Как изменили российское сельское хозяйство реформы 90-х

Тридцать лет назад, в ноябре 1990 года, Верховный совет РСФСР принял закон о земельной реформе. Это была попытка исполнить вековую мечту российских крестьян — стать хозяевами земли. Но жизнь повернула в другую сторону: сегодня главными собственниками земли стали крупные агрохолдинги. Тридцать лет бесконечных споров не сделали нашу страну богаче — мы стали потреблять продуктов меньше, чем в 90-м году. Это засвидетельствовала доктрина продовольственной безопасности, принятая в феврале 2020 года. О том, как проходила реформа, кто и как воспользовался ее результатами, «Огонек» расспросил экспертов, начинавших земельные преобразования.

Александр Трушин

Что у нас только не творили с сельским хозяйством во второй половине ХХ века… Каждую пятилетку принимались постановления «о мерах по развитию». То превращали колхозы в совхозы. То «сближали» город и деревню. То колхозы укрупняли, то разукрупняли. То ликвидировали «неперспективные села». То создавали «агрогорода». Ничего не помогало.

Колхозы и совхозы не могли прокормить 290-миллионную страну (таким было население СССР перед развалом страны). В 1982-м Пленум ЦК КПСС принял «Продовольственную программу», предусматривавшую увеличение производства продуктов питания в 2,5 раза к 1990 году. Авторство программы приписывают Михаилу Горбачеву, курировавшему сельское хозяйство. Оно еще как-то продержалось четыре года на госдотациях за счет высоких нефтяных цен. В 1986 году они рухнули до 10 долларов за баррель (по нынешнему курсу — 20 долларов). В столице еще можно было что-то купить. Сюда ездили за продуктами из ближних областей — там в магазинах были просто пустые полки. А потом и в Москве ввели продовольственные карточки. Те, кому сейчас за 40, наверное, помнят безумные очереди за продуктами и «колбасные» электрички.

Гений одной ночи

В ноябре 1989 года Михаил Горбачев признал: «Без земельной реформы нам не решить продовольственной проблемы». Был ли он прав или нет? Споры идут до сих пор. Но надо было что-то делать с разваливавшейся страной.

28 февраля 1990 года Верховный совет СССР принял «Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о земле». Эти «Основы» в то время никого ни к чему не обязывали — союзные республики уже забирали себе суверенитета, сколько могли «проглотить». С другой стороны, земля, отношения людей на ней, способы производства и продукция были везде разные — где-то хлеб, где-то овощи, где-то хлопок. Но 20-я статья «Основ» после полувека колхозного строя казалась просто революционной: «Граждане СССР имеют право на получение в пожизненное наследуемое владение земельных участков: для ведения крестьянского хозяйства; для ведения личного подсобного хозяйства; для строительства и обслуживания жилого дома; для садоводства и животноводства; для дачного строительства; в случае получения по наследству или приобретения жилого дома; для традиционных народных промыслов».

Ключевая фраза здесь — «пожизненное наследуемое владение землей». Эта формулировка ликвидировала земельную монополию государства. Но это еще не было частной собственностью на землю. Вот что рассказал «Огоньку» академик РАН Виктор Хлыстун, которого называют «отцом земельной реформы» (в 1990–1991 годах — председатель Государственного комитета РСФСР по земельной реформе и поддержке крестьянских фермерских хозяйств):

— Несколько месяцев в Верховном совете СССР работала группа по подготовке основ земельного законодательства. Возглавлял ее президент ВАСХНИЛ Александр Никонов, а курировал Аркадий Вепрев, председатель комитета Верховного совета СССР по аграрной и продовольственной политике, руководитель крупного колхоза в Красноярском крае. В этой группе столкнулись две разные позиции. Часть депутатов во главе с Анатолием Собчаком выступала за скорейшее введение частной собственности на землю. Но большинство считало: в тот момент это было невозможно, нужен какой-то переходный вариант. Так появилась формулировка «пожизненное наследуемое владение землей».

