Как действовали санкции, каких никогда еще не было

Бытует мнение, что таких санкций против России, как в последнее время, не вводилось еще никогда. Но 10 октября 1919 года Антантой была объявлена полная и практически всеобъемлющая блокада России. Причем, по сути, это было всего лишь формализацией существовавшего уже длительное время тяжелейшего положения страны. А последовавшее 16 января 1920 года заявление об отмене блокады сопровождалось множеством затягивающих процесс оговорок, условий и уловок, которые вполне могут быть использованы и теперь.

«Без всякого с нашей стороны повода»

Железное кольцо блокады вокруг России возникло не сразу и почти незаметно. Началось все в январе 1918 года, когда Главный комитет по продовольствию в Петрограде получил сообщение, что правительства недавних партнеров России по сообществу стран Согласия (Антанты) запретили перевозку продуктов питания из Владивостока в российские регионы по Китайско-Восточной железной дороге.

На фоне множества других проблем, уже имевшихся в стране и возникших после большевистской революции, эта ситуация выглядела понятной, но какой-то нелепой и досадной помехой, поскольку главным вопросом в тот момент был вопрос о мире и выходе России из Первой мировой войны. Солдаты, уставшие воевать и к тому же разагитированные против войны самими большевиками, бросали позиции. Остановить наступление врага было практически некому, и 2 декабря 1917 года в Брест-Литовске был заключен договор о перемирии между Россией и ее противниками — Германией, Австро-Венгрией, Турцией и Болгарией.

Тяжелейшие условия мира, на которых затем начали настаивать немцы, вызывали споры среди новых руководителей страны. А сам выход России из войны не устраивал страны Антанты.

И на таком фоне дополнительно осложнять отношения с недавними союзниками ленинское правительство не решилось.

Да и предпринять какие-либо решительные шаги во Владивостоке не было никакой возможности. И потому на действия представителей Антанты отреагировали лишь 23 января 1918 года дипломатической нотой в адрес посольства Франции в России, в которой говорилось:

«Посольство Франции, несомненно, признает чрезвычайную важность этого сообщения, а также то, что это может отразиться на международном положении».

Затем произошло еще одно событие, обеспокоившее новое руководство страны намного более серьезно. Германия, чтобы добиться принятия своих условий мира, а позднее и для ускорения ратификации Брестского мирного договора вела наступление, и одним из его вероятных направлений считался Мурманск — единственный незамерзающий порт на севере России, связывавший ее с Европой и Америкой. Для его обороны у местного Краевого Совета не было ни сил, ни средств. И потому мурманские руководители в марте 1918 года охотно приняли предложение британских и французских представителей о военной, продовольственной и топливной помощи. Когда в правительстве узнали о заключенном соглашении и поняли, что речь идет о занятии англо-французскими силами Мурманска, было уже поздно. И. В. Сталин писал тогда же:

«Наличие своих войск в Мурманском районе и оказанную Мурману фактическую поддержку англичане могут использовать при дальнейшем осложнении международной конъюнктуры, как основание для оккупации».

И оказался прав.

Не менее неприятным стало и то, что под контроль союзников попало важнейшее средство коммуникации — подводный телеграфный кабель из Мурманска в Великобританию, который служил важнейшим каналом связи России с Европой и Соединенными Штатами. Ведь радиосвязь в то время была делом новым и не отличалась устойчивостью и надежностью.

Заключение Брестского мира имело и еще одно последствие. 5 апреля 1918 года японский десант высадился во Владивостоке, а вскоре к японцам присоединились и войска других стран Антанты. Жителям города обещали, что иностранные военные будут исполнять ограниченный круг обязанностей — поддерживать порядок и охранять значительные запасы разнообразных товаров, доставленных союзниками в помощь воевавшей России. Но во Владивостоке, как и в Москве, все понимали, что это — оккупация.

