Почему российскую систему соцзащиты надо реформировать

Исполнительный директор межрегиональной общественной организации «Равные возможности» Марьяна Соколова рассказала спецкору “Ъ” Ольге Алленовой, почему федеральный закон об основах социального обслуживания №442 не отвечает потребностям людей с инвалидностью и граждан, попавших в трудную жизненную ситуацию, и что надо делать, чтобы сопровождаемое проживание развивалось, а психоневрологические интернаты реформировались по-настоящему, а не для галочки.

«Профстандарта социального работника до сих пор нет»

— В России пытаются реформировать систему психоневрологических интернатов (ПНИ), но при этом у самого профессионального сообщества нет понимания того, что нужно делать. Власти, с одной стороны, соглашаются, что надо разукрупнять интернаты, но, с другой, продолжают строить огромные корпуса на 350 мест, а вопрос о создании жилищного фонда под сопровождаемое проживание так и не решен. НКО выводят из интернатов отдельных людей с инвалидностью, но это не тенденция, а скорее исключение из правил. Что надо делать, чтобы россияне с инвалидностью получили шанс на сопровождаемое проживание?

— Мои коллеги, чтобы добиться хоть каких-то изменений в системе ПНИ, на протяжении многих лет вынуждены искать компромиссы, пытаясь приспособиться к той системе социальной защиты, которая существует сегодня. Но, увы, как показывает практика, это бессмысленно.

Одна из ключевых проблем кроется в законе, который регулирует систему оказания помощи через услуги всем категориям людей в трудной жизненной ситуации, в том числе людям с инвалидностью,— это федеральный закон об основах социального обслуживания граждан №442, который был принят в конце ноября 2013 года. Он определяет своих бенефициаров как «получателей услуг». Не как партнеров, не как клиентов — а как потребителей. И это сразу определяет патерналистcкий подход и во многом дискриминационное отношение к людям, попавшим в трудную ситуацию.

Тот набор услуг, который зафиксирован в законе, можно разделить на:

• услуги на дому,
• услуги в полустационаре,
• услуги в стационаре.

При этом услуги в стационаре представлены в законе в большем количестве, и они привязаны к целому нормативно-правовому пакету документов, который устанавливает требования к этому стационару. Многие мои коллеги из НКО очень надеялись, что весь пакет услуг, который сегодня предусмотрен для интернатов (стационаров), перекочует к ним, в квартиры сопровождаемого проживания. Возможно, государство уже готово на это пойти, но оно предъявит к НКО и требования как к стационару.

То есть вам будет предложено стать стационарным учреждением со всем набором обязательств, который сегодня определяет жизнь государственных стационарных учреждений.

Но эта модель невозможна: в стационаре людей обслуживают, а в сопровождаемом проживании человек живет с необходимой индивидуальной поддержкой.

В обычной жизни мы не имеем десять видов разделочных досок, не используем только определенное постельное белье, не стираем его только в прачечных и не пользуемся вещами друг друга вплоть до трусов. А именно в таких условиях функционируют социальные стационары.

В обычной жизни мы проводим время с учетом наших личных интересов, наших возможностей, настроения, и мы имеем право на приватность и на максимальное участие в принятии решений, которые нас касаются. В условиях сопровождаемого проживания люди получают больше внимания, заботы и свободы, и это важнее, чем количество метров или санузлов, которые сегодня стали одним из показателей «реформы» ПНИ.

— То есть сегодня стационар в законе описан как интернат, но ведь люди живут там постоянно, как дома, а дом не может быть стационаром.

— Да, ведь если мы говорим, что для людей это дом, то почему нельзя предоставлять им услуги на дому? Почему это должен быть стационар? При этом перечень услуг, оказываемых в стационаре, большой (именно перечень, а на объем), а на дому — минимальный.

Напрашивается вывод: в стационарных учреждениях должны появиться «домашние условия», учитывающие индивидуальные потребности каждой личности, а на дому — вырасти количество услуг.

