всю дорогу. Других вводных ведь не было. И песни пели. Начали с «Катюши», но очень быстро допелись до «Саня останется с нами, все будет о’кей!..».

Впереди этого шествия (не хотелось бы называть его жалким, поэтому не буду) шла Людмила Десятова. Она закрепила телефон на длинной палке и вела теперь прямую трансляцию в единственной роли с собой. Пока шли до площади Независимости (а двигались, кстати, динамично, не то что «Женский марш» в прошлую субботу этой же дорогой: он все время ждал сам себя, потому что растянулся на несколько километров), она успела рассказать зрителям, которых было, подозреваю, еще меньше, чем участников шествия (но все-таки), о прошлом, настоящем и будущем.

— Главная наша цель,— отчетливо говорила она в телефон,— дать молодому поколению пожить в счастливой стране, где будут бесплатная медицина, бесплатное образование и бесплатные квартиры!..

То есть в стране, где пожила она сама.

— Мы поддерживаем,— повторяла она уже не в первый раз,— объединяющее начало наших президентов (Владимира Путина и Александра Лукашенко, видимо.— А. К.), они приняли решение на полное объединение наших народов (а я думал, они только в понедельник об этом договорятся.— А. К.)!..

Прохожие, надо сказать, относились к шествию с красными флагами спокойно и чаще всего смеялись.

— Это же несанкционированный митинг! — веселился кто-то.

— О, какие кексы вышли! — изумлялись две девушки.

— Вот такими должны быть настоящие милиционеры…— говорили между собой две женщины, даже, по-моему, с долей зависти к этому шествию рассматривая двух милиционеров, которые лениво прохаживались по проспекту Независимости, равнодушно глядя на людей с флагами.

Плакатов у них, кстати, не было почти никаких: чтобы нести, их надо было придумать.

Зато и негатива, о котором предупреждали на инструктаже, пока вроде тоже и не было. Их просто не воспринимали всерьез.

Под звуки их классики, то есть песни «Белая, белая Русь!» Анжелики Агурбаш, они вошли на площадь Независимости, где их должны были встретить, по моим представлениям, толпы других протестующих.

Но в этот вечер площадь была почти пуста. Только из костела вышла группа людей, собирающаяся, по всей видимости, на свое ежевечернее шествие вокруг костела.

А шествие, попавшее на площадь, между тем, по-моему, очень приободрилось, увидев, что никто ему вообще не противостоит.

Запели громче и даже с удовольствием. А когда одна из трех девушек, сидевших на скамеечке, крикнула им: «Жыве Беларусь!», один из шеренги выкрикнул девушкам с удовлетворением:

— А нас больше!

Ни на секунду не притормозив на площади, они обошли фонтан (я думал, намотают вокруг него по инерции еще пару кругов, с появившимся-то у них задором) и направились было обратно на проспект, да вдруг остановились.

Там была какая-то заминка. И я увидел: к ним подошли две женщины со своими плакатами. «Свободу задержанным и политзаключенным!» был у одной и «БТ (Белорусское телевидение.— А. К.)! Покажи правду про выборы, и тогда в стране прекратятся митинги и забастовки!» — у другой.

Они встали среди митингующих за Александра Лукашенко, которые приостановились сфотографироваться, и только, и дискредитировали их теперь как только могли.

Ну плакат про свободу задержанным и политзаключенным порвали очень быстро, и женщина, у которой он был, только растерянно переспрашивала:

— А рвать-то зачем? — как будто не ожидала такого.

А вторая, ловкая, не давалась. Она пыталась заговорить с ними.

— Про-во-ка-тор! — скандировали ей прямо в лицо, особенно один дедушка, которого соратникам пришлось даже держать за руки: ясно стало, что он готов распустить их.

Тут проявил себя один из организаторов, тот самый, который проводил инструктаж.

— Мы вас любим!..— сказал он этой женщине, впрочем, как-то все равно угрожающе.

— А зовут-то вас как? — спрашивала она.

— Меня Сергей,— откликнулся он.

— О, что ни рожа, то Сережа! — обрадованно воскликнула она.— А я Галя! Дать телефончик?

— Не надо,— наотрез и даже испуганно отказался он.

— А вот помощник Лукашенко у меня взял, обещал перезвонить! — Галя вспомнила, судя по всему, воскресный митинг, который действительно закончился таким выходом.

— Не мешайте человеку отрабатывать деньги! — крикнул кто-то.

— А вот за клевету ответишь,— быстро сказала она, все еще держа, надо отдать ей должное, в руках свой плакат.

Тут шествующие, стоя пока на месте, все-таки начали скандировать «За Беларусь!». Галя присоединилась к ним. Это она разделяла.

— Нам нечего делить! — сказал ей Сережа и вдруг начал скандировать: — Когда мы едины, мы непобедимы!

В этом она тоже не видела ничего страшного и подхватила, подняв над головой, впрочем, плакат.

Он интересно смотрелся среди красных знамен и портретов Александра Лукашенко.

Тут Сережа Галю-то и обнял. И так и остался с ней стоять.

Вот этого я уже не ожидал.

Нервы, видно.

Андрей Колесников