Какие плюсы и минусы имел самый российский коворкинг

115 лет назад, 9 ноября 1906 года, император Николай II подписал указ, который современники называли вторым освобождением крестьян. С этого момента началось разрушение крестьянской общины, которую прежде считали едва ли не фундаментом государственного строя империи. Авторы реформы пытались с ее помощью ликвидировать недовольство земледельцев, порождавшее революционные настроения в деревне. Но с ее началом опоздали на несколько десятков лет.

«Топчется чужое, а не свое»

В способность рабов-земледельцев разумно использовать дарованную им хозяйственную свободу большинство авторов «Положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости» не верили, и потому в 1861 году их, по примеру государственных крестьян, объединили в общины с круговой порукой — ответственностью за исполнение денежных и натуральных повинностей всего общества за каждого его члена. Что создавало значительные удобства правительству при сборе податей и отправлении крестьян на исполнение многочисленных повинностей. Землю, которая позволила бы крестьянам кормиться и рассчитываться с казной, отдали в собственность общине, миру.

«После отмены крепостного права,— писал экономист и статистик, профессор Московского университета Н. А. Каблуков,— число всех крестьянских общин, наделенных землей, составляло почти 140 тысяч; в них ревизских душ мужского пола было 22 396 069, а общее количество их надельной удобной земли 116 854 855 десятин».

Но в «Положениях» 1861 года в отделении «О пользовании общинном и наследственном» была статья 115, которая в принципе разрешала отказаться от общинного землевладения:

«Каждому крестьянскому обществу,— говорилось в документе,— предоставляется заменить общинное пользование наследственным, то есть: отменив переделы и разверстку мирской земли, разбить ее, раз навсегда, на подворные участки и раздать их домохозяевам в потомственное пользование, с соблюдением при этом двух условий: во 1-х, чтобы мирской приговор был составлен на основании ст. 54 Общего о крестьянах Положения (то есть требовалось согласие не менее двух третей всех крестьян, имеющих голос на сходе.— "История"); во 2-х, чтобы на такую замену было всегда согласие помещика. Сохранение при этом круговой поруки в исправном отбывании повинностей в пользу помещика, или же возложение на каждого домохозяина ответственности за отбывание повинностей, причитающихся с его участка в пользу помещика, предоставляется обоюдному соглашению помещика и общества».

Но семьи общинников, значительно увеличившиеся со времени последней переписи, прошедшей в 1858 году, надеясь при следующем переделе получить бесплатную прибавку земли на свои новые ревизские души, не соглашались на разрушение общины. Также в этом не были заинтересованы те, кому достались очень маленькие наделы. А помещики боялись, что с появлением крестьян-собственников, по сути, конкурентов, уменьшится предложение дешевых рабочих рук. И общинное землепользование задержалось в стране еще на несколько десятилетий.

Вся общинная земля делилась на три поля, одно из которых держалось под паром. В каждом из них выделялись участки в зависимости от качества почвы — хорошие, средние и плохие. И каждый такой участок делился на всех общинников. В итоге получались очень узкие полоски или, как говорили крестьяне, шнурки, которые разыгрывались по жребию. В некоторых общинах земледелец обрабатывал до 50 таких шнурков, разбросанных по округе на расстоянии в 15 верст. Через три, шесть или девять лет полосы переделялись. Нередко при переделах случались драки, иногда кончавшиеся убийством.