И должны появиться механизмы, предусматривающие объем предоставляемых услуг в каждом отдельном случае.

В начале 2000-х годов, когда я начинала работать с темой сопровождаемого проживания, мы исходили из того, что в основе модели, которую мы хотим реализовать, лежат потребности человека. Я пришла в эту тему из международной организации, которая была одним из авторов Конвенции о правах людей с инвалидностью. И поэтому в 2008–2009 годах, когда Конвенция еще не была ратифицирована Россией, мы, работая над развитием сопровождаемого проживания здесь, исходили из тех принципов и идеологий, которые были закреплены в Конвенции. А исходит она из того, что человек с инвалидностью — это «человек в ситуации инвалидности», и понятие ситуации в этом сочетании определяет, что факторы, причины возникновения инвалидности носят многокомпонентный характер. Часть из них связана с индивидуальными проблемами (ограничениями по здоровью и наличием или отсутствием семьи), а часть — с социальными проблемами внешнего характера, которые дискриминируют человека в его правах (доступность инфраструктуры, образования, трудоустройства, отношение в обществе).

Если, например, у этого человека есть семья, то компонент инвалидности меньше, а если он в тяжелом состоянии, одинокий и требует постоянного ухода, то этот компонент больше. Ребенок-сирота с ограниченными возможностями развития имеет проблемы со здоровьем, социальным окружением, страдает от нарушения привязанности и одиночества, и ему нужна одна программа помощи. Приемный ребенок в семье требует другой программы. Кровный ребенок с инвалидностью, с которым сидит мама, нуждается в сопровождении в школу, помощи с уроками, а ребенок, у которого мама работает и вынуждена отдавать его в детский дом-интернат, нуждается в дневном реабилитационном центре, чтобы мама могла забирать его на ночь домой.

Самая сложная ситуация — ребенок или взрослый человек с тяжелыми множественными нарушениями развития, у которого нет родных. Он нуждается не только в базовом уходе в кровати, но и в досуге, развитии, приемлемой занятости.

Если наша система социальной поддержки и помощи в своей идеологии и в нормативно-правовых решениях будет строиться на понимании и признании социальной природы инвалидности, она сможет обеспечить нормализацию и качество жизни для людей с самой трудной ситуацией. И эта система будет способна качественно отвечать на любые вызовы: от профилактики социального сиротства и сохранения семей до ресоциализации людей с зависимостями или вышедшими из мест заключения.

И наша логика сопровождаемого проживания была именно в этом. В проект сопровождаемого проживания в Пскове мы с коллегами из ЦЛП, которым руководит Андрей Царев, брали очень тяжелых ребят и выстраивали всю структуру под их комфортное пребывание: доступность, мебель, но самое главное — отношение. Мы смотрели, какие проблемы есть у конкретного человека, отталкивались от них и выстраивали систему помощи.

В первую очередь мы говорим о человеке. Об уважении к его личности. И система должна видеть сначала человека. Нынешний закон о соцобслуживании никакого отношения не имеет к тем этическим и правовым нормам, о которых мы с вами говорим.

— Вы говорите, что в проекте сопровождаемого проживания отталкивались от проблем конкретного человека, которые вы оценивали. А по 442-му закону человек сам должен попросить конкретную услугу. Может быть, необходимо ввести систему оценки потребностей, которая поможет определить, что именно нужно человеку, если он не в состоянии это понять?

— Просьба о помощи, об оказании услуг должна носить заявительный характер — принцип добровольности важен. Другое дело, что у нас почти не работают механизмы информирования о возможностях системы помощи и люди часто не знают, на что могут рассчитывать, или их не устраивает то, что предлагается, потому что эти услуги малодоступны, малополезны.

Кроме того, предлагая помощь человеку, система должна также дать решения, которые бы позволили нормализовать его жизнь.

