Муса Мурадов о жизни в разбомбленном городе на примере Грозного начала 2000-х годов

Мариуполь сегодня напоминает Грозный двадцатилетней давности. Тогда чеченская столица, сильно пострадавшая во время «операции по восстановлению конституционного порядка» 1994–1996 годов, подверглась новым обстрелам и бомбардировкам в ходе уже «контртеррористической операции». В немногих уцелевших домах не было света, тепла и воды. Но люди жили.

Под защитой одной только молитвы

— Дедушка поешь. Ты же со вчерашнего дня ничего не ел.

Татарка Лариса, женщина лет пятидесяти, которая в нашем бомбоубежище взяла на себя роль заведующей кухней, протягивала дедушке Михалычу бутерброд с сыром.

— Нет, не хочу, кушайте сами, я не голодный,— отказывался старик.

На самом деле Михалыч был голоден. Он уже третий день практически не ел, пил только воду и по этой причине совсем ослаб. Ему было уже больше восьмидесяти лет и у него выпали почти все зубы. Хлеб и сыр, затвердевшие так, что беззубому Михалычу было сложно грызть,— это было все, что осталось из еды на третий день нашего пребывания в укрытии.

Другие припасы были в сыром виде: мука, картошка и вяленое мясо. Приготовить из них еду в подвале не было никакой возможности — огонь не разведешь, воды хватало только для питья.

Кроме дедушки Михалыча в нормальной еде нуждался и самый маленький обитатель подвала годовалый Русланчик. Малыш все время плакал. Его мать была в отчаянье, порывалась подняться в квартиру и приготовить малышу каши. Мы удерживали ее.

По нашей многоэтажке били прямой наводкой. Дело в том, что в подвале этого же дома, с другой стороны, то есть через стенку от нас боевики оборудовали огневую точку и вели прицельный огонь по позициям федеральных войск. Оттуда отвечали в том числе артиллерией.

Однажды снаряд, пробив внешнюю стену и две внутренние, упал в квартире в то время, когда хозяйка Салимат совершала намаз. Женщина чудом уцелела.

Спустившись в подвал с незначительными ушибами, она убеждала нас в том, что ее спасла молитва.

Забыв ссоры и обиды

В бомбоубежище люди удивительным образом преобразились. Забыли о старых обидах. Соседи, которые еще вчера с трудом уживались, грызлись за детский топот над головой или неаккуратно припаркованную машину у подъезда, стали необычайно внимательными и чуткими друг к другу.

Уже было неважно, кто кем был там наверху, в обычной жизни. Все забыли про политику, про Ельцина и Дудаева.

Спустившись из просторных и уютных квартир в грязное, сырое и необустроенное подвальное помещение, все вдруг стали ощущать себя равными, близкими и родными. Все были объединены одной мыслью — выйти из этой западни.

Назвать наш подвал бомбоубежищем было бы большим преувеличением. В нем отсутствовали элементарные удобства. Но здесь укрывалось около трех десятков человек.

Приходилось сидеть буквально на корточках. Так же и спали. Через три дня, поняв, что оставаться в подвале придется долго, мы наконец освободили помещение от хранившегося десятилетия хлама. Стало легче.

Неожиданным образом решилась проблема с продуктами, которые были на исходе. В одном из подвальных помещений нашей многоэтажки оказался большой продуктовый склад. Раньше сюда на ночное хранение свозили товар торговцы с находящегося поблизости Центрального городского рынка. Тут в достатке были разнообразные продукты: овощи, фрукты, конфеты, печенье и бутилированная вода.

Когда стало понятно, что не стоит ждать скорой нормализации ситуации, охранники склада стали раздавать продукты. Это многим помогло выжить.

С готовностью умереть в любую минуту

К нам во двор иногда заходили боевики. К ним навстречу выбегали женщины и спрашивали:

— Что нам делать? Когда это кончится?

— Это кончится, когда мы победим. А вы готовьтесь умереть в газавате,— отвечали им.

Жизни мирных жителей противоборствующие стороны не волновали. Еще в самом начале боевых действий я побывал в микрорайоне Старая Сунжа, который первый подвергся бомбардировкам.

От одноэтажного дома, на который упала бомба, почти ничего не осталось. С соседних домов сорвало крыши, и по всей улице повылетали стекла.

— Почему именно здесь? — спросил я у старика, прилаживавшего оторванные ставни.

— Да идиот один тут выискался,— стал объяснять он.— Самолет пролетал низко, и он выстрелил ему вслед из гранатомета. Самолет развернулся и сбросил бомбу. Погибли четыре человека — почти вся семья.

Между тем бои становились все ожесточеннее и шансов выжить даже при наличии продуктов становилось все меньше. Половина обитателей нашего подвала решилась уйти из города.

Я предложил пойти с нами и Михалычу.

— Нет. Я останусь. Я не дойду, буду только обузой вам,— сказал он.

Прощаясь, мы договорились, что обязательно встретимся.

Рано утром мы направились в сторону железнодорожного вокзала. Оттуда было недалеко и до Чернореченского леса, через который можно выбраться на так называемый Урус-Мартановский перекресток. А там уже — мирная жизнь.

Мы шли быстрым шагом, стараясь избегать открытой местности. Над головами кружили боевые вертолеты, свистели пули, то там то здесь ухали снаряды. По пути то и дело натыкались погибших.

До сих пор в памяти трупы мужчины, женщины и подростка. Видимо, семья. Они лежали прижатые к друг другу. Тела были изувечены, судя по всему, разорвавшейся совсем рядом бомбой.

В окружении могил и трупов

Бои в Грозном продолжались до февраля 2000 года, пока город полностью не зачистили от боевиков. После перехода под контроль федералов город выглядел как заброшенное кладбище. В многих дворах стояли покосившиеся кресты и надгробные камни. На улицах валялись десятки трупов.

Многих погибших не могли идентифицировать. Часто их хоронили в общих могилах. Учитывая то, что погребаемые могли быть как мусульманами, так и православными, церемонии проводили духовные лица обеих религий.

Еще долго погибших находили по домам и квартирам. Вот такую историю мне рассказала тогда одна из жительниц Грозного Лариса.

— Я приехала в город сразу после его перехода под контроль федералов. Пошла к сестре. Поднимаюсь на пятый этаж, все раскрыто, разломано, никого нет. Спросила у соседей, где сестра. Говорят, расстреляли, на третьем этаже в кладовке лежит. Там я ее и нашла. Где ее муж и дочь, никто не знал. Написала заявление в МЧС. Обращалась и к военным, и к чеченским начальникам. Вместе с работником городской администрации обыскали весь дом, и в подвале нашли их останки, обглоданные собаками.

Я пошел к своему дому. Посмотреть на то, что от него осталось. Центр был пуст и неузнаваем.

На моей улице, которая по иронии носила имя Мира, не было ни одного целого здания.

По обе стороны стояли зияющие пустыми оконными проемами кирпичные и железобетонные коробки.

Во дворе на месте детской площадки бугрилась насыпь. У ее края был воткнут грубо сколоченный деревянный крест. На нем дощечка с четырнадцатью фамилиями.

Среди них был и Михалыч. Его так и записали без фамилии, по отчеству.

Муса Мурадов