В 1865 году действительный статский советник А. Б. фон Бушен, статистик, член Императорского вольного экономического общества (ИВЭО), на съезде сельских хозяев, состоявшемся в честь столетия ИВЭО, отмечал:

«Дробность и чересполосность имеют пагубные последствия для успехов землепашества в отношении траты времени, траты труда, потери зерна и места, в отношении затруднительности самых полевых работ. При дробности и чересполосности участка крестьянин тратит свое время на переходы от одного участка на другой, тратит напрасно труд от частого перерыва работ. Он употребляет часть своего времени, иногда целые дни, на перевозку орудий, на то, чтобы приняться за работу и на то, чтобы закончить ее, убраться. Он принимается и убирается иногда по несколько раз в день и сокращает этим длину действительного рабочего дня. Дробность и чересполосность имеет своим последствием множество борозд между столбцами, полосами и шнурами, на борозды эти тратится земля, при сеянии тратится семя, которое потом топчется, особенно при частых переходах, неизбежном последствии тех же дробности и чересполосности, топчется тем легче и беззастенчивее, потому что топчется чужое, а не свое. При дробности и чересполосности отдельные участки состоят из длинных узких полос, на которых трудно даже повернуться с плугом…

Пахание, боронение и пр. производятся самым грубым способом, или с огромной тратой времени и с чисто техническими затруднениями».

Если у общины было мало лугов и не было возможности взять их в аренду, то ситуация с выпасом скота при трехпольной системе хозяйства становилась просто фантасмагорической. Ее подробно описал в докладе, прочитанном в 1894 году в Императорском вольном экономическом обществе, И. Л. Пестржецкий:

«Паровое поле составляет почти исключительный общественный выпас до конца июня месяца. На нем все лето нет травы. Рано весною на него гонят скот для прогулки. Скотина походит на нем несколько дней и до такой степени его утопчет, что первый рост злаков бывает подавлен; даже овцы мало ими пользуются. Когда озимое поле просохнет, то скотину необходимо пустить на него, до того времени, когда дожди оживят паровое поле и на нем появятся травы. Эта пастьба на озимом поле продолжается до двух недель, а после зимней бескормицы и дольше; результатом ее бывает то, что пять копен урожая на десятине составляют норму, с которою свыкся сельский обыватель… Растений, появившихся на паровом поле, во время пастьбы скота на озимых посевах, хватает ненадолго. Все паровое поле мирская скотина исхаживает за день вдоль и поперек; через неделю на паровом поле опять ничего нет. В это время начинаются потравы хлебов и трав, которые для молодого населения составляют спорт… Потравщики делают свое дело с наслаждением, забывая нужду, заставившую их делать это, хвалятся удальством и рассказами о нем услаждают свои досуги».

Паровое поле в таких общинах начинали пахать очень поздно, в конце июня, когда скотину можно было перегнать на сжатые поля и скошенные луга.

«После уборки копен,— продолжал Пестржецкий,— также ненадолго хватает выпасов по жнивьям и покосам, потому что скотина скоро их вытаптывает. К осени на лугах, яровых и озимых полях нет ничего, как на шоссейной дороге, а потому приходится поневоле травить молодые озимые всходы».

При таком образе жизни хороших урожаев крестьянам-общинникам добиться было невозможно. Во многих районах доходность десятины земли со временем стала в два-шесть раз меньше суммы платежей, на ней лежавших.

«Навязывая ему ассоциацию»

И с середины 1870-х годов экономисты и публицисты заговорили о болезненном состоянии общинного земледелия.

«Мы начинаем чувствовать, что крестьянское хозяйство находится далеко не в том положении, которое питало бы розовые надежды на будущее, писал экономист и статистик, профессор Петербургского университета Ю. Э. Янсон в 1877 году,— пробивающиеся наружу симптомы глубоко засевшего недуга начинают нас тревожить. Но отдаем ли мы себе отчет, насколько именно дурно хозяйственное положение массы крестьянского населения, в состоянии ли мы сказать, какие последствия оно будет иметь в конце концов для нашей экономической состоятельности?»

В доказательство того, какое огромное значение имело крестьянское хозяйство в государственной и народной экономике России, Янсон привел список всех собиравшихся с крестьян налогов:

«По расчетам податной комиссии, крестьяне уплачивают 63,6 мил. подушной подати общественного и государственного земского сборов, 37,5 мил. оброчной подати, более 7 мил. губернских и уездных земских сборов, более 3 мил. местных сборов в губерниях, где не введено земское положение, около 16 мил. общественных и сословных крестьянских сборов, более 39 мил. выкупных платежей, не считая ценности натуральных повинностей: — всего 176 мил.