Закон №442 — это закон о предоставлении социальных услуг. Исходя из этого закона, соцобслуживание — это лишь предоставление услуг, а не изменение чьей-то жизни, не повышение ее качества, не минимизация причин, которые лежат в основе конкретной жизненной ситуации. Этот закон в первую очередь про количество услуг, которые есть в наличии у государства. Но эта деятельность по оказанию услуг может помочь только в решении личных бытовых проблем, но никак не работает с внешними факторами. Мы имеем систему не очень полных и не очень качественных услуг, которая даже личные проблемы человека не решает в полном объеме и которая совсем не работает с индивидуальными обстоятельствами и внешними ограничениями, мешающими социализации.

— Но ведь эти услуги все же позволяют повысить качество жизни?

— Косвенно — да. Декларируется, что они оказываются для улучшения условий жизни и возможностей гражданина самостоятельно обеспечивать свои жизненные потребности. Мы сегодня можем оценить такой результат предоставления услуг в системе ПНИ? В чем будут его качественные характеристики? По факту мы имеем набор услуг, количество которых напрямую зависит от объема финансирования. При этом, учитывая низкие тарифы, услуг можно набрать много, но система видит только их количество, а качество не видит.

Во многих европейских странах (Германия, Финляндия, Нидерланды) цель социальной помощи — выявить, какие факторы влияют на проблемы человека с инвалидностью, чтобы ему помочь. Для этого нужна система, в которой недостаточно только услуг — услугами мы эти проблемы не решим. Их можно решить только за счет каких-то мероприятий, привлечения различных участников, ресурсов. Тогда мы поможем человеку выйти из сложной ситуации.

— Такая работа требует высокой квалификации, а в России есть специалисты, которые могли бы выявлять трудные жизненные ситуации и выстраивать систему помощи?

— Нет, их надо учить. А чтобы учить, система должна сформировать этот запрос. Какова система, таков и запрос на профессиональные компетенции.

В европейских странах система социальной помощи — одна из наиболее быстрорастущих систем на рынке труда и повышения квалификации. Нам тоже надо об этом думать. В международных подходах и стандартах очень велика роль социального работника. У нас социальный работник — это та самая бедная женщина, которая когда-то сидела где-то за кассой, попала под сокращение, работы нет, и она пошла санитаркой за 14 тыс. Да, мы знаем, что в этой сфере работает очень много милосердных и часто незаменимых людей, но нужны профстандарты, определение новых профессиональных направлений. За прошедшие годы у нас чего только ни изобрели, а профстандарта социального работника до сих пор нет.

Мы в «Равных возможностях» предлагаем властям обсудить вариант подготовки социальных работников с применением категорий — например, с первым разрядом приносит еду, моет, убирает, повысив компетенции, получает второй разряд и уже может работать с людьми, применяя реабилитационные технологии, а с третьим разрядом он уже мультидисциплинарный специалист.

«Изменение санитарных правил и норм для ПНИ — это не реформа»

— Власти изменили СанПиНы для интернатов: теперь в новых интернатах должны быть более комфортные условия — жилой блок на трех человек с отдельным санузлом.

— Это все лакировка страшной действительности. Да, вам могут разрешить заклеить все стены обоями вместо кафеля, но отношение к человеку с инвалидностью останется таким же, потому что принцип работы и его содержание прежние. Вы не можете оценить их качество, потому что алгоритм оценки не заложен в нормативной базе: ИПСУ (индивидуальная программа предоставления услуг.— “Ъ”) — это инструмент, в котором просто перечисляются услуги, предоставляемые «получателю». Грустно, что таков результат «переосмысления» Минтрудом наших предложений при подготовке новой редакции закона об основах социального обслуживания в 2011–2013 годах.

В своей проектной концепции мы предлагали ввести индивидуальную программу сопровождения, в которой указывались бы ее цель, задачи, способы их достижения, измеряемые показатели результатов, объем ресурсов и их виды и формы. Такая программа была бы согласована с клиентом или его опекуном и учитывала его собственный ресурс. Именно так, кстати, работают протоколы сопровождения в условиях сопровождаемого проживания в Пскове.

