Корреспондент “Ъ” побывал в Центре приема беженцев в Париже

Франция объявила о готовности принять жителей Украины, спасающихся из охваченной боевыми действиями страны. Они добираются в Париж разными путями: через Польшу, Молдавию, Румынию, Словакию и Венгрию. Одни остаются во Франции, другие стремятся дальше, к знакомым и родственникам, в Испанию, Португалию, Англию. В огромный выставочный павильон у Porte de Versailles, Версальских ворот, превращенный в Центр приема беженцев, несколько дней подряд приходил корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.

«Когда же мы остановимся?»

Павильоны у Версальских ворот — аналог московской ВДНХ — Выставки достижений народного хозяйства. Прямо сейчас в одном из павильонов стоят очереди на выставку старинных автомобилей. Но если свернуть направо, начинаются другие павильоны, другая очередь. И другая выставка. Там, где работает Центр приема беженцев,— выставка бед, слез, ужасного человеческого несчастья. Совсем не те достижения, которыми стоило бы гордиться.

Статус «временная защита» выдается украинцам, проживавшим на территории Украины до 24 февраля 2022 года. Пока на полгода. Это разрешение работать, скромная, но какая ни есть денежная помощь, медицинская помощь, устройство в школы и детские сады, помощь в получении временного жилья. Некоторые из приехавших, насмотревшись в телевизоре, что беженцы живут в Европе как у Христа за пазухой, хотят вместо этого статус беженца. Их отговаривают, пытаются объяснить, что он на порядок хуже, что украинцам дали немыслимые льготы, они не верят.

Жители Украины прибывают разными путями — через Польшу и через Молдавию, Румынию, Словакию и Венгрию. Они провели в дороге неделю, две. Это не туристы из самолетов, это люди из поездов и автобусов, пешеходы, волокущие на себе нехитрый скарб, который им удалось захватить.

На парижских вокзалах их встречают команды французского Красного Креста и направляют сюда, в главную парижскую очередь. Здесь только временная пауза, надо ехать дальше, и этого чувства многие не выдерживают: «Когда же мы остановимся? Где мы будем жить?»

Не так много одиночек, в основном семьи, но семьи без мужчин — старики, женщины, дети. У матерей с детьми первая задача куда-нибудь добраться, провести спокойно хоть одну ночь, не потерять по дороге детей, не потеряться в новом мире. С хутора близ Диканьки надо пересечь Европу («вещи оставили, в поезде не было места, стояли всю дорогу») и не умереть в Париже.

Они из Киева, Харькова, Белой Церкви, Бучи, Винницы, Полтавы, Волновахи, Ирпеня, Калиновки, Каховки. И типичные городские жители, и люди из маленьких деревень — все бросились бежать, когда начали греметь взрывы. «Мы сидели в погребе три дня, ждали, что все кончится, один раз на несколько часов все стихло, дед сказал, собирайтесь, уезжайте, не ждите, на дороге нас взяли в машину».

Начало новых испытаний

На путях с Украины, рассказывают они, страшная неразбериха. Такая же, думаю я в этот момент, как в сорок первом и сорок втором, только на сей раз бегут на запад, не на восток. Люди стремятся к границе, но переход в другую страну становится и спасением, и началом новых испытаний.

Беженцев с Украины по всей Восточной Европе встречают с разным отношением. В подавляющем большинстве случаев — с открытым сердцем, жалостью и желанием помочь: умелым и неумелым, деятельным и бездеятельным. Людей кормят, подвозят, снабжают билетами. Но есть и другие случаи: обирают, грабят, насилуют. Для хищников беженцы — законная добыча, не первый раз их видят.

Украинское посольство, польские и немецкие пограничники распространяют листовки «не садитесь в машины к незнакомцам, прячьте деньги, не показывайте свои документы». Даже здесь, в Париже, мелкие воришки, из тех, что промышляют на улицах и в метро, пытаются просочиться в центр, чтобы порыться в привезенных для беженцев вещах, утащить оставленный без присмотра телефон. Вьются вокруг, чувствуя поживу. Для парижан их вид очевиден, от таких держаться подальше, для вновь прибывших — пока нет.

Открытый сначала в 18-м округе Парижа центр приема продержался лишь несколько дней, слишком много приезжало людей. Его перевели сюда и расширили в разы. Франция готовится принять 100 тыс. человек, и большинство вновь прибывших пройдет через Париж.

На моих глазах огромный выставочный ангар преображался, его делили на три части, привозили мебель, подключали компьютеры, устанавливали туалеты. Медлительные французы делали все с удивительной быстротой.

В одной части теперь располагается полиция и офис иммиграционной службы — это для тех, кто уже нашел приют в Париже или в соседних городах «большой короны» и «малой короны». В другой — временный приют для тех, кто едет дальше по Европе. Третья часть — для тех, кто останется во Франции.

Переводчиков с украинского и русского позвала на помощь ассоциация «Франция, земля приюта» (France terre d’asile). Среди них — французы, украинцы, русские, всем находится дело. Переводчик здесь не просто «перекладач», приходится утешать и уговаривать, объяснять ситуацию измученным вконец матерям, которым сейчас, сию секунду надо принимать решения, от которых многое будет зависеть.

Люди боятся ехать дальше, им кажется, что надо закрепиться в Париже. Им кажется также, что если как следует попросить, то можно получить жилье в столице или поблизости. Но бесплатное жилье в городе закончилось в первые же дни. Можно еще получить парижские документы, если знакомый, волонтерская ассоциация или отель дадут им бумагу о том, что они уже устроены в городе или окрестностях. Но большой вопрос, сколько их готовы терпеть знакомые, на сколько хватит денег в отеле, а дальше все положенные льготы придется добывать по месту нового жительства, в парижских мэриях и больничных кассах. Далеко не всем это будет легко в силу незнания языка и французских реалий. Сейчас им предлагают отправляться в другие города, названия которых им неизвестны. Страшно!