К этой сумме нужно присоединить почти целиком акцизы питейный и соляной (180 мил.), оброки бывших помещичьих крестьян (более 25 мил.).

Итого: до 372 мил., от исправного платежа которых зависит и значительная часть (56%) бюджета государственных доходов, и одна из крупных операций государственного кредита, и успешность земского дела, и судьбы большей части крупного землевладения».

Но многие из этих цифр не превращались в реальные рубли, так как платежеспособность крестьян снижалась и недоимки росли год от года. До начала XX века около 80% так называемой удобной крестьянской земли находилось в общинном владении, и она-то не давала достаточно средств для уплаты всех повинностей и на покрытие всех домашних и хозяйственных расходов. Казалось бы, если благосостояние государства так зависело от благосостояния крестьян, не первостепенным ли делом было коренное преобразование общинного землевладения?

Еще в конце 1860-х годов не уставал ратовать за его уничтожение заведовавший статистическим делом в Министерстве финансов действительный статский советник А. Б. фон Бушен:

«Общинное землевладение почти во всех случаях применения его к земледелию оказывается длинным застоем и стеснением всякой инициативы к улучшению, к совершенствованию. Община лишает земледельческий труд необходимой свободы, не предоставляет земледельцу свободного выбора его главного орудия, земли, лишает его главного стимула к труду и к сбережению, личной выгоды для себя и своего семейства, убивает принцип свободной ассоциации, навязывая ему ассоциацию и товарищество с людьми чуждыми идеи совершенствования…»

Он предрекал, что «община сделается обществом пролетариев, сделается не обществом производителей, не обществом граждан и земледельцев, а обществом застрахования до известной степени от голодной смерти, богадельнею для нищих».

И спустя 30 лет появилось множество тому подтверждений.

«В известных мне 16 деревнях, где всего 243 домохозяина,— писал агроном и публицист Ф. Ф. Бар,— только 26 из них считаются зажиточными хозяевами, у которых хватает на все своего хлеба, и эти-то зажиточные крестьяне и раздают бедным хозяевам хлеб и деньги под заклад и под расписки, за известное вознаграждение, превышающее нередко 60% и доходящее до 100% в год. Остальные 217 домохозяев перебиваются изо дня в день, сдают земли богачам под посев льна и сами же обрабатывают их за проценты и долг; вывозят у богача навоз, косят, жнут хлеб и пр. Это — настоящая барщина и панщина! Разница только в том, что прежде крестьяне отбывали у помещика, а теперь — у крестьян. Бедные крестьяне юридически считаются владельцами, но фактически не они, а только одни богачи владеют и пользуются землею. Таким образом, богачи являются арендаторами у бедных землевладельцев, причем нередко такой мнимый землевладелец служит прямо батраком у своего арендатора. С таким порядком вещей я встречался во многих местностях и в разных губерниях».

Ф. Ф. Бар, как уроженец и бывший житель Остзейского края, предлагал воочию убедиться в преимуществах жизни и работы крестьянина, владеющего отдельным участком земли и ведущим на нем многопольное, плодосменное хозяйство с разведением корнеплодов и кормовых трав. Бар советовал проехать от Псковско-Чудского озера до города Полангена (ныне Паланга) по границе между Лифляндской и Курляндской губерниями с одной стороны и Псковской, Витебской и Ковенской губерниями с другой стороны. Хлеба слева от границы, то есть на полях общинников-чересполосников, всегда слабее, ниже, колос мельче, сорных трав — тьма. Лифляндские же и курляндские крестьяне отвели землю каждому хозяину «к одному месту», и земледелие стало процветать.

