Елена Стафьева о выставке Les Lalanne a Trianon

В Малом Трианоне и деревне королевы Марии-Антуанетты при поддержке Dior проходит большая летняя выставка Les Lalanne — общее имя Клод и Франсуа-Ксавье Лаланн. Имя, ставшее брендом — одним из самых дорогих в современном арт- и дизайн-мире. Пространство главной рукотворной пасторали на свете как раз и демонстрирует, на какой стороне сейчас объекты Лаланнов — искусства прикладного или изящного

На самом деле Клод и Франсуа-Ксавье не работали вместе — то есть не работали бок о бок, у них даже никогда не было общей мастерской. Как рассказывает представитель галереи Mitterrand, чьими стараниями эта выставка организована, они были совершенно разного темперамента, в том числе и творческого. Клод — спонтанная, импульсивная, любившая импровизацию — могла притащить корягу с прогулки и сказать: «Так, это будет люстра!» — и коряга действительно становилась люстрой, пройдя через магическую ванну с сульфатом меди. Франсуа-Ксавье же любил порядок и распорядок, вся его работа была рассчитана и спланирована, любой хаос сбивал ее ритм. Это не помешало им прожить вместе больше полувека, вместе вырастить ее троих дочерей от первого брака и общую приемную дочь, вместе выстроить Les Lalanne — и даже делать совместные проекты, как, например, фонтан перед Парижской ратушей или игровую площадку в парке Les Halles (ее разобрали в 2011-м, накануне большой реконструкции). Но их произведения были не похожи друг на друга, их стиль разнился — и на вещах Клод стояло ее имя, а на вещах Франсуа-Ксавье — его. Стулья-овцы — мегахит, перепетый всеми на все лады тысячу раз,— это Франсуа-Ксавье; кочаны капусты на курьих ножках, Choupatte, и самый из них знаменитый, «Человек с головой-капустой» с обложки диска Сержа Генсбура,— это Клод. Общее же у них было одно, стиле- и смыслообразующее для обоих,— сюрреализм.

Франсуа-Ксавье в конце 1940-х приехал в Париж, поселился на Монпарнасе, и практически в каждом ему посвященном тексте вы найдете историю про то, как он бегал за водкой и сигаретами для своего соседа, которого звали Константин Бранкузи, и этот круг — Бранкузи, Макс Эрнст, Ман Рей, Марсель Дюшан — сформировал его как художника. С Клод они познакомились на его выставке в самом начале 1950-х и составили одну из важных богемно-творческих пар того времени, как, например, их друзья-сюрреалисты Ники де Сен-Фалль и Жан Тенгели. Клод была скульпторшей, и скульптура тоже стала их общим занятием. Тогда же, еще в 50-е, молодой Франсуа-Ксавье встретил молодого Ива Сен-Лорана, когда он еще работал у Dior, и Сен-Лоран стал для них с Клод тем общим звеном, что свяжет их с миром моды.

Собственно, с распродажи коллекции Сен-Лорана — Берже в 2009-м на аукционе Christie’s и начался рост цен на их вещи. В 2008-м, в том же, что и Ив Сен-Лоран, году, умер Франсуа-Ксавье, и сделанный им бар YSL был продан за €2,7 млн, а 18 зеркал из позолоченной бронзы и гальванизированной меди для музыкального салона дома Сен-Лоран — Берже, с отходящими от них и сплетающимися ветками,— за 1,8 млн, во много раз превысив верхнюю границу эстимейта. Второй масштабный скачок случился после смерти Клод в 2019-м, когда ее четыре дочери устроили распродажу личной коллекции Лаланнов — вопреки общественному мнению, считавшему, что их дом и парк под Парижем надо сохранить как музей,— пригласив для этого Sotheby’s и выручив более €91 млн.

