«Далеко опередил свое научное время»
Юрию Лотману, выдающемуся литературоведу и семиотику, 28 февраля исполнилось бы 100 лет
28 февраля 2022 года исполнится 100 лет со дня рождения Юрия Лотмана — мыслителя, философа, литературоведа, человека непростой и удивительной судьбы, оставившего глубокий след в российской истории и культуре. Что значит Лотман для России, а Россия для Лотмана, рассуждает Екатерина Лямина, профессор Школы филологии Высшей школы экономики. В конце 1980-х годов, будучи студенткой МГУ, Екатерина участвовала в студенческой конференции в Тартуском университете и слушала там лекции Лотмана.
Юрий Лотман
Фото: МАММ / МДФ
Юрий Лотман — один из самых цитируемых российских гуманитариев. Постоянно появляются переиздания его научных трудов на множестве языков, академически подготовленных его переписок с разными адресатами, биографических материалов (этим занимаются ученые в университетах Таллина и Тарту). Он по-прежнему жгуче интересен и как выдающаяся фигура академического поля, и как человек своей эпохи.
Продолжается усвоение и осмысление его научного наследия разных периодов, очень непохожих друг на друга. Например, буквально сейчас в лондонском издательстве Bloomsbury под редакцией эстонских семиотиков Марека Тамма и Пеэтера Торопа вышел справочник «The Companion to Juri Lotman: A Semiotic Theory of Culture» — о Лотмане как о семиотике, о его основных трудах, концептах, выводах.
Очень многие идеи и гипотезы Лотмана остаются актуальными, их не только цитируют, соглашаясь, но и полемизируют с ними, опираются на них, чтобы идти дальше. Все это возможно потому, что, как совершенно справедливо заметил академик Михаил Гаспаров, Лотман «далеко опередил свое научное время».
Семиотика и структурализм
Лотман первым в советском научном пространстве стал углубленно развивать учение американского философа и логика Чарльза Пирса о знаке как концепте практически универсальном, очень многое объясняющем в культуре, в интеллектуальной, гуманитарной деятельности людей. Это и есть семиотика — наука о знаках и их отношениях с реалиями, смыслами, другими знаками, то есть контекстом.
Московско-тартуская семиотическая школа, возникшая в первой половине 1960-х годов (собственно, это был сам Лотман и его единомышленники, не во всем и не всегда согласные друг с другом, но двигавшиеся вперед в интенсивном научном общении, дискуссии, споре), предложила новую модель культуры и искусства как знаковых систем. Далее эта модель всесторонне разрабатывалась — и с теоретической стороны, и на самом разнообразном материале.
Структурализм — это прежде всего приложение семиотического метода к искусству, к тексту, под которым понимается не только литературное произведение; подход к тексту и искусству как системе не изолированных, а взаимосвязанных элементов. Тогда в СССР господствовало догматическое литературоведение: существовало практически только «содержание», а «форма» была чем-то второстепенным. Так что идеи и труды Лотмана и ученых московско-тартуского круга были в буквальном смысле революционными.
Радищев и Карамзин: литературное путешествие
Александром Радищевым Лотман начал заниматься со второй половины 1940-х годов и уже к 1951 году написал о связи его эстетических и политических взглядов свою кандидатскую диссертацию. В официальном советском дискурсе Радищева было принято именовать одним из первых дворянских революционеров. Лотман в целом этому не противоречил, очень глубоко разработал идейный и общественный контекст радищевских текстов, замечательно показал, как и почему тот пришел к такому исключительной силы политическому жесту, как публикация «Путешествия из Петербурга в Москву».
XVIII век, динамичный, насыщенный и глубоко драматический, оставался все-таки любимой эпохой Лотмана, неиссякаемым источником научных впечатлений и вдохновения. Его докторская диссертация посвящена эволюции русской литературы преддекабристского периода, то есть конца XVIII — первой четверти XIX века. Студентов он на этом периоде учил, не просто читая лекции и семинары, а показывая, как надо работать с самыми разными источниками, как искать генетические и другие связи между идеями и текстами.
Беседы о русской культуре
Цикл авторских телепередач Лотмана «Беседы о русской культуре», снятый Эстонским телевидением в конце 1980-х годов (режиссер Евгения Хапонен, в свое время — студентка Лотмана), для многих телезрителей стал подлинным открытием русской культуры XVIII — первой половины XIX века. И дело не только в «фактурности» этих передач — в блестящем владении разнообразнейшим материалом, в исключительном обаянии Лотмана как лектора и человека, в самой обстановке его тартуского кабинета. Сильнейший эффект заключался, на мой взгляд, в том, что прошлое, история в лотмановском изложении не «оживали», а жили, демонстрировали полную «равновесность» настоящему, побуждали к сопоставлению и диалогу.
