«Театрократия» в Царицыно

В Большом дворце музея-заповедника «Царицыно» открылась многосоставная выставка «Театрократия: Екатерина II и опера». Кураторы — искусствоведы Анна Корндорф и Екатерина Орехова и театровед Илья Кухаренко — впервые в новейшей музейной истории взялись показать великую императрицу как театрального деятеля. Уроки «северной Минервы» оценивает Сергей Ходнев.

Монарху XVIII века нельзя было не любить оперу: это было не его личное дело, а государственное. Никуда не денешься: «феатральные позорища» выступали и зерцалом государей, и системным фактором придворной жизни. Что вкус к музыке или его отсутствие тут особой роли не играли, это как раз пример Екатерины II являет вполне отчетливо: к музыке она была в общем-то равнодушна, но зато именно при ней в Петербурге работали капельмейстерами Томмазо Траэтта и Бальдассаре Галуппи, Джованни Паизиелло и Джузеппе Сарти, Висенте Мартин-и-Солер и Доменико Чимароза. И никакой записной меломан на троне вроде заклятого друга царицы Фридриха II такой сноп передовых композиторских имен при своем дворе не собирал.

Эту-то «выученную любовь» выставка и препарирует. Материал отменный: автографы императрицы, автографы композиторов, книги, портреты, эскизы, декорации в виде гравюр, декорации в виде макетов и декорации в виде авторской графики (включая эталонные сценографические фантазии Карло Бибиены на листах эрмитажного альбома, который впервые расшили специально ради выставки). Однако его еще поди покажи так, чтобы от разложенных нотных и графических листов не одолевала вежливо подавляемая зевота,— а здесь показывают. Дизайн роскошный (сценография Алексея Трегубова), сюжеты выстроены и разъяснены не просто дельно, но еще и зрелищно. А еще саундтрек, для которого дирижер Филипп Чижевский, ансамбль Questa Musica и солисты Большого записали (и зачастую впервые) фрагменты тех самых опер, о которых идет речь. И это не все, есть еще и «VR-спектакль», предлагаемый публике в отдельном зале и потребовавший от создателей страшно подумать сколько средств и времени. Надеваешь шлем и наушники — и почти час кряду смотришь с полным погружением инсценированные оперные фрагменты, поясняющие беседы и сценки, где Екатерину II играет Ингеборга Дапкунайте. Спектакль не спектакль, но вещь драгоценная — если бы ее, как это обычно делается, предъявляли публике в виде монитора, бубнящего что-то свое в выставочном закутке, было бы даже не в половину, а в четверть не то.

Частью эти сюжеты даже и не только для екатерининской России актуальны, но и для всего европейского XVIII века в целом, как, например, раздел «Опера как страсть» — этюд о поздне- и постбарочном аффекте на материале «Оставленной Дидоны». Или «Опера как дом» — архитектурное исследование поисков новой типологии оперного театра (в сущности, всем нам знакомое зрелище оперного театра как «храма муз» с колонным портиком — ведь оно именно оттуда родом). Или «Опера как смерть» — глава о том, как все те же театральные художники, что обставляли сценические выходы Дидон и Клеопатр, спешно оформляли грандиозными «шатрами скорби» столь оперные по духу похороны почивших монархов.

Частью они выводят на другие обобщения, показывая, как театр эпохи Просвещения и «готический вкус» постепенно ломали позолоченную скорлупу театра барокко. Но в любом случае главный герой здесь — сама императрица, и именно ее надобности и постулаты оказываются на авансцене ее театра. Надо высмеять авантюры шведского короля Густава III — появляется сатирическая опера «Горебогатырь Косометович» (раздел «Опера как политика»). Надо создать высокопарную оду одновременно национальным древностям и актуальным внешнеполитическим достижениям — появляется «Начальное управление Олега». Не опера, а драма, «вольное подражание Шакеспиру», но зато с чудо как увлекательными попытками воссоздать Русь Рюриковичей как источник легитимизации современных деяний.

Красот, колоннад, перспектив углом и перспектив фронтальных не счесть: в смысле основательности и декоративной, и научной эта выставка выше всяких похвал. Именно поэтому она даже немножко пугает. Уж очень заманчивым сегодня может показаться столь живо обрисованный образ правящей инстанции, которая сама пишет либретто, сама заказывает оперы, сама обязывает на них ходить и сама изрекает пифические приговоры об идеологической важности театра («От того погибла Франция, что они впали в распутство и пороки: опера-buffa всех перековеркала»).