Что сказочные фильмы говорят нам о своем и нашем времени

Надежде Кошеверовой, удивительному режиссеру, создавшему в советском кино — вопреки времени, но и в связи с ним — свой особый мир печали, радости и света, исполняется 120 лет. Weekend вспоминает две ее главные картины.

Текст: Полина Барскова

Послеблокадный Ленинград — гиблое, тревожное место, тут более миллиона призраков погибших блокадников, о них никто не хочет помнить, их никто не может забыть. Какое искусство может родиться в таком городе? Именно в этом городе Надежда Кошеверова снимает «Золушку» (1947) — возможно, самый небезнадежный советский фильм.

Кошеверова, по замечанию историка кино Петра Багрова, принадлежала к аристократии ленинградского кино: она начинала с ФЭКСами еще в 20-х, затем работала с Козинцевым и Траубергом над трилогией о Максиме, однако ее собственная, самостоятельная кинематографическая судьба была сложной, поздней. К середине 40-х, самому странно-нервному времени советского кино, времени унижения и малокартинья, у нее было еще совсем немного свершившегося своего: ее картины не доживали до проката, ложились на полку. И тут, после экранизации «Черевичек» по опере Чайковского, она решила — и ей разрешили решить,— что будет делать «Золушку» с Евгением Шварцем и Яниной Жеймо.

Дела Шварца на тот момент тоже обстояли неважно: его главные пьесы, «Дракон» и «Голый король», так и не увидели большой сцены, известность в основном зиждилась на успехе «Снежной королевы», он был известен как добродушный выдумщик детских сказок, а не тревожных, мерцающих сатир для детей и взрослых.

Фильм был снят прямо перед наступлением советских политических катастроф второй половины 40-х — до «ленинградского дела», «дела космополитов» и «дела врачей». То была, по выражению Лидии Гинзбург, все еще передышка, хотя и самый ее излет; под постановление 1946 года она не попала.

«Золушка» оказалась для всех ее создателей моментом удачи, тем самым балом-праздником, ведь это фильм-выдох, фильм выживших — он светится. Светятся декорации и костюмы, светится волшебное, сулящее счастье платье Золушки, светятся ее добрая крестная и мальчик-паж, напоминающие свиту королевы Титании из шекспировского «Сна в летнюю ночь». Зло в этой сказке не опасно, не отвратительно, не страшно: тревога лишь вспыхивает далеким заревом. Ее источником является завистница и интриганка Мачеха Золушки в незабываемом исполнении легендарной Раневской. Именно с ее персонажем связано единственное упоминание того, что являлось одной из основных эмоций, основных материй в жизни авторов фильма,— страха.

Король: слушайте, Лесничий, я давно хотел вас спросить, почему вы в последнее время вздрагиваете и оглядываетесь? Не завелось ли в лесу чудовище, угрожающее вам смертью?

Лесничий: Нет, ваше величество, чудовище я сразу заколол бы! <…>

Король: Что же довело вас до такого состояния?

Лесничий: Моя жена, ваше величество! <…> Жена моя — женщина особенная. Ее родную сестру, точно такую же, как она, съел людоед, отравился и умер.

Если мы восстановим контекст сценария и сопоставим его с записными книжками Шварца, станет понятно, что Мачеха не невинная комическая старуха, но, как водится в сказках, создание аллегорическое. В «Записных книжках» Шварц часто изучает присущие ей пороки: носорожью амбицию, тщеславие, равнодушие, неблагодарность зависть и, что немаловажно, жажду быть рядом с власть имущими.

Однако главный власть имущий в «Золушке», то есть Король, обращается со своей властью не слишком серьезно, даже тяготится ею, так и норовя кому-нибудь вручить свою «шапку Мономаха», которая ему мешает; к тому же, как замечает Привратник в оригинальном сценарии, «ушло его сказочное время, а он все надеется».

Эту роль исполняет звезда мейерхольдовского театра Эраст Гарин. Каков же Король Гарина? Бесконечно инфантильный, капризный и обаятельный самодур, его отношения с Принцем устроены по классической модели «отцы и дети» — ведь ему не доложили, что «мальчик уже вырос». Власть нужна ему как праздник, а от будней и тягостей он всячески пытается отказаться, убежать, они ему скучны. Король хочет праздника, а не власти.

Вообще побег, волшебное место, куда не проникает время,— важная тема этой сказки: мы помним, что гости на балу отправляются в волшебную страну, где исполняются все желания, где время останавливается, становится иным, перед тем как внезапно и резко уйти, истечь.

Далеко не юные Золушка и Принц ведут себя как дети, и это не жалко, а прелестно, трогательно; в этом фильме реализовался, наконец, гений Янины Жеймо — ленинградской Джульетты Мазины — весьма редкая среди людей способность светиться. Эта «Золушка» — об отложенном запоздавшем, почти уже невозможном счастье, когда ни красавица, ни режиссер, ни драматург уже и не надеялись на волшебство, почти перестали надеяться. В этом и был тайный замысел «Золушки» Кошеверовой и Шварца: создать фильм, в котором можно было бы спрятаться от истории, от ее тревог и бед.

К следующей совместной работе Кошеверова с Шварцем приступают 17 лет спустя и опять на излете передышки, на этот раз «оттепельной». Можно предположить, что «Каин XVIII» (1963) задумывался как своего рода сиквел: Кошеверова искала сходный материал того же драматурга, и жителям сказочного королевства предстояла новая встреча с тем же Королем Гарина, который, однако, за долгие и тяжкие годы не мог не измениться. Все те же вопросы интересовали Кошеверову — природа власти, природа любви, природа чуда. Однако все сложилось драматически не так, как предполагалось.