«Благодаря правильным севооборотам,— разъяснял Ф. Ф. Бар,— и возможности применения коренных улучшений (проведение канав, навозка торфа, мергеля и пр.), и лучшей обработке почвы паханием и боронованием вдоль и поперек,— засуха, как и избыток влаги, не могут иметь таких губительных последствий, как в наших внутренних губерниях. Запасные хлебные магазины и мирские кассы — полны; все крестьянское имущество застраховано: строения — от огня, скот — от чумы, поля — от градобития».

Поэтому, писал Бар, не было ничего удивительного в том, что в 1891 году огромную массу хлеба в пострадавшие от неурожая российские губернии отправили из Остзейского края.

«Помещика заменил "мир"»

Общину подлечивали время от времени. Так, в 1886 году вышел закон об ограничении семейных разделов. Причиной его появления было то, что с 1861 по 1882 год число разделов в 46 губерниях достигло 2 371 248 случаев, и земельные наделы походили уже не на шнурки, а на нитки. По новому закону семья, желавшая разделиться на самостоятельные хозяйства, должна была заявить об этом сельскому обществу.

Если старший член семьи был против раздела, то заявление рассматривалось только в том случае, если он был расточительным или безнравственным. Число разделов снизилось, но число скандалов и трагедий — нет.

В 1893 году был принят закон, установивший интервал между переделами внутри общины в 12 лет — с целью побудить крестьян удобрять свои наделы. Досрочный передел разрешался только губернским присутствием по крестьянским делам. Но многих крестьян и этот 12-летний срок сидения на одном и том же наделе не подстегнул тратиться на удобрения, ведь выхоленный участок все равно придется отдать.

Население общин росло, земли становилось все меньше. Но уйти на заработки было сложно — власти не отпускали, так как на общине лежало множество натуральных повинностей.

Об этой проблеме писал в 1902 году член Боровичского уездного комитета Новгородской губернии о нуждах сельскохозяйственной промышленности В. И. Гюбнер:

«Личная свобода сельского населения сильно ограничена прикреплением населения к земле, к месту жительства, обязательной припиской к сельским обществам, в стеснении свободы передвижения и свободы отлучек из мест постоянного жительства и массой лежащих на сельском населении натуральных повинностей, как то: обязанностью сопровождать арестантов при передвижении их по уезду, давать подводы арестованным и больным, идущим на родину; исполнение полицейских обязанностей десятскими даже не в черте своих селений; обязанность являться понятыми по требованию каждого начальника, начиная с сельского старосты и урядника и проч. и проч.; зависимостью отдельного члена сельской общины от своих односельчан, которая, т.е. зависимость, заходит так далеко, что даже касается семейного положения отдельного лица, и связанной с этой зависимостью круговой порукой, при которой каждый член общины отвечает за всех и все за одного при исполнении как денежных, так и натуральных повинностей, и даже при взыскании наложенного штрафа за уголовные преступления. Таким образом, можно сказать, что сельское население еще не свободно от остатков крепостного права: место помещика отчасти заменил "мир"».

Со всех сторон раздавались призывы снять большую часть этих повинностей с крестьян.

Плохо организованное переселенческое движение за Урал, развернувшееся с начала 1890-х годов, почти не решило проблему крестьянского малоземелья в густонаселенных районах России. Так что идеи национализации помещичьих земель, распространявшиеся революционерами среди крестьян, ложились на благодатную почву.

Вспыхнувшие весной 1905 года аграрные волнения, усилившиеся к весне 1906 года, создание Всероссийского крестьянского союза показали правительству, что откладывать решение земельной проблемы больше невозможно.

В августе 1906 года были приняты указы об увеличении земельного фонда, находящегося в Крестьянском банке, путем передачи ему удельных и казенных земель.

14 и 15 октября вышли указы, облегчавшие крестьянам условия покупки государственной земли в кредит через Крестьянский земельный банк.

А 9 ноября 1906 года вышел указ Николая II «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», названный позже указом о втором раскрепощении крестьян. Положения этого указа и составили основное содержание аграрной реформы П. А. Столыпина.