Казалось бы, до внешнеэкономической блокады было еще далеко. У советского правительства еще оставались возможности для морских перевозок и ведения внешней торговли. Но Балтийское море было ареной боевых действий, а после Брестского мира немцы захватывали один за другим порты в российских прибалтийских губерниях и бывшем Великом княжестве Финляндском, ставшем враждебной России Финляндией.

Та же картина наблюдалась и на Черном море. Одессу, несмотря на протесты Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) РСФСР, 13 марта 1918 года заняли австро-венгерские войска. 17 марта 1918 года австрийцами и немцами был оккупирован Николаев, в апреле 1918 года германскими войсками — Крым.

Новороссийск не был оккупирован, но контролировался германским военно-морским флотом. В ноте НКИД от 26 мая 1918 года указывалось:

«Германская подводная лодка все время дежурит при входе в Новороссийск в надводном положении, на глазах у всех, под самыми нашими батареями.

Германские гидропланы летают над нашими судами в том же порту на высоте всего 500 метров. Все это производится без всякого с нашей стороны повода».

Учащались и усиливались столкновения формируемой новой рабоче-крестьянской армии с различными антибольшевистскими силами, перерастая в полномасштабную Гражданскую войну. Но под контролем советской власти еще оставался Архангельск. Однако, как оказалось, и на него у Антанты были свои планы. 18 июля 1918 года председатель Архангельского губернского исполнительного комитета С. К. Попов докладывал в Народный комиссариат по военным делам:

«Нами пойманы два английских шпиона, которые разболтали, что англичанами послано много агитаторов в Архангельскую губернию и что англичане уверены взять Архангельск таким же образом, как и Мурманск».

2 августа 1918 года английские войска высадились в Архангельске. К ним присоединились американцы и представители других стран Антанты. И, как и в других местах, с большим или меньшим успехом расширяли оккупируемую территорию.

Главной цели они добились — после занятия Архангельска последняя возможность для ведения советским правительством внешней торговли была перекрыта. Ведь руководители стран Антанты ввели жесткую продовольственную и сырьевую блокаду Германии и ее союзников, считая, что тем самым приблизят их поражение. Так что они считали, что перекрыли немцам возможность получать жизненно необходимые запасы из третьих стран через Россию. То, что тем же путем можно поставить на колени ненавистное им правительство большевиков, было своего рода приятным бонусом.

«Осталась без дипломатического представительства»

Параллельно развивалась и еще одна неприятная для советского руководства история. После заключения 2 декабря 1917 года перемирия в Брест-Литовске русские части на Румынском фронте отказались воевать и начали сниматься с позиций, чему румынское командование решило воспрепятствовать.

«Румынские власти,— говорилось в сообщении советского правительства от 2 января 1918 года,— отрезали 49 дивизию, захватили ее фуражные запасы. Мало того, они силой окружили 194 Троицко-Сергиевский полк, разоружили его и отвели в тыл. Избранный комитет 195 полка был арестован».

Остальные русские части готовы были с оружием в руках вступиться за взятых под стражу.

«Чтобы предотвратить войну между русскими солдатами и румынскими, которых несправедливо было бы наказывать за бесчинства их властей, Совет Народных Комиссаров решил принять экстраординарную меру, чтобы наказать румынские власти. Было отдано распоряжение о немедленном аресте румынского посольства и румынской военной миссии. Это распоряжение было приведено в исполнение. Затем по радио был послан ультиматум румынскому правительству».

Однако эти действия были вопиющим нарушением принципа дипломатической неприкосновенности, и крайне возмутили аккредитованных в Петрограде послов.

«1 января 1918 г., в 4 час.16 мин. пополудни, в Смольный к Председателю Совета Народных Комиссаров т. Ленину явились все пребывающие в Петрограде представители дипломатического корпуса.