Шварц, вместо предложенной Кошеверовой переделки «Тени», снова принялся склеивать, переделывать и доделывать новую версию «Голого короля», однако закончить не успел, умер от очередного мучительного инфаркта.

На смену ему пришел другой роковой (в первую очередь, увы, для себя) остроумец советского театра — Николай Эрдман. Баловень советской судьбы, автор знаменитых пьес «Мандат» и «Самоубийца» (с «Самоубийцы», впрочем, и начались его неприятности), соавтор «Веселых ребят», в 1933-м был арестован и сослан и пьес после этого более не писал (оставшись при этом человеком театра, сочинителем остроумных скетчей, интермедий и либретто), однако после войны стал крайне мастеровитым, гибким и точным сценаристом.

Сказка о всепобеждающих любви и остроумии, задуманная Шварцем, соединилась со сказкой Эрдмана об ужасе и гнусности несвободы и военщины. Один из центральных узлов фильма — судьба науки, оказывающейся на службе у солдафонов; один из главных героев фильма — модифицированный учеными комар, который, будучи прихлопнутым, создает взрыв огромной зоны поражения (по задумке Шварца это должна была быть божья коровка).

Драматургов интересовали разные проблемы, и у них получились разные истории, причудливо соединившиеся в фильме. Часто пишут, что Эрдман совершенно вытеснил Шварца, затмил его интонацию — я не вполне согласна с этим мнением: например, в разговорах Яна с Принцессой мы можем явственно слышать шварцевский голос — здесь verbatim использованы фрагменты из его писем возлюбленной жене Екатерине Шварц, покончившей с собой вскоре после смерти мужа. Так же зловещий двор короля Каина не может не напомнить о персонажах шварцевской «Тени», где министр оказывается людоедом, а певичка — шпионкой. Сегодня вынужденно совместная работа Шварца и Эрдмана воспринимается как палимпсест: нежный, печальный юмор первого просвечивает через яд и лед второго.

Как и в «Золушке», в «Каине» был собран невероятный набор актеров: Юрий Любимов, Михаил Жаров, Лидия Сухаревская. Кошеверова вела за собой и друзей юности: блистательных Бориса Чиркова, Рину Зеленую, того же Гарина. Нельзя не отметить крайне убедительное выступление в «дрэге» Александра Демьяненко (впоследствии общесоюзно любимого Шурика). Поражают фантастические костюмы юной художницы Марины Азизян: ее новая Принцесса предстает монпарнасской модницей, возможно, «стилягой», модной и острой штучкой.

И все же, в отличие от смеющейся, утешающей «Золушки», другая великая сказка Кошеверовой получилась гораздо менее светлой, гораздо более тревожной: король Каин не только жалок, он все же и страшен, упоен своей властью, уверен, что ему причитаются юные принцессы,— тут он немного и Дракон. Когда он восклицает: «Где моя каинова печать?», оказывается, что речь идет о прессе. Страшны его придворные, среди которых особенно заметен Начальник тайной полиции, томный, всезнающий и всемогущий, в изящном исполнении Бруно Фрейндлиха.

Если считать, что «Каин» — это продолжение, развитие «Золушки», особенного внимания заслуживают здесь сцены мрачных балов: композитор Спадавеккиа и хореограф Бельский создают зрелище столь же неотразимое, сколь и тяжкое, приправленное остротами типа «господа, проявим мужество и продолжим веселье, чтобы народ ни о чем не узнал!». Поразителен чувствительный палач Георгия Вицина — на его повозке написано «Тиранам скидка». Трудно не впасть в соблазн и не подумать, что Эрдман знал набоковское «Приглашение на казнь», так сильно тут совпадают умильные интонации ужаса и отвращения.

Но в «Каине» есть персонажи, не имеющие отношения к теням. Принцесса и ее друзья — люди нового времени, они отказываются принимать считающее себя вечным зло всерьез, не боятся его. Их поединок с Каином — это поединок игровой, они смеются над не страшным им злом, ругаются и насмешничают. На смену страху, искалечившему жизни Шварца и Эрдмана, пришла новая мечта о свободе, пусть недолговечная и миражная, но блеснувшая на этот фильм своей улыбкой. Поединок стареющего и от этого еще более цепкого и отвратительного зла и смеющегося над ним добра делает этот фильм сегодня развлечением и утешением драгоценного сорта. В конце принцесса и ее друзья уходят куда глаза глядят из обоих королевств — их ожидает нечто совершенно другое, новое, куда нет хода ни королям, ни людоедам.

Есть фильмы, удачно пришедшиеся своему времени, но быстро гаснущие, таковы, по правде, многие фильмы Кошеверовой; есть фильмы, длящиеся и радующие нас годами неизменно, такова «Золушка». Но самая любопытная категория произведений — это те, что годами набираются смысла, как бы проявляясь в растворе времени, и именно таков, мне кажется, «Каин VIII». Сегодня этот фильм озадачивает своей актуальностью. Власть зла захлебывается злом.

Непонятно вот что: как это вообще вышло на советский экран, когда, казалось бы, гораздо более невинные вещи резали, смывали, рассыпали?

Историк литературы Илья Кукулин предлагает версию о краткой оттепели 1962–1963-го, биограф Шварца Евгений Биневич — о неспособности критиков того времени оценить степень опасности, Алексей Герман говорит так: «Единственное разумное объяснение — люди боялись поверить глазам своим и ушам, боялись даже внутри себя заподозрить, что человек мог написать пьесу ПРО ЭТО».

«Каин», фильм о гниющем государстве, останется актуальным, пока будут рассыпаться государства и пылать войны, пока нас будет пленять надежда о том, что тиран умрет от страха на нужнике, а юные остроумцы и смельчаки перехитрят палачей.

---

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram