Оправдание утопии. Проект Григория Ревзина

Дубай — это соединение двух утопий. Одна — утопия модернизированного человечества, утопия постгосударства, где люди свободны от всего, у них нет ничего, кроме обмена и конкуренции, нет никаких этических, идеологических, национальных, религиозных ограничений, которые могло бы наложить на них общество и государство. Вторая — это утопия едва ли не племенная, где эмир заботится о своих подданных как о членах семьи, учит, лечит, кормит, селит, дает воду, тепло и прохладу, радуется детям и чтит стариков. И самое поразительное, что вот седая древность существует за счет средств, которые дает самая радикальная модернизация

В определенной оптике Дубай выглядит не столько даже как утопия, сколько как восточная сказка, нечто из «Тысячи и одной ночи». Для граждан (правда, граждан там чуть больше 15% населения) жизнь в эмирате выглядит следующим образом. Государство радо новому мужчине, когда он рождается, он получает право на бесплатный участок земли для постройки дома (около 0,5 га) и кредит на постройку (под 2% годовых на 30 лет). Кредит автоматически погашается при рождении у него трех детей, при этом на каждого ребенка государство выплачивает семье пособие в размере $55 тыс. Гражданин не обязан строить дом на этой земле, он может сдать его в аренду на 99 лет, и все бесконечные небоскребы, офисы, гостиницы, торговые центры Дубая построены именно на таких арендованных участках — это очень доходный бизнес. Каждому предоставлено право на бесплатное образование и на бесплатную медицину, у нас тоже есть бесплатное образование и медицина. Различие в том, что ты можешь выбирать, учиться в Дубае или, скажем, в Великобритании, или получать религиозное образование в любом из мусульманских университетов, и государство это полностью оплачивает плюс еще платит студенту стипендию ($2 тыс. в месяц) и снимает ему квартиру. Ровно то же самое с медициной — ты можешь лечиться в Дубае, а можешь в любой клинике мира. Поэтому собственные университеты и клиники Дубая хороши, им приходится конкурировать со всем миром. Если ты испытываешь непобедимую неприязнь к учебе, можно закончить школу и работать на мелкой присматривающей должности — физическим трудом и работой в сфере обслуживания граждане Дубая не занимаются. Это дает достаточное количество средств для жизни и содержания семьи. Там много людей не очень ценят деньги — город примерно наполовину состоит из небоскребов, а наполовину из частных вилл в один-два этажа, которые и есть дома, данные гражданину государством. Коммунальные услуги, страшно дорогая вода и энергия предоставляются гражданам практически бесплатно (дотируется больше 90% стоимости). Налоги эти граждане платят такие, что не замечают этого обстоятельства. Каждому гражданину государство выплачивает пенсию через 20 лет трудового стажа, независимо от его возраста, пенсия составляет 80% его заработной платы.

Принято говорить, что у них нефть и поэтому все так. Не то что у нас, конечно. Но это в Арабских Эмиратах вообще есть нефть, а эмираты — это федерация абсолютных монархий, каждый эмир владеет недрами своего эмирата, а вовсе не все они вместе владеют нефтью всей страны. И в Дубае доходы от нефти составляют меньше 6% бюджета, а запасы нефти в Дубае — это 3% запасов Арабских Эмиратов. Это все не на нефти выстроено.