Принятие «Основ» было первым шагом к реформе. А дальше союзные республики должны были разработать свои законы, в которых определялось бы, как должна происходить земельная реформа у них.

Верховный совет РСФСР сформировал группу по подготовке республиканского земельного законодательства. Ее возглавлял заместитель председателя Государственного агропромышленного комитета РСФСР Борис Мартынов. Здесь тоже были две позиции. Мартынов и другие государственные чиновники считали, что надо сохранять монополию государственной собственности на землю. Другие, в том числе и Виктор Хлыстун, считали, что надо сделать шаг более решительный, чем записано в союзных «Основах».

— Я тогда выступил с предложением: если мы не можем сейчас найти консенсус по важнейшим позициям, давайте разделим процесс на два этапа,— говорит Виктор Хлыстун.— Сначала создадим закон, изменяющий земельные отношения. А потом примем Земельный кодекс как свод регулирующих норм. На том и порешили. Мне как автору идеи предложили написать проект первого закона.

У Виктора Хлыстуна закон уже давно сложился, проект он написал за одну ночь. Как Руже де Лиль, создавший за ночь «Марсельезу». И утром представил в аграрном комитете Верховного совета РСФСР. Не верил, что законопроект пройдет, там в основном были директора и председатели крупных хозяйств. Но его поддержали, сказали, что «законопроект жизнеспособен», и попросили доработать и представить на утверждение Верховного совета.

В ноябре 1990-го вышли (с разницей в один день) два закона: первый — 22 ноября — «О крестьянском (фермерском) хозяйстве» и второй — 23 ноября — «О земельной реформе». В законе оставалось понятие «пожизненное наследуемое владение», но наряду с этим вводилось и понятие частной собственности. Правда, круг операций с землей был ограничен. Из земель колхозов и совхозов выделялись доли, а не конкретные участки. Эти доли можно было обменивать, делить их, продавать внутри сельского сообщества. При этом сохранялись колхозы и совхозы, которые должны были выделять доли для тех, кто хотел самостоятельно работать на земле.

Взять и поделить…

Реформа 1990 года не спускалась «сверху». Напротив, она лишь узаконила процессы, происходившие в российском селе в течение нескольких лет. Ученые назвали это «капитализацией права собственности на землю». Вся земля в СССР была государственной. Фактически ничьей. Что побудило людей задуматься о собственности на землю, сказать трудно. Может быть, вызрело подспудное желание, не реализованное десятилетиями — то ли со времен отмены крепостного права, то ли со времен Столыпина, то ли со времен НЭПа. Советская власть ведь поначалу тоже обещала дать землю крестьянам, а кончилось все коллективизацией.

К 1990-м годам в российском селе образовались группы с разными интересами и разным отношением к собственности. На первое место исследователи ставят группу сельской «протобуржуазии». Это председатели колхозов, директора совхозов и машинно-тракторных станций. Они к концу советской эпохи уже фактически владели довольно крупным капиталом (земли, техника, сооружения) и за просто так отдавать его не желали. Вторая группа — «менеджеры», то есть управленцы и распорядители ресурсов. Это управляющие отделениями колхозов, заведующие фермами, кладовщики, реально распоряжавшиеся сельским имуществом. Третья группа — «интеллектуалы», к которым относят агрономов и зоотехников. Их капитал — знания о том, что и как надо делать на земле. Четвертая группа — «рабочая аристократия» сельского хозяйства: трактористы, комбайнеры, механизаторы. В их руках была техника, но они ею не владели. И последняя группа — «сельский полупролетариат», не имевший ничего, кроме зарплаты.

Наверное, авторы реформы понимали всю сложность ситуации, которая была вызвана столкновением разных интересов. И это вынуждало их к осторожности в проведении преобразований. На первом этапе реформы провозгласили только право получить землю. Колхозные и совхозные земли разделили на «земельные доли». Но самой земли люди тогда не получили.