Интернаты до сих пор несут на себе медицинское клеймо, руководитель там, как правило, психиатр. Это вообще нелепость, если мы говорим о социальном понимании инвалидности.

Вот, например, человек с рождения лежит в кровати, ему уже 40 лет, он продолжает лежать в кровати в палате и может только поворачивать голову. Но его проблема не только в том, что он родился с какой-то болезнью, она больше в том, что его оставили когда-то в детском доме, что с ним не разговаривали и не общались, что он редко бывает на воздухе, ему не делают массаж, он не слушает музыку, его не пытаются поставить в вертикализатор, не пытаются определить его ощущения и потребности в контакте, коммуникации. И с этой глобальной, многосоставной проблемой система не работает. Она видит только медицинскую составляющую. А ведь он в первую очередь личность, а уже потом человек с плохим здоровьем.

— Несколько лет назад появились методические рекомендации Минтруда по сопровождаемому проживанию, которое ведомство назвало «технологией». Почему этот документ не помогает строить систему сопровождаемого проживания?

— Мы работали в этой группе при Минтруде и участвовали в разработке рекомендаций. Они написаны на опыте псковских и некоторых других региональных организаций. В эти методические рекомендации были заложены все лучшие на тот момент практики. Но они не стали частью общей жизни, потому что носят рекомендательный характер, а еще потому, что не могут быть внедрены в ту систему услуг, которая у нас существует.

Сопровождаемое проживание — это не просто забрать человека из интерната и поселить в комфортную квартиру, где у него просто есть какой-то сопровождающий. Этого недостаточно. Сопровождение — это не технология. Это принципы.

Эти принципы касаются не только организации жизни конкретного человека, а необходимости изменений и в управлении, и в правилах финансирования. Ведь для того, чтобы увидеть конкретного человека и его особые потребности, мы должны увидеть его дома, в его среде обитания. Система должна начинать планирование помощи снизу — от человека, от его конкретной ситуации.

Система сопровождения — это когда мы на уровне муниципалитета понимаем, сколько у нас пожилых, больных, наркозависимых, какие проблемы у каждого из них и какой объем помощи необходим каждому из них, чтобы их жизнь нормализовалась.

Но все это возможно лишь при партнерстве с самим человеком — он имеет право знать, что с ним делают и для чего.

В нынешней российской системе социального обслуживания всего этого нет. Поэтому, пытаясь внедрить какие-то новые правила в существующую систему, мы никак не изменим ситуацию.

Изменение санитарных правил и норм для ПНИ — это не реформа. Введение термина «сопровождаемое проживание» в закон о реабилитации и абилитации инвалидов — это не реформа. Это попытки точечно решить проблемы каких-то конкретных людей.

— Сейчас идет дискуссия о том, надо ли выводить сильных людей из интернатов в квартиры, а слабых оставлять в ПНИ. Минтруд считает, что выводить на сопровождаемое проживание надо только тех, кто может за собой ухаживать, но некоторые крупные НКО с этим не согласны. Что вы об этом думаете?

— С идеей дифференцирования людей на тех, кто будет жить в условиях сопровождения, и тех, кто останется обслуживаться в интернате, я, конечно, не согласна. Но мне кажется, надо ставить вопрос иначе. Можем мы сейчас расформировать все интернаты и забрать людей в маленькие домики? Нет, не можем. У нас нет ресурсов. Мы силами НКО сегодня можем поддержать максимум 5% людей, живущих в интернатах, вывести их на свободу. А 95% чего должны ждать? Сколько лет должно пройти, чтобы о них кто-то подумал?

Реформа интернатов — это в первую очередь про изменение жизни в интернате.

Если у нас есть нормативно-правовая база, требующая выполнения определенных принципов, при нарушении которых вас как исполнителя наказывают, то система начинает меняться. Если же система остается прежней, а мы просто пытаемся ее припудрить, изменяя СанПиНы и периодически выдергивая из нее каких-то людей, это не меняет систему изнутри — она продолжает существовать в той же мировоззренческой и правовой логике, в которой была до сих пор.