Важно, что выстроено. Дубай — невероятный город хотя бы потому, что это трехмиллионник, выстроенный в последние 20 лет. Нет, там, конечно, было что-то и в 1980 году, но это выглядело примерно как Матвеевское, и жило там 250 тыс. человек. А теперь это город небоскребов. В небоскребе архитектор обычно не главное, важен инженер-конструктор, чем столб выше, тем выразительнее. Так вот, стоя в Дубае против Cayan Tower, построенной по проекту SOM (Skidmore, Owings & Merrill) в 2013 году,— а это прямоугольный небоскреб, который вокруг себя поворачивается на 90 градусов, образуя гигантскую спираль,— я понял, что, нет, архитектор тут очень нужен. Потому что небоскреб — это сильный акцент, когда он один, но когда их тысячи, они становятся однообразны. А Дубай — это как Сити в Москве, только раз в сорок больше. И там отметились все мировые звезды. Там небоскреб-скульптура 0–14 (Сheddar Cheese Tower) по проекту Reiser & Umemoto (белая трубчатая кость с овальными дырами окон), там Index Tower Нормана Фостера (три небоскреба, слипшихся вместе), там Заха Хадид, Opus Comрlex (гигантский стеклянный куб, в котором вырезана амеба внутреннего двора, я бы сказал, очень живая по характеру, порывистая амеба), там самое высокое здание в мире, Burj Khalifa, 828 м (ломкий, вибрирующий сталагмит, башня, построенная тем же SOM c Адрианом Смитом, который переработал неосуществленный проект Фрэнка Ллойда Райта, небоскреб длиной в милю),— это можно перечислять страницами. Лет 15 назад знаменитый британский критик Деян Суджич назвал звезд архитектуры рубежа веков «летающим цирком» — они строили по всему миру и каждое новое здание становилось мировым событием, а раз в два года они слетались на Венецианское биеннале и хвастались друг перед другом успехом. Так вот, весь это цирк приземлился в Дубае и построил с нуля фантастический город, каждый небоскреб которого рассказывает соседу, чем именно он заковыристей.

Притом что в Дубае выстроен самый большой в мире крытый горнолыжный курорт, и ты можешь в 50-градусную жару часами и километрами летать по искусственному снегу, притом что в Дубае есть аквариум, в котором живет, извините, кит, притом что роса, которая выпадает на Burj Khalifa, собирается и образует огромное озеро у ее подножья, и в этом озере сделаны фонтаны, которые исполняют сложнейшие хореографические упражнения, при всем этом к чудесам привыкаешь быстро. Тем более к архитектурным. Ну заходишь в торговый центр на периферии, по-нашему сказать, в спальном районе в «универмаг с продмагом», ну а выстроен он в виде мраморного флорентийского палаццо с колонными клуатрами, ну и что? Купил йогурт, пошел дальше. У нас в Геленджике почти такое же. Но все-таки навязчиво стучит в голову вопрос — как? Как это возможно? Проходишь 10 метров и понимаешь, что они стоили $1 млрд. И следующие десять тоже. А впереди еще километр. Как? Откуда? За что?

В Дубае почти нет нефти, но это офшорная зона. Я не собираюсь заниматься апологией офшоров — о них сказано много плохого, и это плохое известно. Менее известно, что они являются незаконными отпрысками одной утопии.

Успешные офшорные зоны — неважно, Кипр, Британские Виргинские острова, Гонконг и т.д.— это английские колонии. Некоторые видят в этом неоспоримые выгоды именно английской колонизации, которая, в отличие от немецкой, французской или российской, настолько удачно справилась с «бременем белого человека», что смогла не подорвать колонизуемые территории, но превратить их в лидеров мирового развития, и при всех «но» это не лишенное смысла рассуждение. Однако более конкретная событийная канва выглядит как банковская операция. В 1964 году Роуленд Баринг, глава Банка Англии, столкнулся с тем, что премьер-министром стал Гарольд Вильсон. В этот момент Банк Англии являлся крупнейшим держателем так называемых евродолларов. Изначально это были вложения американских инвесторов, они не облагались английскими налогами и не облагались американскими, поскольку не попадали под американскую юрисдикцию. Естественно, английские инвесторы и не только нашли вкус в этом финансовом инструменте и стали переводить в доллары все свободные средства. Банк Англии, по сути, работал как офшор.

Гарольд Вильсон был лейбористом, ему были нужны деньги на разнообразные социальные программы, и он положил этому конец. В 1966-м Баринг ушел в отставку, однако за два года он переструктурировал активы. Он воспользовался развалом империи — появлением большого количества государств с британской системой законодательства, судом, банковской системой, но независимых от правительства Вильсона.