Представивши своих коллег т. Ленину, старейшина дипломатического корпуса, американский посол Френсис обратился с заявлением, в котором указал, что считает своим долгом поставить в известность Совет Народных Комиссаров об аресте одного из членов дипломатического корпуса, румынского посланника Диаманди, и что весь дипломатический корпус в полном составе представителей как союзных, так и нейтральных стран протестует против самого факта ареста дипломатического представителя, независимо от причин, по существу не подлежащих обсуждению».

Инцидент вскоре был исчерпан, и румынские дипломаты освобождены. Но факт ареста посла и его сотрудников стал раздражителем, постоянно всплывавшим в ходе общения иностранных дипломатов с советским правительством и дававшим им повод отклонять многие предложения НКИД и Совнаркома.

Так, в марте 1918 года при приближении германских войск к Петрограду дипломаты отказались вслед за советским правительством переехать в Москву и обосновались в Вологде. Никакие уговоры руководства НКИД не принесли успеха, и ситуация выглядела как демонстративное игнорирование дипкорпусом советского правительства. Предпринятая позднее попытка надавить на послов установлением вооруженной охраны занимаемых ими помещений в Вологде и контроля за всеми их посетителями привела к обратному результату — дипломаты потребовали дать им возможность выехать в оккупированный войсками Антанты Архангельск и затем покинули Россию.

Осенью 1918 года страну одно за другим покинули еще остававшиеся в России посольства нейтральных стран, а затем и все консульства. А в ноябре того же года по инициативе Германии были разорваны, пусть и временно, дипломатические отношения и с ней.

Последовательный враг большевиков, бывший министр иностранных дел Временного правительства П. Н. Милюков с удовольствием констатировал:

«К концу 1918 года советская Россия осталась без дипломатического представительства. В свою очередь, и первые советские послы должны были покинуть столицы Европы, в которых они было утвердились».

Россия оказалась в международной изоляции.

«Обстреливал даже мелкие парусники»

Ко всем прочим бедам в конце мая 1918 года началось вооруженное выступление Чехословацкого корпуса, которое, как считали в Кремле, было спровоцировано французским правительством. Чехословацкие части взяли под контроль большую часть Транссибирской магистрали и отрезали контролируемый большевиками центр России от Сибири, где имелись запасы хлеба.

В то же самое время германские и австро-венгерские оккупационные власти на Украине и юге России делали все для того, чтобы компенсировать острый недостаток продовольствия в своих страдавших от сырьевой блокады Антанты государствах. Так что получить зерно и прочие припасы из обычных прежде источников снабжения промышленных губерний России не удавалось. В стране начался голод.

В августе 1918 года центр России был отрезан враждебными силами от главного центра добычи нефти — Баку. В ноябре 1918 года — от угольного Донбасса. И вслед за продовольственным кризисом начался топливный.

Свой вклад в резкое ухудшение положения вносила и торговая блокада. Самым ощутимым было отсутствие лекарств, немалая часть которых прежде доставлялась из-за границы.

В результате наркомат здравоохранения РСФСР дважды — 27 июля и 31 декабря 1918 года выпускал постановления о фактической конфискации медикаментов у тех, кто имел их в большем количестве, чем необходимо для домашнего обихода.

Надежда на изменения к лучшему была связана с окончанием Первой мировой войны. Ведь кто бы ни победил, сырьевая блокада Германии, а вместе с ней и торговая блокада России должны были прекратиться за ненадобностью. Но после поражения Германии и ее союзников и заключения 11 ноября 1918 года Компьенского перемирия страны Антанты решили, что голод — лучший способ заставить немцев и австрийцев подчиняться без применения оружия и без лишних затрат. Так что продовольственную блокаду не только не сняли, но и усилили.

Советская Россия денонсировала Брестский мирный договор, но значительных сдвигов к лучшему так и не случилось. Зная о том, что сырьевая блокада продолжается, проигравшие при эвакуации на родину пытались забрать с оккупированных территорий все, что только могли увезти. Их функции по контролю за черноморскими портами перешли к странам Антанты. На Балтике действовал в основном британский флот. Газета «Правда» писала:

«Швеция и Норвегия, Дания и Голландия, нагрузившие для отправки в Петроград несколько пароходов, не смогли отправить их в Россию ввиду категорического ультиматума Англии. Все эти нейтральные страны чрезвычайно заинтересованы в торговле с Россией потому, что нуждаются в нашем сырье и ищут сбыта своих товаров».