К этому моменту список их звездных поклонников и коллекционеров начинался c Марселя Дюшана и Жоржа Помпиду, продолжался знаменитыми миллионерами и плейбоями середины прошлого века типа Гунтера Закса и заканчивался самыми заслуженными декораторами нашего времени — такими как Жак Гранж и Питер Марино. Последний — их большой фанат, по его личному заказу Франсуа-Ксавье даже сделал специальную серию золотых овец — Moutons de Peter — для его сада в Саутгемптоне. Если описывать отношения Марино и Лаланнов, то метафора золотого руна буквально напрашивается: Марино использовал их работы во всех интерьерах, которые он делал для больших люксовых брендов, они стали его наваждением. В частности, он установил скамью работы Клод во флагманском парижском магазине Christian Dior и хотел, чтобы они появились во всех бутиках Dior, но Клод уже просто не успела справиться с таким масштабным заказом. Одна из ее последних работ тоже была связана с Dior — она сделала украшения для показа кутюрной коллекции «весна-лето 2017» Марии Грации Кьюри. Так закончился ее персональный роман с модой, начавшийся с металлических кольчуг, сделанных по просьбе Ива Сен-Лорана, в которых модели дефилировали на показе кутюрной коллекции «осень-зима 1969».

Выставка в Трианоне задумывалась как камерная — директор музея замков Версаля и Трианона Лоран Саломе сказал мне, что первоначально речь шла о 25 скульптурах, которые должны были стоять в парке, в результате их около 70, они заполнили парк Малого Трианона и ферму Марии-Антуанетты. Ослик с повозкой встречает вас во дворе бывшего дворца мадам Дюбарри, в партере его регулярного парка стоит золотое яблоко Клод, в чайном домике — винный бар Франсуа-Ксавье в виде страусов, в домике садовника — скамьи-крокодилы и столик-гинкго Клод, в аллее — причудливая садовая арка, оплетенная зеленью, работа Лаланнов для американских клиентов. В руссоистском пейзажном парке история продолжается — в бельведере стоит кровать-птица Франсуа-Ксавье, в пруду перед ним — девочка, которую Клод ваяла с одной из своих дочерей, смотрит на золотую рыбу Франсуа-Ксавье, а по дороге к приюту Марии-Антуанетты на опушке стоит медведь и на лугу гуляет целое стадо овец Франсуа-Ксавье. В самом приюте, Hameau de la Reine, среди молочной фермы, рыбацкого домика, куриц и уток помещены гуси Франсуа-Ксавье, а на лужайке перед домиком пастушки, то есть самой Марии-Антуанетты, скачет веселый кролик Клод и солнце садится прямо за ним. А у самого входа поставлена скамейка в виде двух птиц — и есть фотография, на которой Клод и Франсуа-Ксавье сидят на ней в своем собственном парке. Учитывая, что в домике, где прежде был будуар королевы, стоит диванчик тет-а-тет из перевитых веток и листьев работы Клод, тема двух, ставших единым целым и нашедших свое убежище, свой рай, читается вполне ясно. Каждый, впрочем, сохранил свою творческую индивидуальность — и отстраненный магриттовско-египетский стиль Франсуа-Ксавье (в юности он работал смотрителем в египетских залах Лувра) совершенно не пересекается с жизнерадостным, несколько барочным — в листьях, лепестках и прочих завитушках — стилем Клод.

Вся эта тщательно воссозданная, абсолютно рукотворная пастораль, предстающая сейчас во всем своем блеске,— Hameau de la Reine был недавно отреставрирован на средства того же Dior — высветила то, что всегда было предметом дискуссии, когда речь шла о Лаланнах. Интерьерные вещи и мебель сюрреалисты делали и до них — например, «Телефон-омар» Дали или «Стол-птиценог» Мерет Оппенгейм, но Лаланны пошли дальше и стали делать свои ванны-бегемоты и скамейки-гинкго, не говоря уже об овцах, целыми сериями. Так что это все-таки в большей степени — дизайн или искусство? Здесь, в Трианоне, в окружении искусственной естественности, все эти гуси, рыбы, кролики и овцы очевидно проявляют прежде всего свои художественные свойства. Искусственность природы удивительным образом превращает их в полноценное искусство — возможно, чтобы стать именно таковыми, им нужен был такой вот совершенный королевский интерьер и экстерьер, хозяева которого давно его покинули. И, как всякое сюрреалистическое искусство, оно может быть тревожным, даже пугающим, может быть саркастическим или даже обличающим. В случае Лаланнов оно прежде всего полно мягкой иронии — не пугающей, не тревожащей, а скорее забавляющей и примиряющей. И в этом — залог его популярности.