Это историческая канва, но в утопии важна идеология. Роуленд Баринг, если верить Николасу Шэксону (Nicholas Shaxson «Treasure Islands: Tax Havens and the Men who Stole the World»), разделял принципы общества «Мон Пелерин», образовавшегося в 1947 году вокруг идей великого экономиста и философа Фридриха фон Хайека. Это была колыбель европейского неолиберализма, членами общества были Милтон Фридман, Алан Гринспен, Айн Рэнд,— их расцвет пришел позднее, во времена Тэтчер и Рейгана. В основе лежала идея вполне утопическая. Выстроить свободное общество, в котором рыночный обмен оказывается единственной формой связи между людьми, никакие социальные гарантии не предусмотрены, рынок, если обеспечены гарантии частной собственности и честность конкуренции, устанавливает гармонию и справедливость. Государство сокращается, у него остается только судебная функция, налоги минимальны, все, что возможно и нет — образование, медицина, транспорт, связь и т.д.,— приватизируется. В результате экономика переживает резкий взлет, а «прилив поднимает все лодки» — выигрывают и богатые и бедные (хотя богатые больше).

Нет сомнений в том, что любое общество и государство будут сопротивляться воплощению этих идей, что мы и наблюдали в реальной истории. Но офшоры оказались точкой компромисса между реальностью и утопией. Там Баринг как раз и получил государство, которому в принципе нет дела до экономики на его территории,— это чужие деньги чужих граждан. У государства здесь нет социальных обязательств, оно не должно думать о пенсиях, медицине, образовании, защите труда, правах, об обороне, даже о преступности, его функция — лишь разрешение споров хозяйствующих субъектов и защита собственности, и за это оно получает минимальный налог. Здесь такой утопический (чтобы не сказать дикий) взгляд на экономику как на область, совершенно свободную от жизни, оказывается более или менее адекватным предмету. Жизнь есть, она страдает и протестует, но за пределами юрисдикции офшора.

Я назвал Рашида бен Саида аль-Мактума автором утопии Дубая. Он стал эмиром в 1971 году, когда эмират вышел из-под протектората Англии. Не думаю, что он был знаком с именем фон Хайека, но с Англией — более чем. Первое, что он сделал на посту главы государства,— это физическая реконструкция порта под мировые контейнерные перевозки и юридическая под офшорную зону. Из этого офшора — Jebel Ali Free Zone (Jafza) — вырос современный Дубай, это государство в государстве, и расположено оно сегодня уже не только в порту, а в десятке районов города. Второе — это человеколюбивая социальная политика государства в отношении собственных граждан. Гранты на образование, медицину, бесплатная земля, льготные кредиты на строительство — это все идеи первого эмира. Невероятное сочетание этих идей не могло родиться ни у кого из западных консультантов.

Офшоров много, а Дубай один. В офшоры можно увести деньги и сохранить их от налогов, но их там некуда вкладывать и приходится выводить обратно. В Дубае придумали не тривиальный офшор, но грандиозный бизнес для вложения — этот самый город на 3 млн жителей, в котором в каждом районе свое законодательство, суд, банковская система, город развлечений, чудес, аттракционов, шопинг-моллов, событийной экономики, город неолиберальной утопии. Строят его дубайские компании, они же обеспечивают энергию, воду, коммуникации, вся земля не в собственности, а в аренде.

Утопия — это буквально «место нигде». Ее воплощение в Дубае логично в том смысле, что это место — в центре нигде, в пустыне в стороне от торговых путей, место, мимо которого прошла вся история ХХ века, не оставив зарубок. Исключение из правил, и если утопию можно построить, то именно как исключение. Но, изучая этот город, построенный за 20 лет, так сказать, в правление нынешнего президента РФ, невольно думаешь — а нельзя ли нам попробовать? Стать гражданином Дубая нельзя, граждан чуть больше 15% населения, остальные — иммигранты. Ну вот у нас силовиков и иже с ними тоже примерно 15% населения, и права у них примерно те же, что у граждан Дубая (хотя менее формализованные и среди них больше лузеров), а остальное население живет примерно на правах дубайских иммигрантов, может, чуть хуже. Силовиком, конечно, нельзя родиться, это надо заслужить, у нас это честная и современная корпоративная солидарность, а не архаический племенной союз. Но в принципе сопоставимая же ситуация. Одно такое исключение нам можно? Один город, где они как бы получают разнообразную ренту, но ни во что не вмешиваются, и все резиденты свободно конкурируют между собой.