Мы сегодня можем оказывать бесконечное количество услуг людям, живущим в интернате, ставить себе галочки, но качество жизни человека никак не меняется, мы просто поддерживаем его жизнь — и делаем это плохо, ведь смертность в ПНИ высокая. «Так зачем вся эта система работает?» — спросите вы. А вам ответят: «Потому что федеральный закон 442 декларирует предоставление услуг — вот мы их и предоставляем». А как предоставляем и каковы результаты — этого мы измерить и показать не можем.

Я за то, чтобы внутри самих интернатов началась реформа.

ПНИ в городах — это огромные здания с дорогой землей и коммуникациями. Такое здание можно предложить бизнесу, который взамен построит для людей с инвалидностью комплекс небольших домов для сопровождаемого проживания за городом или выкупит блоки квартир в домах. И надо переучить специалистов, потому что если специалисты старые, то хоть в самые роскошные квартиры их переведи — они и там создадут интернат.

Кроме того, переведя людей из интернатов в эти дома и квартиры, необходимо организовать для них занятость, досуг, трудовую деятельность.

В Германии и во Франции именно так и проводят деинституционализацию. Невозможно расселить интернаты по квартирам, но оставить работать необученных специалистов, невозможно обучить специалистов, но не организовать занятость для людей с инвалидностью — все это связано, и без этого проживание на принципах сопровождения невозможно.

— Сейчас в законодательстве нет никаких механизмов, с помощью которых государство могло бы финансировать сопровождаемое проживание. Минтруд предлагает ввести статью о сопровождаемом проживании в новый закон о реабилитации и абилитации инвалидов. Это поможет?

— Нет, потому что социальное сопровождение шире реабилитации. Опять произошла подмена понятий. Абилитация и реабилитация в международной практике — это медицинские или медико-социальные понятия. То есть ключевое слово — «медицина». Но даже если смотреть на реабилитацию с точки зрения социального подхода, это способ добиться какого-то результата. Но этот процесс конечен. Нам же важно, чтобы человек, имея вот этот конечный личный реабилитационный потенциал, дальше при поддерживающих условиях просто жил, а не реабилитировался всю оставшуюся жизнь.

А сейчас человек вышел в музей — это называется социокультурной реабилитацией, пошел в школу — это образовательная реабилитация. Но это просто жизнь. На самом деле мы обеспечиваем этим людям такие же гражданские права, как у всех остальных: на досуг, на образование, на труд, используя при необходимости различные реабилитационные технологии. Не должно любое действие в отношении человека с инвалидностью называться реабилитацией. И поэтому введение сопровождаемого проживания в концепцию абилитации и реабилитации — это, на мой взгляд, очередная опасная подмена смыслов.

«В законе "профилактика" есть, а "трудной жизненной ситуации" нет»

— Что нужно делать, чтобы система соцзащиты строилась вокруг человека?

— Когда новый закон об основах социального обслуживания еще не был принят, мы предложили Минтруду поработать над ним вместе. У нас была очень хорошая рабочая группа при координационном совете при Общественной палате РФ, в которую входили ведущие эксперты из нашего общественного сектора. И мы пытались тогда объяснить Минтруду, исходя из концептуальных методологических обоснований, анализа международного опыта и наших успешных альтернативных практик, что нам нужен закон о социальном сопровождении, а не об основах социального обслуживания, потому что социальные услуги — это только часть необходимых мер.

Когда мы говорим о трудной жизненной ситуации человека с инвалидностью, то мы учитываем все социальные факторы его ситуации, а не только личные. В законопроекте тогда было понятие трудной жизненной ситуации (ТЖС), и мы объясняли, что это нонсенс — обслуживать трудную жизненную ситуацию. Ее можно только сопровождать, для начала вычислив факторы, которые к ней привели, а они всегда очень индивидуальны, начиная с того, что у каждого человека внутри этой трудной жизненной ситуации свой ресурс.