В мире известны три способа денационализации земли — реституция, продажа и бесплатная уравнительная раздача. Реституция в 1990-м обсуждалась, но была невозможна — прошло много лет, наследников бывших владельцев почти не осталось. Продажа была под сомнением — мало у кого были деньги. Выбрали третий способ. Но эту операция пришлось проводить тоже в два этапа. Первый — разделить колхозно-совхозную землю по числу сельских жителей (а их в 1990 году насчитывалось 38,8 млн человек). По этому пункту тоже были споры. Одни говорили, что делить надо по числу работников колхозов и совхозов. Но тогда в стороне оставались пенсионеры, сельские учителя и врачи. Победила точка зрения Виктора Хлыстуна: делить землю на всех жителей села, кем бы они ни работали. Каждый, в том числе и дети, получал свою долю.

Эти доли по размерам в разных регионах были разные. В Центральной России — по 2 гектара, на юге — до 30 гектаров. Семья из нескольких человек могла получить вполне приличную долю, на которой можно было создать хорошее хозяйство. К тому же закон предусматривал и объединение долей, и передачу их внутри хозяйства, и кооперацию правообладателей. Пока еще не конкретных земельных участков, а только лишь «бумажных» долей. К августу 1991 года, по словам экспертов, в РСФСР было создано около 100 тысяч фермерских и семейных хозяйств. «Протобуржуа» в фермеры не пошли — у них, как показало дальнейшее развитие событий, были свои планы. В основном в фермеры переквалифицировались «менеджеры», «интеллектуалы» и «рабочая аристократия». Но эти первые фермеры оказались в трудном положении, потому что им были выделены доли, а не земли. И тут должен был начаться второй этап реформы, растянувшийся на 10 лет.

…и снова отобрать

В августе 1991 года случился путч. Кончилась советская власть. Новое правительство взяло курс на ускоренную ликвидацию колхозов и совхозов. Их надо было переводить в другие организационные формы — акционерные общества (АО) или общества с ограниченной ответственность (ООО). Были ликвидированы 27 тысяч колхозов и 23 тысячи совхозов.

Анатолий Чубайс, в то время председатель госкомитета РФ по управлению государственным имуществом, настаивал, чтобы сельское хозяйство было включено в общий план приватизации, а земли и имущество колхозов и совхозов передавались всем за ваучеры. Но против этого выступило Министерство сельского хозяйства, возглавляемое Виктором Хлыстуном. Сам он рассказывает:

— Мы были против ваучерной приватизации земли и имущества колхозов. Считали, что это должно распределяться только между сельскими жителями. Иначе было бы то, что произошло с приватизацией промышленности: ваучеры очень скоро потеряли всякую ценность, их скупали директора предприятий. Нашу позицию тогда поддержал Борис Ельцин. Мы сохранили земельные доли. Кстати, тогда же было принято решение о бесплатном выделении земельных долей и жителям городов. Они получали по 6–12 соток.

Но надо было переходить к следующему этапу — превратить доли в реальные участки. И здесь реформа наткнулась на неожиданное препятствие. Сельсоветы выписывали свидетельства о собственности на земельные доли. Городским жителям их раздавали без проблем, да это были не лучшие земли. А вот постоянным жителям свидетельства не выдавали, их получали организации, то есть вновь образованные АО и ООО. Но директорами этих АО и ООО были все те же «буржуа», но теперь уже без приставки «прото». Их называли «красные помещики». Они оказались реальными владельцами земельных угодий. Сейчас трудно точно сказать, сколько они получили земли, все называют разные цифры, но в среднем около 120 млн гектаров.

Иначе говоря, сельские жители опять ничего не получили. А на этих 120 млн гектаров через 20 лет выросли крупные агрохолдинги. Отзвуки старой борьбы доносятся до нас и сейчас, а как еще назвать скандалы вокруг совхоза Грудинина?

Как у крестьян отнимали землю, рассказал Валерий Алакоз, руководитель сектора исследования экономических проблем земельных отношений в АПК Института экономики сельского хозяйства.

