Нобелевская премия по литературе присуждена Луизе Глюк

Лауреатом Нобелевской премии по литературе стала американская поэтесса Луиза Глюк (родилась в 1943 году). Выбор Шведской академии комментирует Лиза Новикова.

Нынешнее решение получилось очень литературным: именно поэтическая премия знаменует собой окончательную «перезагрузку» после скандалов внутри Шведской академии и неожиданных награждений, когда лауреатами становились публицистка или музыкант. Луиза Глюк, отмеченный всевозможными американскими премиями автор, со стороны выглядит как настоящая «труженица пера».

Профессор Йельского университета, она преподает поэтическое мастерство, председательствует в Американской академии поэтов, носила почетное звание поэта-лауреата в 2003–2004 годах.

Ее востребованность на родине подтверждает: поэзия не может быть только элитарным искусством, как не могут быть элитарными гуманистические ценности, ради которых и была основана Нобелевская премия.

Прошлогодний лауреат, австрийский прозаик Петер Хандке, в своей нобелевской речи как будто предвидел, что дальше премия вновь вспомнит о поэтах: он процитировал трогательные стихи шведа Тумаса Транстрёмера, получившего премию в 2011 году. Да и сама Луиза Глюк уже давно как будто примерялась к компании поэтов-нобелиатов. В сборнике эссе «American Originality» (благодаря которому ее причисляют и к гильдии литературных критиков) она гадает, возможны ли «американский Шеймас Хини» или «американская Шимборска»: оба поэта не только европейские классики, но и нобелевские лауреаты.

В том же сборнике 2017 года есть тексты, открыто критикующие американскую культуру, однако политические и общественные темы в творчестве Луизы Глюк уступают вечному сюжету всей мировой поэзии — «существованию человека». Формулировка перекочевала и в нобелевский вердикт — «в ее поэзии индивидуальность обретает универсальность».

Теперь малейшие подробности биографии Луизы Глюк неизбежно вызовут всеобщий интерес.

Но все эти подробности, включая особенности воспитания, когда детей вечно не слышат и им приходится искать поддержки в книгах, ранний интерес к поэзии, семейные трагедии и личные драмы вроде подростковой анорексии, можно обнаружить в ее четырнадцати поэтических сборниках.

Депрессивность Сильвии Плат, влияние Эмили Дикинсон и Роберта Лоуэлла, темы мифологии, религии и величия природы («Что другие нашли для себя в искусстве, / я нашла в природе. Что другие нашли / в земной любви, я нашла в природе. / Так просто. Но в ней не было голоса») — все уже поименовано и отрефлексировано. В нобелевской рекомендации упомянут еще и юмор, но российскому читателю обнаружить его пока не представляется возможным. У нас переведены лишь отдельные стихотворения Луизы Глюк.

И небольшой билингвальный сборничек, вышедший в Нью-Йорке в 2002 году, и даже сборник «Дикий ирис», опубликованный у нас в 2012-м, вряд ли многие заметили.

Представитель Шведской академии довольно настойчиво перечислил основные книги Луизы Глюк — от дебютного «Первенца» до сборников «Арарат», «Аверно» и того же «Дикого ириса». И даже когда пресс-конференция фактически закончилась, наряду с дежурным упоминанием ограничений коронавирусных времен заклинал публику просто «почитать награжденных поэтов». Обычные слова «голос, который не спутаешь ни с кем» скорее преувеличение, вызов: нужно быть немножечко стиховедом, иначе как отличить один верлибр от другого? По сути, Нобелевка в самом деле проголосовала за спасительную силу поэзии как таковой, гибкой и сильной, способной разговаривать с читателем поверх политических барьеров. Когда поэт — это даже не только имя, которое может быть на слуху, а может и не быть. Это сборники, стихи, тексты, читая которые мы проживаем общую жизнь.