За месяц до ратификации закона о социальном обслуживании в Думе из него вообще выкинули термин ТЖС. То есть изначально бенефициарами этого закона были люди в трудной жизненной ситуации, но их заменили получателями услуг.

Закон о социальном обслуживании коммерциализировал систему социальных услуг. Государство говорило, что берет на себя часть услуг и готово их обеспечивать за счет бюджета, а все, что сверху, лучшего качества и большего объема, граждане должны оплачивать сами. И еще государство пообещало, что выпустит на рынок услуг разные юридические лица, в том числе НКО. И тогда эти перспективы затмили глаза многим нашим коллегам. Они увидели себя поставщиками услуг, которым будут давать столько же денег, сколько бюджетным организациям, и они смогут с ними соперничать.

В итоге мы получили жуткий законопроект с массой статей, не обеспеченных ничем, кроме слов.

Например, в нем есть статья о профилактике. У нас сотни детей живут заброшенными, как Маугли, тысячи — с пьющими родителями, в условиях голода и холода, но все, что для них может сделать государство,— прислать к ним опеку и забрать их из семьи, сделав сиротами. А ведь профилактика — это не работа опеки. Профилактика — это как раз зона социальной помощи в трудной жизненной ситуации, но по содержанию она не может быть только услугой, это различные мероприятия, привлечение разных специалистов. Вот в законе №442 «профилактика» есть, а «трудной жизненной ситуации» нет. И никакого финансирования для профилактики любых ТЖС не предусмотрено. Поэтому статья эта нерабочая.

— То есть на профилактику денег нет, а есть только на услуги?

— Да. Это мертвая статья, просто красивые слова. Следующие красивые слова — о необходимости обеспечить межведомственный подход. Мы сами везде пишем, что необходимо межведомственное взаимодействие, но его нет, потому что у нас в стране отраслевое финансирование: у образования свои целевые бюджеты, у социальной сферы — свои, медицина вообще страховая.

— В некоторых странах есть страхование на случай трудной жизненной ситуации. Это могло бы нам помочь?

— В эту сторону надо двигаться. Но для начала нужно менять закон об основах социального обслуживания. Потому что для реформы в сфере защиты прав людей с инвалидностью ключевой федеральный закон не 181-й (о защите прав инвалидов.— “Ъ”), а именно 442-й. Потому что в ФЗ №181 прямо написано: все, что касается услуг, а не реабилитации, регламентируется ФЗ №442.

— Вы сказали, что многие ваши коллеги восприняли новый закон как шанс выйти на рынок услуг, чтобы заниматься сопровождаемым проживанием и конкурировать с интернатами. Но этого не произошло. Почему?

— Потому что сопровождаемое проживание — это не только про услуги. А ФЗ №442 регулирует только услуги. Да, по этому закону вам могут возместить часть услуг, которые вы оказываете внутри вашей квартиры сопровождаемого проживания. Мытье пола, например. Но вы не получите возмещения за то, что два часа составляли с человеком список покупок в магазине, сопровождали его в магазин и помогали выбирать эти продукты. Значительная часть жизни внутри квартиры сопровождаемого проживания никак не оплачивается.

НКО трудно все время искать благотворительные деньги на такую работу. Сейчас Минтруд «переосмыслил» предложенную нами концепцию принципов сопровождения при организации самостоятельного проживания людей с инвалидностью в «стационарозамещающую технологию сопровождаемого проживания». Я как один из авторов и инициаторов концепции могу лишь сказать, что нам подарили еще один бессмысленный термин в попытке адаптировать наши идеи к существующей системе.

Кроме сопровождения в квартире людям с инвалидностью необходимо сопровождаемое трудоустройство, сопровождаемая занятость — так давайте тогда создадим «стационарозамещающую технологию сопровождаемого трудоустройства» и «стационарозамещающую технологию сопровождаемой занятости». И каждый раз мы будем писать о некой «новой технологии» и изобретать очередной нормативный акт? Зачем? Если мы говорим о комплексных принципах системы социального сопровождения, то один из них — так называемая работа со случаем — осуществляется междисциплинарной командой специалистов.