— Земельные доли долго не идентифицировались в земельные участки,— говорит эксперт,— для этого не хватало нормативной базы. Чем и воспользовались некоторые руководители хозяйств. Было несколько способов отъема долей. Например, собирается фиктивное собрание работников, записывается в протокол передача долей в уставный капитал предприятия. Доли становятся собственностью юрлица, а крестьяне об этом ничего не знают. Или директор скупал за бесценок доли у своих же работников, уговаривал их оставаться, не уходить в фермеры. Придут рейдеры, говорили директора, отнимут у тебя землю, а я ее никому не отдам. Были и запугивания: не отдашь землю, останешься без работы…

Возможно, первым из политиков, кто обратил на это внимание, был нижегородский губернатор Борис Немцов. Он, кстати, получил от Международного валютного фонда грант на проведение земельной реформы в области. И обратился к президенту ВАСХНИЛ Александру Никонову с просьбой помочь разобраться в проблеме. Никонов командировал в Нижний двух сотрудников — Василия Узуна и Наталью Шагайду.

— Рекомендации по проведению реформы на местах мы написали у себя в кабинете за неделю,— рассказывает Наталья Шагайда, сейчас она директор Центра агропродовольственной политики Института прикладных экономических исследований РАНХиГС.— Но нам понадобилось три года, чтобы организовать эту работу в Нижегородской области.

Первая встреча с директорами хозяйств, рассказывает эксперт, сильно озадачила: из 600 руководителей только 20 заявили, что готовы продолжать реформы. В конце концов в пилотном проекте остались участвовать пять хозяйств. С ними и начали работать. Главная проблема была в том, что не были разработаны формы документов для передачи земли людям. И в каждом случае эту задачу приходилось решать заново. Надо было точно вымерить каждый участок, который передавался в собственность фермерам. И учесть, чтобы этот участок не оказался среди поля, принадлежавшего хозяйству, чтобы не возникло чересполосицы. Все участки — разные по качеству почвы, и надо было сделать так, чтобы выделение участков было справедливым. А как, например, оформлять кооперативы, которые могли объединять несколько участков? И как возвращать участки в АО или в ООО? И еще много разных других проблем возникало на каждом шагу, когда спустились с московских небес на землю.

Через три года механизм передачи земельных участков в обмен на доли был отработан, нижегородский опыт попытались распространить и на другие регионы России. Не все, правда, его приняли. В Московской области, говорит Наталья Шагайда, почти всю поделенную на доли колхозную землю директора хозяйств оставили себе, держали ее практически до 2002 года. Видимо понимали, что бесплатная раздача земель скоро закончится.

В 1997 году на основе нижегородского опыта были подготовлены документы для третьего этапа реформы. Он был рассчитан на три года, с 1998 по 2001-й. Но в августе 1998-го грянул дефолт, финансирование реформы прекратилось. Итог первых двух этапов реформы можно сформулировать так: сельскохозяйственные земли поделили, но самый главный вопрос о праве частной собственности был утоплен в бесконечных спорах. Вроде бы в Конституции 1993 года это право было прописано. Но чтобы заработал наконец рынок земли, надо было решить вопрос об обороте земель. В 2001 году был принят Земельный кодекс. Но и в нем этот вопрос решить не удалось. Закон об обороте земель был принят только в 2002 году. И с этого момента началась совсем другая история.

Деньги из тумбочки

Казалось бы, в законе «Об обороте земель» были прописаны все необходимые нормы. Говорили, что в нем учтен опыт мировых лидеров сельскохозяйственного производства и все рекомендации ООН по земельному законодательству. Но получилось опять как-то кособоко.

Например, для продажи земельного участка необходимо, чтобы он был точно определен (до сантиметров) по границам и по площади. В развитых странах кадастр работает на постоянной основе, все работы ведутся за счет бюджета. У нас почему-то избрали особый путь — заявительный. Кому надо продать участок, и должен вызвать землемеров и платить за это. Обычно стоимость работ выше, чем стоимость земли. Например, рассказывают эксперты, в Нечерноземье гектар пашни стоил 10–15 тысяч рублей, а постановка на кадастровый учет — 20 тысяч. А если владелец не хочет продавать, он и не будет этим заниматься. В результате у нас только 28 процентов земельных участков имеют точные границы.

Если звезды зажигают, говорил поэт, значит, это кому-нибудь нужно. И если не зажигают — тоже. Когда разрешили покупать и продавать землю, началась массовая скупка участков. Не дачных 6 соток, а фермерских гектаров и земель средних хозяйств, едва сводивших концы с концами. Механизм, по словам экспертов, был следующий. Если хозяйство влезало в долги и не могло расплатиться, или не засевало отведенные ему площади, или не продлевало договор арендной платы, районные власти могли эту землю отобрать — есть такие нормы в законе. Потом эти земли выставляли на аукцион. Кто покупал? Люди, имеющие деньги. Их называли земельными спекулянтами. Они создавали банки земель, которые потом снова продавали, но уже по более высоким ценам.

«Огонек» в №36 2015 года рассказывал, как в подмосковных Снегирях отобрали за долги 400 гектаров земель у научно-экспериментального хозяйства Главного ботанического сада. И сейчас там посреди полей стоит квартал многоэтажных домов. И таких историй — сотни, если не тысячи.

Отдельная история — перевод земель сельскохозяйственного назначения в другие категории. В развитых странах принято: если земля покупается, например, под строительство, новые владельцы обязаны возместить потери сельскохозяйственного производства. Причем платить надо не в карман местным чиновникам, а в бюджет. В нашем Земельном кодексе поначалу тоже ввели такую норму, это была 58-я статья. Но в 2008 году ее отменили. В чьих интересах? Ну, например, застройщиков «Новой Москвы» — сколько бы им иначе пришлось платить за земли аж до границы Московской области?! А одна из последних инициатив Агентства стратегических инициатив — вообще отменить категории земель.

Вроде бы закон ограничивает возможности скупки земель: одно лицо, юридическое или физическое, не может купить более 10 процентов сельхозугодий в районе. Но кто помешает любому холдингу создать 10 «дочек» и скупить всю землю в районе?

Так у нас стали появляться крупные агрохолдинги. Они выкупают земли у тех же «спекулянтов», либо у фермеров или небольших хозяйств.

Число фермерских хозяйств, по данным всероссийской сельскохозяйственной переписи, с 2006 по 2016 год сократилось с 450 тысяч до 136 тысяч.

В Европе тоже есть агрохолдинги, они скупают продукцию фермеров для переработки и не вытесняют, а, наоборот, всеми силами их поддерживают. У нас же холдинги, как было сказано, «сами выращивают мясо». И сами же продают.

Аудиторско-консалтинговая компания BEFL выпускает ежегодный рейтинг крупнейших землевладельцев России по объемам их земельных банков. «Огонек» поинтересовался учредителями агрохолдингов — это открытая информация на сайте ЕГРЮЛ.

Итак, лидер рейтинга-2019 — АПХ «Мираторг» с банком в 1 млн гектаров. Учредители — ООО «Агромир» и ООО «Саудейд энтерпрайз лимитед». Обе компании зарегистрированы на Кипре по одному адресу в городе Никосия. На втором месте — ООО «Продимпекс». У него учредитель АО «ОСК», а у той — «Мидвей Холдингс Лтд» с того же острова Кипр. ООО «Эконива-холдинг» тоже имеет заграничных учредителей, но немецких: это компания «Экозем-Аграр АГ» из города Вальдорф. Из пятерки лидеров только «Русагро» (компания Вадима Мошковича) обошлась без зарубежных денег. Правда, есть неясности с АО «Фирма "Агрокомплекс" им. Н.И. Ткачева» — по ней сведения об учредителях отсутствуют. Эксперты говорят, что около половины агрохолдингов имеют зарубежных учредителей.

Так что не спрашивайте, откуда деньги. Из тумбочки.

«Признаки заброшенных земель»

Академик РАН Николай Комов в 1992 году возглавил комитет по земельной реформе и земельным ресурсам при правительстве РФ. И до настоящего времени он занимается вопросами государственного управления земельными ресурсами.

— Земля — важнейший природный ресурс, данный нам Богом,— говорит Николай Васильевич.— Это и ресурс экономики, и имущество, это наше богатство, которым мы до сих пор не можем разумно распорядиться. Когда начиналась реформа, мы вместе с академиком Дмитрием Львовым посчитали этот ресурс. Наша земля стоит около 250 трлн долларов. Если мы введем в рыночный оборот 0,1 процента, мы получим 250 млрд долларов — это объем российского бюджета 2018 года.

В США, рассказал эксперт, всего 920 млн гектаров земель всех категорий (сельскохозяйственные, лесные, промышленные, городские и т. д.). Из них примерно треть — 330 млн гектаров — это частные земли, остальные — государственные. Бюджет получает от оборота только государственных земель ежегодную ренту 170 млрд долларов. В России государственной земли — 1,5 млрд гектаров, то есть в пять раз больше, а получает бюджет те же 170 млрд, но рублей.

Подавляющая часть нашей земли принадлежит государству. Точнее, различным министерствам, ведомствам, госкомпаниям и госкорпорациям. Но учета этих земель просто нет. Никто точно не знает, сколько земли у Минобороны или РЖД, сколько у «Роснефти», у «Транснефти», у «Интер РАО», у «Росатома», сколько земли под промышленными предприятиями. Несчитанное количество.

Академик Комов рассказывает, что в 1996 году в Китае составили генеральный план использования земель как основы национального богатства. Было это еще при Дэн Сяопине. Так вот, китайцы положили это богатство в основу расчетов национальной валюты. Получили курс 6,7 юаня за доллар. С тех пор курс, конечно, колеблется, но не сильно, и даже сейчас, во время эпидемии коронавируса, юань снизился всего до 7,03 за доллар.

У нас сельхозугодий, то есть закрепленных за сельхозпроизводителями — пашен, залежей, садов, теплиц, сенокосов, пастбищ,— 193 млн гектаров. В оборот включены 125 млн гектаров. Но это данные сельскохозяйственной переписи 2016 года. На конец 2019 года таких земель осталось117 млн гектаров — это данные Росстата. Следовательно, у нас просто пустуют 76 млн гектаров сельхозугодий — больше половины от того, что сейчас обрабатывается. В Центральной России — в Смоленской, Тверской, Вологодской, Ярославской, Кировской областях — не используется до половины сельхозугодий. Некоторые эксперты пожимают плечами и говорят: если земли не обрабатываются, значит, невыгодно, рынок, мол, так диктует. Это как посмотреть на сельское хозяйство. Если считать его отраслью производства, может, и не стоит возиться, если рентабельность не выйдет на 10 процентов; в целом по России она в 2019 году составляла 6,3 процента (нефтянка — 33,6). А в центральных областях и того меньше. «Красным помещикам» и олигархам производить что-либо с такой маржой невыгодно. Если же понимать, что сельское хозяйство — это образ жизни, набор ценностей, рынок труда, в конце концов, и способ сохранения населения на своей земле, то тогда картина получается другая. Люди, получившие землю в начале реформы, не могут ее ни продать, ни заложить в банк, потому что она просто не измерена, границы участков не определены. Землю бросают и уезжают в города. Что больше всего поражает, когда едешь, к примеру, по Смоленской области? Огромные поля, заросшие кустами и деревьями. Когда-то здесь выращивали хлеб, лен. В Тверской области 2234 заброшенные деревни, в Вологодской — 2106, в Псковской — 1923, далее везде по Центральной России. В 20 тысячах деревень людей нет вообще. В 36 тысячах живут по одному человеку. И в основном это запустение происходит на тех 76 млн гектаров, которые никому не нужны.

В декабре 2019 года состоялось заседание Госсовета, на котором обсуждался вопрос о введении в оборот 76 млн гектаров тех самых заброшенных земель. Речь шла о земельных долях, потому что в начале реформы земля эта была поделена на доли, их кому-то давали, а что произошло потом — кто же знает! По итогам Госсовета президент дал 23 поручения разным ведомствам (документ № Пр-234 ГС). Потом грянула пандемия коронавируса. И только 24 сентября правительство обсудило «признаки заброшенных земель». Когда до них руки дойдут, неизвестно, но из 298 поручений президента по этой теме выполнено только 15.

Революция кончилась

Революции делают романтики. А результатами пользуются прагматики. У реформаторов 1990 года, безусловно, был благородный порыв — разделить землю по справедливости, дать ее людям и сделать их богатыми. Почти все они до сих пор убеждены, что шли абсолютно верным путем, но помешали им бюрократы. Из-за них, считают реформаторы, дело остановилось. Надо лишь разобраться с кадастром, обмерить землю и продолжить реформы.

Им трудно смириться с тем, что поезд уже ушел. Владимир Осипов, профессор МГИМО, в 1990-х и нулевых годах 10 лет занимавшийся земельной реформой в Ульяновской области, считает, что в селе уже произошли безвозвратные изменения:

— В российском сельском хозяйстве уже сложился государственно-олигархический капитализм. Точно такой же экономический уклад, как и в других сферах экономики. И было бы странно, если бы было иначе.

И по времени, и по методам формирования холдингов в промышленности и сельском хозяйстве можно увидеть прямые совпадения. По существу, сегодня в селе основными производителями продукции стали вертикально-интегрированные компании. Они владеют огромными банками земли. В их руках сельскохозяйственная техника, откормочные предприятия и мощная перерабатывающая база.

Агрохолдинги выпускают в большом количестве продукцию массового спроса. Не «эко», но и не худшую. Говорят, что они «накормили страну». Но есть сомнения. С одной стороны, Минсельхоз регулярно рапортует об успехах в сельском хозяйстве. У нас все больше выращивают и все больше собирают. «Огонек» писал еще в мае 2017 года (№ 20) о зашкаливающих размерах приписок в сельскохозяйственном производстве. Объемы производства растут, но и цены в магазинах тоже — парадокс? Как и везде, где действуют правила олигархического капитализма.

Алексей Зельднер, главный научный сотрудник Института экономики РАН, объяснял этот российский феномен так: растут рублевые цены, а не объемы производства продовольствия. А на самом деле, говорит эксперт, в 2015 году среднестатистический житель России потреблял молока, мяса, картофеля, овощей, рыбы меньше, чем в 1990 году. Ведь у агрохолдингов цель — прибыль, а не продукция, и они выпускают ее столько, сколько у них смогут купить, не больше и не меньше.

Стало ли лучше к 2019 году (по 2020-му сведений пока нет)? Нисколько. Вот данные Росстата о потреблении основных продуктов питания по Российской Федерации (на душу населения в год, килограммов) за 2018 год в сравнении с 1990 годом. Они были скорректированы и опубликованы в декабре прошлого года. Например, молока на каждого жителя России приходилось в 1990-м году 287 килограммов, в 2018-м — 229 килограммов. По картофелю — соответственно 107 и 89 килограммов. По яйцам — 297 и 280 штук. По хлебу и макаронным изделиям — 120 и 116 килограммов. Правда, овощей и фруктов стало больше. Хотя известно, что в основном мы закупаем их за границей. Так за что боролись-то?

И, наконец, в феврале 2020 года правительство утвердило очередную, вторую по счету, «Доктрину продовольственной безопасности России». В ней признавалось, что за последние пять лет мы стали меньше есть рыбы, мяса, молока, хлеба, овощей и фруктов. Большинство населения питается низкокачественными продуктами.

Все это уже было. Тридцать лет мы ходили по кругу. И вернулись опять к тому, с чего начиналась земельная реформа 1990 года.