О других границах в той же публикации говорилось:

«В Черном море союзный флот установил форменную блокаду наших берегов и обстреливал даже мелкие парусники, пытавшиеся подвести голодающей Одессе хлеб и продовольствие. Наша западная граница только благодаря поддержке белогвардейских правительств англичанами является закрытой для товарообмена».

«Благоразумнее будет организовать блокаду»

После разрыва дипломатических отношений России с Германией ко всем прежним видам блокады прибавилась еще и полная информационная. Телеграфное сообщение с заграницей не действовало. Иностранные и белогвардейские газеты добывались у противников по Гражданской войне и доставлялись в Москву. Зарубежных идейных сторонников просили собирать для В. И. Ленина выходящие за пределами России книги о рабочем движении, экономике и любым политическим вопросам и, если вдруг возникнет возможность, переправлять их в Кремль.

Но основным источником сведений о происходящем в Европе и мире стало радио. С его помощью из передаваемых сообщений информационных агентств и обзоров статей из ведущих газет в Москве узнавали о переменах в политике стран Антанты.

«Отрезанные от всего мира Китайской стеной блокады,— писали "Известия",— мы слишком мало имеем сведений о том, что происходит в странах держав-победительниц.

Официальные сообщения Лондона и Парижа, информация буржуазных телеграфных агентств Гаваса и Рейтера слишком тенденциозны, попросту лживы, чтобы по ним можно было судить о внутреннем положении Антанты.

Только радио американского бюро печати из Лиона, иногда слишком осторожное, по временам не в меру откровенное, но всегда многословное и болтливое, приоткрывает край цензурной завесы, плотной пеленой прикрывающей от нас Запад».

Так, в начале февраля 1919 года только из сообщений заграничных радиостанций советское руководство практически случайно узнало о готовящейся Антантой конференции по русскому вопросу на Принцевых островах, куда собирались пригласить все действовавшие на тот момент в России правительства. Ответные официальные заявления правительств советских республик были также переданы по радио. И в украинском, отправленном 6 февраля 1919 года, в частности, было сказано:

«Украинское Советское правительство, считая, что срок 16-го февраля, предложенный державами Согласия для конференции на Принцевых Островах, который стал нам известен лишь на днях, когда мы узнали о созыве самой конференции, недостаточен, предлагает его продолжить».

В том же сообщении предлагалось перенести конференцию в Париж, чтобы советские делегации могли плодотворно общаться с руководителями стран Антанты. Но скорого ответа советские руководители не получили и гадали, какие цели преследуют организаторы конференции. Из передававшихся по радио статей европейских газет следовало, что бизнес-сообщество стран-победительниц хочет скорейшей отмены блокады Германии и ее союзниц, ограничивающей товарообмен в Европе, что, в свою очередь, грозит серьезными проблемами:

«Блокада центральных держав,— считала "Манчестер Гардиан",— является важным фактором, замедляющим оживление, порождающим безработицу и затягивающим демобилизацию. Мы в Манчестере слишком хорошо понимаем, что блокада вредит английскому бизнесмену, английскому рабочему и английскому солдату.

Неужели кто-либо будет так глуп, чтобы теперь, когда все военные цели достигнуты, желать продолжения блокады, которая взращивает заразительный большевизм, увеличивает безработицу в Англии?»

Причем тезис о взращивании большевизма приводился не для красного словца. Блокада и голод вызывали в Германии и других побежденных европейских странах бунты, которые в Кремле считали началом следующего этапа мировой революции. Было очевидным, что в обозримом будущем для снятия напряжения после ратификации Германией Версальского мирного договора блокаду все-таки отменят. Но распространиться ли эта отмена на Россию и связана ли с этим конференция на Принцевых островах?

В Москве бытовала точка зрения, что это мероприятие — какой-то подвох. И вскоре, в марте 1919 года, ее сторонники получили подтверждение своей правоты. В статье влиятельной британской «Таймс» говорилось:

«Если конференция всех русских партий не состоится, мы должны будем настаивать на вмешательстве в русские дела в том или ином виде. Открытая война будет у нас не популярна, поэтому благоразумнее будет организовать блокаду России».

Вернее, формализовать уже существовавшее положение.

Ну а поскольку антибольшевистские или, как их называли в Европе, краевые российские правительства отказались садиться за стол переговоров с представителями Ленина, конференция не состоялась.

«Это противоречит международному праву»

С начала лета 1919 года на протяжении нескольких недель от Верховного Совета Антанты поступали противоречивые сигналы о продолжении блокады России. То объявляли, что блокада будет вот-вот снята, то утверждали, что союзники не могут договориться о ее точных параметрах. Наконец, 16 июля 1919 года Радио американского бюро печати в Лионе сообщило:

«Совет Пяти сегодня обсуждал вопрос о дальнейшем продолжении блокады в отношении к России, после того, как с Германии она уже снята. Было одно предложение — запретить всякий пропуск судов через Финский залив без специального в каждом случае разрешения. Что же касается Черного моря, то было предложение, чтобы союзные правительства официально заявили об установлении блокады».

Однако, как говорилось в той же информации, возникло неожиданное препятствие:

«Передают, будто Соединенные Штаты, высказываются против блокады России в какой бы то ни было форме, так как теоретически мы не находимся в состоянии войны с большевиками… Здесь предполагают, что Вильсон (президент Соединенных Штатов.— "История") выскажется против блокады на том основании, что это противоречит международному праву».

Сторонники блокады предложили свой контраргумент — Антанта не находится и в мирных отношениях с большевиками, никакого договора на этот счет нет. А на такой случай прецедентов в международном праве нет.

Американцы продолжали сомневаться, но остальные члены Антанты мало-помалу продвигали идею официального введения блокады России вперед. 24 августа 1919 года в Москве получили сообщение из Парижа, в котором говорилось:

«Верховный Совет постановил созвать нейтральные страны на совещание, чтобы установить, в каком размере возможна изоляция России.

Германии также будут даны директивы. Чтобы она в своих торговых сношениях с Россией соблюдала те ограничения, которые в нейтральных странах соблюдаются или будут соблюдаться».

Отмечалось, что процесс утверждения положения о блокаде России тормозится из-за позиции Соединенных Штатов.

К тому же и среди правительств стран Антанты согласие было лишь в одном — их войска на русской земле, будь то Архангельск или Мурманск, устали, подвергаются тайной агитации и разложению, и их нужно выводить. А потому следует блокировать не приход грузов в российские порты, а отправку и перевозку их туда. Но по многим деталям плана полного единодушия не наблюдалось, и окончательное решение вопроса затягивалось.

В Москве решили воспользоваться противоречиями и всеми способами усиливать их. Пролетариев в странах Антанты призывали словом и делом препятствовать удушению блокадой первого социалистического государства в мире. И каждый протест рабочих в Великобритании, Франции или Италии считали актом в свою поддержку. Кроме того, сопредельным государствам, в первую очередь новым прибалтийским было предложено заключить договоры о мире и торговых отношениях.

«Сегодня в Дерпте,— сообщали 28 сентября 1919 года "Известия",— состоится совещание представителей белой Эстонии, Латвии и Литвы для обсуждения мирного предложения Советской России.

Судя по положению Антанты, можно думать, что эти государства вступят в мирные переговоры с нами».

Однако опередить Верховный Совет Антанты советскому правительству не удалось. 10 октября 1919 года было объявлено об официальном введении блокады против России. В информации, поступившей в Москву по радио, говорилось:

«Предусмотренным в ней (блокаде.— "История") мероприятием является отказ в разрешении выйти в море всякому судну, направленному в русские гавани к большевикам. Такие же мероприятия будут приняты для всех товаров, предназначенных для доставки в большевистскую Россию. Будет отказано в паспортах всем лицам, отправляющимся в большевистскую Россию. Такие же меры будут приняты, чтобы помешать банкам поддерживать деловые отношения с большевистской Россией. Каждое правительство откажет своим гражданам во всякой возможности сношений с большевистской Россией почтой или по радиотелеграфу».

Самым удивительным для советских руководителей оказалось то, что американцы, несмотря на все свои возражения, в итоге присоединились к блокаде.

«Сегодня сделан первый шаг»

20 октября 1919 года НКИД РСФСР передал по радио ноты правительствам нейтральных стран и Германии, призывая их отказаться от участия в блокаде. Одновременно скандинавские страны просили не помогать антибольшевистскому правительству Северной области набирать на их территории добровольцев на замену эвакуированным войскам Антанты.

Но нейтралы при всем желании получать прибыль от торговли с Россией не могли ничего противопоставить блокаде. В опубликованном днем ранее, 19 октября 1919 года заявлении шведского МИДа говорилось:

«Английские военно-морские силы заминировали устье петербургской гавани, и английский военно-морской отряд расположен в этой части залива, чтобы препятствовать мореходству».

В Москве царил достаточно пессимистичный взгляд на будущее. Нарком по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичерин говорил, что «происходил процесс постепенного замуровывания России, изолирования ее антантовской блокадой».

Однако при этом не прекращались попытки оказывать давление на правительства Антанты через рабочие и социалистические партии и организации. Продвигались и переговоры о мире с Эстонией. Немалых успехов в боях с противниками добилась и Красная армия. Но даже на этом фоне пришедшее 22 ноября 1919 года сообщение из Лондона о выступлении британского премьер-министра выглядело совершенно сенсационно:

«Заявление Ллойд-Джорджа в Лондоне о созыве особой конференции союзников по русскому вопросу и о том, что блокада Балтийского моря будет весною снята, произвело в английских кругах сильное впечатление».

Советское правительство отреагировало без промедления. Выступая в начале декабря 1919 года на 7-м Всероссийском съезде советов, нарком Чичерин заявил:

«Прекращение блокады нам необходимо для получения как сырья, так и продуктов промышленности передовых стран… Съезду Советов предлагается еще раз обратиться к Антанте с мирным предложением. Победоносное отражение нами Деникина и Юденича, полный разгром последнего, как и Колчака, и непрерывное движение наше на деникинском фронте, уничтожая надежды империалистов, создают благоприятную обстановку для нашего нового мирного предложения… Значительная часть правящих кругов Антанты пришла к сознанию необходимости помириться с Советской Россией».

Но по большей части к такой мысли пришла британская элита. Так, во время обсуждения русского вопроса в Парламенте Великобритании говорилось о необходимости изменить политику в отношении ненавистных большевиков. Но вина за то, что нужно поступиться принципами, возлагалась на лидеров белого движения:

«Вожди антибольшевистских сил,— говорил лорд Роберт Сесил,— генерал Деникин и адмирал Колчак поступили бы более благоразумно, если бы вместо того, чтобы пытаться захватить Москву, установили бы устойчивое правительство в занятых ими областях, являющихся самыми богатыми частями России».

16 декабря 1919 года итальянский парламент большинством голосов принял резолюцию, требующую признания РСФСР и снятия блокады.

Правда, итальянские депутаты предлагали наладить торговые отношения со всеми существующими в России правительствами, и стало очевидным, что страны Антанты пытаются наперегонки получить доступ к русскому сырью.

Руководители наркоматов в выступлениях начали подчеркивать, что такого сырья за время Гражданской войны накопилось очень много — от льна до платины и мехов. А в нейтральную Данию сумели отправить заместителя главы НКИД М. М. Литвинова, который сказал партнерам по полуофициальным переговорам то, что они хотели услышать — что они смогут вести торговые дела с российскими кооперативами, т. е. объединениями граждан, а не с большевистским правительством. А Совнарком не будет вмешиваться в их деловые отношения.

Британцы нажали на партнеров по Верховному Совету Антанты и 16 января 1920 года Радио американского бюро печати сообщило:

«Верховным Союзным Советом сегодня сделан первый шаг к установлению мирных отношений с большевиками. Принята резолюция о возобновлении торговых и коммерческих сношений».

«Новая колоссальная победа»

Восторгу в Москве не было предела. Известный в то время советский публицист Ю. М. Стеклов писал:

«Такова новая колоссальная победа, одержанная русским пролетариатом, революционным крестьянством и Красной армией. Удавная (так в тексте.— "История") петля блокады, накинутая Антантой на шею русского народа, разорвана героическими усилиями его сынов».

Не меньше радости было и в Британии, где считали, что сумели обеспечить себе полный контроль над всей русской внешней торговлей.

Но очень скоро обе стороны поняли, что все обстоит не так радужно. 26 января 1920 года в Кремле прошло совещание, на котором были приняты решения об окончательной ликвидации самостоятельности кооперативов и фактического превращениях их руководящих органов в полностью подчиненные правительству организации (см. «Внося разложение и маразм в кооперативную среду»). А что значила оговорка в тексте резолюции Верховного Совета Антанты «Принятые меры не означают перемены политики союзников в отношении советского правительства», когда в очередной раз разочарованные большевиками европейские вожди поддержали деятельно Польшу в ходе советско-польской войны.

Снятие блокады проходило совсем не гладко.

Американцы с тем же упорством, с которым отказывались участвовать в блокаде, отказывались ее снимать.

А нейтралам и Германии то ли по недосмотру, то ли сознательно не прислали никаких официальных инструкций об отмене ограничительных мероприятий.

И все же блокада постепенно снималась. Активные, хотя и не вполне коммерчески удачные операции разворачивались в подписавшей мирный договор с РСФСР Эстонии. Вдохновленные ее примером в дело включились шведы, норвежцы и датчане. «Кооперативная» делегация во главе с наркомом внешней торговли РСФСР Л. Б. Красиным отправилась в Лондон.

Со временем появились своеобразные трюки, позволявшие продлить ограничения, официально их не вводя. К примеру, правительство объявляло, что не сможет гарантировать, что купленные советскими представителями товары будет разрешено вывезти из страны. Формально — никаких ограничений, но на деле сделки срывались. Время от времени банкам давали указания выставлять такие условия кредитования советских закупок, чтобы сделать их абсолютно нерентабельными. Так что, по существу, целиком и полностью ограничения в торговле с РСФСР, а затем и с СССР никогда не снимались.

Большой опыт в преодолении подобных препятствий со временем приобрели и советские внешторговцы. Они торговались, отступали, тянули время и пытались найти дополнительные аргументы для того, чтобы убедить партнеров по переговорам. Вскоре после начала процесса снятия блокады в 1920 году в Совнаркоме решили, что одним из таких мощных аргументов в межгосударственных торговых переговорах может стать демонстрация размеров урона, нанесенного торговыми и прочими ограничениями с 1918 года.

Была создана специальная комиссия, которая пыталась оценить ущерб от интервенции и блокады. Но в годы Гражданской войны учет в большинстве губерний России велся из рук вон плохо. Комиссия попыталась, было, сравнить статистические данные за довоенные годы с существующим положением, но оказалось, что выявить, к примеру, кто во время эпидемий умер от отсутствия лекарств, а кто по другим причинам, абсолютно невозможно. Ущерб оказался неисчислимым. Причем во всех смыслах этого слова.

Евгений Жирнов