Вавилонское столпотворение

Пожилая женщина, только что приехавшая с вокзала, плачет у входа, ищет сестру. Та успела сообщить ей адрес центра, больше ничего. Пытаемся дозвониться и вдруг слышим откуда-то поблизости звонок — сестра выбегает на улицу. Они обнимаются и плачут. Через час встречаю их внутри, уже почти нормальная жизнь, сестры спорят о чем-то, ругаются. Ну да, все о том же: оставаться или ехать дальше.

Никто, в том числе и работники Terre d’asile, не знает, куда сегодня поедут беженцы. Автобусы организуются в зависимости от заявок, пришедших из французских городов. При мне люди уезжали в прекрасный Анси на границу со Швейцарией, в Сен-Мало в Бретань, в Коррез в Новой Аквитании, в Ренн, в Лилль, в Лион. Похоже на бюро путешествий, правда, в один конец. Я объясняю тем, кто приходит к моему столу, что французские города для них лучше Парижа, там меньше беженцев, больше возможностей, больше внимания. Все тот же минимум: право на жизнь, кров, пособие, учебу для детей — там получить быстрее и легче.

«Но я не хочу в пригород к арабам,— недовольна светловолосая дама.— Кому тут надо сказать, что мне нужна в Париже квартира с мастерской. Я дизайнер интерьера, меня в моем городе все знали». Маму с двумя смертельно уставшими детьми, сидящими в обнимку на одном маленьком чемодане, уговаривают ехать в Коррез. Их привела пожилая пара, у которой они остановились. Красивая молодая женщина, рукав куртки порван, ногти сломаны, на грани истерики и слез: «Я не могу ничего решить, я должна отдохнуть хотя бы неделю, дней десять. Подскажите, где здесь найти дешевый отель?» «Вы можете ее подержать дальше?» — спрашиваем хозяев. Нет, на неделю, дней десять они не очень готовы.

— Это точно для нас центр, для украинцев? — спрашивают меня в очереди.

— Да.

— А эти тогда откуда? — скашивают глаза на стоящего рядом нигерийца.

В толпе немало выходцев из других стран, которые на Украине жили, учились или работали. Им предстоит отправиться на родину, но минимум получат и они.

— Ви звідки, хлопці? — спрашивает переводчица за соседним столом у двух смуглых ребят с рюкзаками. «Да ми з Алжиру»,— отвечают хлопцы. Странным образом французского они не знают. Кто сегодня будет разбираться. Если есть украинский вид на жительство, их примут. Они тоже получат документы, хотя всего на месяц, без разрешения на работу.

Мужчина, поджарый, собранный, аккуратный, с матерчатой сумкой через плечо, просит койку, чтобы провести два-три дня. Дальше он отправляется в Англию, у него там родственники. Показывает бумаги из британского посольства. Отличный русский, хороший английский. «Откуда вы родом?» — «Афганец, военный»,— говорит он мне.

Много людей с Кавказа со всегда узнаваемой манерой речи, но с разными паспортами. Один объясняет, что жена едет к нему через Грузию, сам он уже здесь. Жили в Абхазии, там все разрушено, все потеряли, на Украине строили новую жизнь, все разрушено, все потеряли. «Стану печь хлеб»,— говорит он и показывает на телефоне свою печь с лепешками. Молодой парень в модной куртке с другим кавказским акцентом говорит, что не может ехать никуда, потому что у него тут машина, машина сломана, ее надо чинить, где выдают деньги на починку машины и в каком отеле можно остаться, пока машину не приведут в порядок. Девушки из Terre d’asile сидят за компьютерами. К ним приходят с самыми сложными случаями, с самыми фантастическими просьбами и требованиями. Перевожу им туманные речи. «Нет, мы не занимаемся машинами»,— удивляются они, но честно пытаются помочь упрямцу.

Сколько людей, столько историй. Очень пожилая женщина объясняет, что ее родственники были в белой эмиграции и ее дед похоронен рядом с Буниным. Дед оставил ей огромное, баснословное наследство, и если она его получит, то отдаст большую часть своей стране. Но для этого ей непременно надо жить в Париже. Уговариваем даму отправиться в отель в провинцию, а уже потом съездить в Париж и заняться наследством.

Возле столов с едой, которой распоряжается Красный Крест (надпись на украинском «один обеденный набор в одни руки»), стоят на полу миски с водой и с кормом. Люди приезжают с животными, котами, собачками. Они ведут себя тихо-тихо. «Бедные люди, бедные звери»,— говорит мне француженка-переводчица. Объявление на стене: убежала кошка Муся. Хозяин заснул и выпустил Мусю из переноски, кошка, вспомнив дорогу, ушла в Париж и не вернулась.

Передо мной проходит семья за семьей. Очень разные, образованные и совсем дикие, умные и глупые, симпатичные и нет, больные и здоровые, но главное — совершенно не понимающие, как такое могло с ними случиться.

Они жили, плохо ли, хорошо ли, но нормально, в своем доме, в своей стране, со своими обычными заботами, пока не обрушился ужас, который лишил их крова, страны, мужей. «Вот вы понимаете, как такое может быть?» Нет, тоже не понимаю.

«Мы хотим вернуться,— говорят они мне.— Мы здесь ненадолго». Одни и вправду хотят. Другие боятся, что их примут за дармоедов, это же стыдно, нас всех так учили.

И я очень быстро отучился говорить им «я бы на вашем месте». «Вы не были на моем месте»,— отвечали они.

Алексей Тарханов, Париж