Кроме того, Лотмана всегда занимали люди не просто выдающиеся, но такие, которые могут служить нравственным образцом, прежде всего в гражданском, общественном быту. Отсюда его интерес к Радищеву, Карамзину, декабристам, их женам, и это же обеспечивало удивительно вдохновляющий моральный план практически всех этих лекций, то, что сам Лотман называл «воспитанием души». Очень многие зрители это считывали как нечто важное для себя.
Сегодня таких передач не хватает катастрофически, но вписывается ли что-то подобное в формат современного телевидения, затрудняюсь сказать.
Интерес к Николаю Карамзину — одному из важнейших звеньев, связывающих XVIII век с XIX (в отличие от Радищева, Карамзин пребывал в советские годы в относительном небрежении как монархист и автор «Истории государства Российского», созданной, так сказать, «по госзаказу»),— здесь более чем естественен.
Он привел к появлению важнейших лотмановских работ конца 1970–1980-х годов, прежде всего научного издания «Писем русского путешественника» (1984, совместно с Б. А. Успенским и Н. А. Марченко) и интеллектуальной биографии — «Сотворение Карамзина» (1987).
Пушкин
Следом в его научном творчестве появился Александр Пушкин.
Лотмана всегда влекла сложность, пусть даже замаскированная внешней простотой. Пушкин, его тексты, его биография идеальны для постановки и решения заведомо сложных задач. Ставшие хрестоматийными работы Лотмана — комментарий к «Евгению Онегину» (1980) и биография поэта в как бы незамысловатом виде «пособия для учащихся» (1981) — грандиозны тем, что не просто сдирают (и это происходит до сих пор!) с Пушкина канонический глянец «нашего всего», ясного и прозрачного. Они заставляют читателя проходить вместе с Пушкиным разные этапы его эволюции, личной и творческой, от Лицея до последнего года жизни, от того момента, когда «Онегин» еще только задумывался, до отделки последних его частей и издания романа в стихах целиком как единого сочинения.
Пушкину — не только поэту, но историку, философу, наблюдателю политической жизни, творцу собственной биографии — посвящены ключевые лотмановские работы разных лет. В них всегда резкое смещение акцентов, перенос научного разговора в неожиданную и потому особенно продуктивную плоскость. Собственно, это и есть главное, что всегда говорит нам Лотман, сам постоянно эволюционировавший, двигавшийся в науке, причем в непредсказуемую сторону: ищите нехоженые пути и идите ими.
Культура и взрыв
Одна из последних работ Лотмана — «Культура и взрыв» — посвящена анализу и развитию идей Нобелевского лауреата, физикохимика Ильи Пригожина о закономерностях случайных процессов. Казалось бы, почему гуманитарий взялся за исследование проблем, которыми занимался представитель естественных наук?
Интересные факты о Лотмане
В семье Михаила Львовича Лотмана, ленинградского математика и юриста, было три дочери, а сын никак не появлялся. И вот в голодном 1922 году в Петрограде наконец-то родился долгожданный мальчик, которого назвали Юрием. Дом, где он появился на свет, известен тем, что именно из него Пушкин отправился на дуэль, с которой его привезли смертельно раненного.
Юрия Лотмана призвали в армию, в связисты, в начале второго курса Ленинградского университета, осенью 1940 года. Новопризванных солдат повезли в Грузию, в Кутаиси, и зачислили в 427-й артиллерийский полк, в нем Лотман и прослужил всю войну. Был на передовой, сначала простым сержантом, потом командиром отделения связи. Как совершенно необходимый предмет он взял с собой на фронт словарь французского языка и тщательно изучал его все годы войны.
По воспоминаниям сестры Лидии, «Юра с шести лет заикался, однако уже на первых курсах университета стал преодолевать заикание. Во время войны, исполняя обязанности наблюдателя, сообщая ориентиры и корректируя стрельбу, он совершенно подавил тенденцию заикания. Усилием воли он сумел также заставить себя справляться с такими физическими нагрузками, которые были, казалось бы, для человека его возраста и комплекции совершенно неодолимыми».
В 1944 году его награждают двумя медалями — «За отвагу» и «За боевые заслуги». После контузии в 1945 году Юрию Михайловичу вручают орден Красной Звезды и орден Отечественной войны II степени. Закончил он войну в Берлине.
Лотмана уже с 1950-х годов интересовали труды кибернетика Норберта Винера, в которых на первый план выдвинута проблема информации как центральной темы науки об обществе и сформулирован принцип обратной передачи информации.
На протяжении всего своего пути в науке Лотман размышлял об этом и в итоге пришел к пониманию культуры как системы создания, передачи и хранения разных видов информации. Так что обращение к идеям естественника Пригожина не экзотика, а свойство научной личности Лотмана.
«Взрыв», приводящий в действие то, что он именовал «непредсказуемыми механизмами культуры», то есть опрокидывающий представления о безусловной закономерности исторического, в частности, процесса, неслучайно заинтересовал ученого в последние годы существования СССР и затем его драматического распада.
Но дело не только в политических проекциях этой теории. Концепт взрыва позволяет продуктивно рассуждать о творчестве, искусстве, которые более всего и занимали Лотмана. В трех своих последних книгах — «Культура и взрыв», «Внутри мыслящих миров» и «Непредсказуемые механизмы культуры» — он сформулировал универсальное понятие семиосферы (взять для сравнения ноосферу Владимира Вернадского) как широчайшей системы знаков и стремился понять, как она развивается, как здесь работают два сценария — взрывной и постепенный.
Почему Тарту
Лотман учился в Ленинградском университете, но потом всю жизнь работал в Эстонии, в Тартуском университете. Удаленность Тарту от столиц (при старинной университетской традиции города и вообще «европейскости» Эстонии, пусть в рамках СССР и весьма относительной) много способствовала вызреванию его идей и возможности их доносить до слушателей и читателей. Хотя как приходилось биться за каждый выпуск «Трудов по знаковым системам» и других тартуских изданий по семиотике и почти каждую статью в них, тоже хорошо известно. Так что тут никто ничего на блюдечке не преподносил…
Что касается патриотизма, то вообще-то Лотман — фронтовик, прошедший всю войну (и в последний год жизни немного рассказавший об этом в своих потрясающих «Не-мемуарах»). Как ученый и интеллектуал он при всей советской несвободе и вопреки ей считал себя, я думаю, гражданином мира.
Относительно СССР он вряд ли питал иллюзии. Во всяком случае, его младшие коллеги вспоминают, что вторжение в Чехословакию в августе 1968 года он воспринял как катастрофу и с этого времени веселье, свойственное атмосфере его близкого семейного и дружеского круга, навсегда ушло.
Лотман в России
Мысливший, говоривший и писавший по-русски, целиком посвятивший себя русской культуре, Лотман всю жизнь провел вне России. Он оценен в Эстонии: стал действительным членом Академии наук и лауреатом литературной премии Эстонской ССР, вошел в список 100 великих деятелей Эстонии ХХ века, в 2007 году в Тарту ему был открыт памятник… В России Лотману, конечно, памятника нет, но уже много лет есть Лотмановские чтения в РГГУ.
Лотман и как ученый, и как просветитель хорошо издан, практически все это есть на разных интернет-ресурсах, его читают, смотрят те же «Беседы о русской культуре». Публикации его эпистолярного наследия и биографических материалов вышли и выходят на русском языке, у российского читателя по-прежнему есть к нему интерес.
Цитаты Юрия Лотмана
«Искусство и наука — это как бы два глаза человеческой культуры»
«Норма не имеет признаков. Это лишенная пространства точка между сумасшедшим и дураком»
«Культура есть память»
«История не меню, где можно выбирать блюда по вкусу»
«Наука в принципе не может заменить практической деятельности и не призвана ее заменять. Она ее анализирует»
«Творчество даже плохой певички — личное по своей природе, творчество даже хорошего инженера как бы растворяется в общем анонимном прогрессе техники»
«Вера в таинственный смысл снов основана на вере в смысл сообщения как такового. Можно сказать, что сон — отец семиотических процессов»
«Свобода — это не только отсутствие внешних запретов. Отсутствие внешних запретов должно компенсироваться внутренними культурными запретами: "я могу соврать, но я не совру", "я могу оскорбить другого... но я этого не сделаю"»
Другое дело, что Лотман не только чрезвычайно разнообразен (хотя и обладает своим, очень узнаваемым научным стилем), но и, конечно, требует «погружения», большой работы со стороны читателя и в идеале диалога с собой. Так и поступают многие российские ученые — их соображения об этом диалоге будут в последних числах февраля представлены на большом международном конгрессе «Juri Lotman’s Semiosphere», который будет проходить сначала в Таллине, а потом в Тарту.
Так ли читают Лотмана, как он сам того бы хотел, мы, конечно, никогда не узнаем. Но будем надеяться.