Владимир Мау о глобализации после пандемии

Глобализация является органичным элементом современного экономического роста, одной из важнейших его характеристик. Однако это не означает, что ее формы и темп неизменны: бывают периоды ее резкого ускорения, равно как и торможения. Глобализация может охватывать весь мир как единое целое, а может развиваться через региональные или иные союзы, зоны свободной торговли и т. п. В очередной колонке для “Ъ” ректор РАНХиГС Владимир Мау рассуждает о том, как будут меняться формы и темпы глобализации в ближайшие годы.

Общий исторический тренд на глобализацию не отменяет периодов усиления протекционизма, а он, в свою очередь, не сводится к запретам и таможенным пошлинам — в современном мире гораздо более эффективными и политически более приемлемыми формами защиты рынков являются, например, экологические требования или управление валютным курсом. К этой же категории относятся и санкции, которые на наших глазах стали не только политическим инструментом, но и прежде всего важнейшим инструментом решения экономических задач глобальной конкуренции. В течение последнего десятилетия глобализация тормозилась, что видно по динамике мировой торговли — по предварительным оценкам ВТО, ее объем снизился в 2020 году на 6% (и на 2,8% в 2019-м) — и прямых иностранных инвестиций (давно находятся в зоне отрицательной стагнации).

Предыдущий период очень быстрого роста этих параметров привел к накоплению серьезных экономических, социальных, политических противоречий.

В свою очередь, это обусловило необходимость периода консолидации уровня глобализации. Ситуацию обострило нарастание политического соперничества США и Китая, что быстро привело к конфликтам на «экономическом фронте», к балансированию на грани торговой войны с периодическим переступанием через эту грань.

Пандемия коронавируса создала новые жесткие барьеры на пути глобализации: остановка производств и закрытие границ ведущих стран и экономических группировок привели к разрыву привычных хозяйственных связей, цепочек добавленной стоимости, обострили отношения между традиционными партнерами. Примером последнего в 2020–2021 годах может быть «угольное противостояние» Китая и Австралии, что, впрочем, стало важным фактором роста российского угольного экспорта.

Влияние пандемии на развитие глобализации прослеживается по нескольким основным направлениям.

Во-первых, прямое ограничение передвижения товаров, услуг и людей в соответствии с санитарно-эпидемиологическими требованиями. Это наиболее грубое и, можно предположить, краткосрочное воздействие.

Но из данного факта вытекает второе обстоятельство. Разрывы торговли заставили правительства и экспертов пересмотреть приемлемый уровень открытости своих экономик. Результатом 2020 года стало то, что власти развитых и ведущих развивающихся стран начали принимать меры по усилению самообеспечения по ряду критических позиций, по уменьшению зависимости от внешних рынков. Речь, конечно, не идет о переходе к автаркии — однако явно снижается готовность платить за рыночную эффективность экономической (а следовательно, и политической) безопасностью. Тем самым одним из структурных последствий пандемии может стать усиление автаркических тенденций в рамках отдельных стран или их групп как страховки от разрушения глобальных связей в будущем.

В-третьих, усиливается интерес к обеспечению открытости в рамках более узких (не глобальных) экономических партнерств — общие рынки, зоны свободной торговли. И одновременно традиционные региональные группировки проходят через кризис, который может вести их членов к обновлению, а может и завершиться крахом. Наиболее ярким примером последнего является ситуация с ЕС — причем проблема не только в «Брексите», формально завершившемся на рубеже 2020–2021 годов. Серьезным вызовом оказалась сама пандемия, борьба с которой не стала общеевропейским делом и поставила вопрос о необходимости иметь резервы производства внутри национальных границ, не рассчитывая в полной мере на общеевропейскую солидарность.

В-четвертых, усилилось внимание к перспективам региональной глобализации, то есть формирования союзов отдельных стран для решения тех или иных экономических проблем. По-видимому, эта тенденция в обозримой перспективе будет усиливаться.

Перечисленные тенденции не являются однозначными и жесткими. От продолжительности пандемии во многом зависит то, в какой мере центробежные силы окажутся значимыми или даже необратимыми. В 2020 году наблюдались не только тенденция к дезинтеграции: страны ЕС сделали важнейший шаг к формированию единой финансовой системы, договорившись о формировании единого фонда, средства которого формируются как обязательства всех стран-членов — от этого наиболее крупные и богатые страны ЕС до сих пор категорически отказывались.

Между тем в экспертной среде усилилось разделение на критиков глобализации и тех, кто связывает преодоление кризиса (как неэкономического, так и экономического) с углублением мировой торговли и развитием интеграционных процессов.

Впрочем, экономисты и политики пока еще далеки от понимания будущих контуров глобализации: пока преимущественно понятно лишь то, какие ее черты социально или политически опасны — и потому нуждаются в корректировке. Понятно и то, что глобализация эпохи интернета и искусственного интеллекта должна радикально отличаться от глобализации времен «угля и стали»: внешние шоки, подобные пандемии, становятся триггером для запуска тех изменений, которые давно накапливались, в том числе благодаря технологическим инновациям.