«Деревня уже не та»

Отныне крестьянам было разрешено свободно выходить из общины с закреплением в личную собственность надельных земель — в виде отрубов или хуторов. В деревни отправились тысячи землеустроителей.

Из 14,6 млн крестьянских хозяйств России 5,8 млн подали просьбу о выходе из общины, из них к 1916 году успели стать самостоятельными около 2,4 млн.

«Вестник сельского хозяйства» писал в 1910 году:

«В настоящее время мы переживаем столь значительный исторический момент, до такой степени насыщенный скрытой энергией, что не будет ни странным, ни удивительным, если вся сельскохозяйственная действительность окажется опрокинутой, как карточный домик. Самым крупным и значительным рычагом этой разрушительно-созидательной работы является, конечно, ликвидация прежних форм землевладения, уничтожение общины, превращение крестьянина-общинника в собственника хуторных и отрубных участков.

Деревня уже не та: последние годы прошли не бесследно. Мысль разбужена, вытолкнута на новую дорогу. Население бросается и в кооперацию, и в школу, и в агрономию, и в народные университеты».

В 1913 году было проведено обследование 22 828 отрубных и хуторских хозяйств, возникших после указа 1906 года. В его материалах говорится:

«Свыше 75% единоличных хозяйств имеют землю в одном участке, тогда как до землеустройства владения почти 76% их заключались в пределах от 6 до 100 и даже более кусков… Общее количество построек после землеустройства увеличилось, стоимость их возросла на 24,6%».

Отмечалось, что во всех хозяйствах изменилась система полеводства, что привело к повышению урожаев; увеличились ценность и количество всех видов домашнего скота; стоимость орудий и машин увеличилась на 41%; почти на 70% участков хуторян произведены мелиоративные работы; стали развиваться специальные отрасли сельского хозяйства, особенно садоводство.

Урожайность в стране с 1906 по 1915 год выросла на 14%, а в некоторых губерниях — на 20–25%. Урожай таких хлебных злаков, как рожь, пшеница и ячмень, поднялся с 2 млрд пудов в 1904 году до 4 млрд в 1911 году.

Сельскохозяйственный экспорт России увеличился с 996 млн руб. в 1908 году до 1518 млн руб. в 1912 году.

Посевные площади за годы столыпинской реформы выросли на 75%. Историк М. Н. Покровский по этому поводу писал:

«Это было уже несомненное начало интенсификации, переход к обработке земель, которые при старых способах обработки считались неудобными и которые новый, более сильный хозяин смог пустить в оборот».

С каждым годом в стране рос спрос на сельскохозяйственную технику. Если в 1906 году на нее потрачено 39 млн руб., то в 1912 году — 119 млн руб. Также рос спрос на цемент, кирпич, железо. В одной только Воронежской губернии после 1906 года за шесть лет стало больше на 49 460 железных крыш.

По сравнению с 1894 годом поголовье лошадей в стране увеличилось на 37%, а поголовье крупного рогатого скота на 63%.

Росли вклады крестьян в сберегательные кассы: в 1904 году — 1032 млн руб., в 1912 году — 1802 млн руб.

Однако решить проблемы всех простых земледельцев в такой срок оказалось невозможным. Но после поддержанной недовольными деревенскими жителями Октябрьской революции 1917 года В. И. Ленин объявил крестьянство мелкой буржуазией, собственниками и торговцами.

«Крестьянское хозяйство,— писал вождь пролетариата,— продолжает оставаться мелким товарным производством. Здесь мы имеем чрезвычайно широкую и имеющую очень глубокие, очень прочные корни базу капитализма. На этой базе капитализм сохраняется и возрождается вновь — в самой ожесточенной борьбе с коммунизмом».

И советская власть сочла жизненно необходимым для себя превратить крестьян или в пролетариат сельскохозяйственного труда в совхозах, или в колхозников, чья жизнь вернулась к порядкам общинных времен.

Светлана Кузнецова