Работа со случаем — это технология, пришедшая и адаптированная для различных случаев из системы ранней помощи. И она не меняется от того, где вы ее применяете и в каких случаях: при работе с семьей, с человеком с инвалидностью, с наркозависимым, дома, в полустационаре или в стационаре. И все, кто работает в такой системе социального сопровождения, понимают, что в ней при регулярной и постоянной помощи используется технология «работы со случаем».

Например, при организации сопровождения трудоустройства взрослых или их проживания в квартирах нам кроме соцработников необходимы эрготерапевты (терапия занятостью.— “Ъ”), физиотерапевты, психологи, специальные педагоги. Их труд должен быть оплачен.

Чтобы все это можно было реализовать, нам нужен закон об основах социального сопровождения, который своей целью поставит нормализацию жизни человека, находящегося в трудной жизненной ситуации или в социально сложной ситуации.

И в законе надо описать все эти возможные ситуации.

А сопровождать ТЖС уже нужно междисциплинарной командой, которая умеет работать с каждым конкретным случаем. Эта команда должна уметь спланировать программу сопровождения, ставить цели и периодически оценивать результаты. Вот одинокий человек с переломом шейки бедра научился вставать с кровати — это результат, а дальше мы с ним обсуждаем новую задачу — чтобы он дошел до туалета или до кухни, а следующая задача — чтобы он вышел на полчаса на улицу. И мы все работаем на это. Или вот для человека с ментальной инвалидностью составили программу, в которой написано, что ему надо попытаться научиться есть ложкой, принимать участие в жизни ближайшего окружения, например включать электрический чайник и собирать грязные тарелки в раковину, и когда он этого достигает, это уже оценивается как результат, и сопровождающие его специалисты составляют вместе с ним новые задачи.

— Я правильно понимаю, что закон о социальном сопровождении потребует других подходов к бюджетированию?

— Конечно. Сегодня регион финансирует социальную работу по количеству услуг, оказываемых человеку. Это ведомственный целевой бюджет, который очень условно, без привязки к конкретному человеку формируется под виды услуг. Соцработник должен обежать 20 человек, оказать им как можно больше услуг: кого-то расчесать, кого-то помыть, кому-то продукты принести, чтобы получить от государства за это свою копеечку. Услуги не отличаются ни разнообразием, ни объемом. Есть прямая зависимость оплаты труда социальных работников от количества оказанных услуг. При этом часто социальные работники — очень ответственные и небезразличные люди, и они поставлены в тяжелейшие условия и ситуацию профессионального выгорания.

Если же мы будем отталкиваться от разнообразных индивидуальных нужд человека, как это делают в Германии, например, то в оценке потребностей в первую очередь должно участвовать муниципальное управление. В Германии, Финляндии все трудные жизненные ситуации оцениваются сначала на уровне общины. Община может сказать, что 30% расходов, связанных с помощью конкретному человеку, она покрывает из собственного бюджета: тут создает дом с сопровождаемым проживанием, а тут — реабилитационную службу для молодых людей, а здесь дает волонтеров и делает ремонт, а тут подключает НКО для сопровождения; что-то оплачивается за счет индивидуальной страховки, 50% оплачивает регион, федеральная земля, а оставшиеся деньги — это федеральные субсидии. Этот принцип софинансирования очень эффективен, потому что предполагает больше ресурсов и контроля. Это другая парадигма, другая система, в которой оценка социальных проблем и планирование их разрешения идут снизу.

А у нас что: мы в социалке сегодня имеем кусочек федерального бюджета и рекомендации, которые федерация нам спускает, а также некий региональный бюджет, который просто размазывает все эти деньги не по людям, а по видам услуг. Эти услуги практически безадресные. В интернатах они отработаны годами: помыли раз в неделю, постирали белье в общей куче, выдали чистое чужое белье, из одного половника всех накормили.