Всё не для человека
«Фантасмагория» Филиппа Кена в Берлине
В берлинском театре HAU (Hebbel am Ufer) проходит фестиваль «Призраки, джинны и аватары. О магии в цифровую эпоху». Одним из главных его событий стал спектакль любимого российской публикой француза Филиппа Кена и его «Вивариум студио», сделанный вместе со швейцарским театром «Види-Лозанн». Чем «Фантасмагория» отличается от предыдущих работ Кена, рассказывает Алла Шендерова.
«Фарм фаталь», «Роковая ферма», Филиппа Кена была показана в Москве в декабре 2021 года на фестивале NET (подробнее — в “Ъ” от 17 декабря 2021 года). За год с небольшим российский культурный ландшафт стал степью, откуда ветром сдуло все мало-мальски заметные строения. Так исчез, вернее, ушел в историю и фестиваль NET (Новый европейский театр), воспитавший пару поколений зрителей и много лет привозивший к нам в том числе и экологически озабоченную «Вивариум студио».
Кен, кстати, многое предвидел. Каждая новая его работа начинается там, где кончалась предыдущая. Героями «Фарм фаталь» были огородные пугала, продолжавшие работать на ферме после того, как на ней не осталось людей — лишь животные и насекомые. У пугал была своя радиостанция, где они интервьюировали, скажем, пчел, потерявших ориентацию из-за экопроблем. В перерыве между вещанием они обхаживали огромные яйца. В финале сообщалось, что яйца решили переместиться, и герои, взяв «питомцев» на руки, собирались в путь. Кто из них вылупится, мы, по традиции, готовились узнать в следующем спектакле Кена. Если апокалипсис не наступит раньше.
Апокалипсис наступил. Из яиц вылупились скелеты, красиво порхающие по сцене. Для создания проекций режиссер использует старинную технику Laterna magica, или Волшебный фонарь. Сцену от зрителей отделяет прозрачный занавес-сетка, на которую проецируется отряд скелетов, чьи отпавшие конечности можно принять за сабли. Вместо танца с саблями звучит мистическая музыка Пьера Деспра, на которую наложен голос, задающий публике вопросы из детских страшилок: материальны ли духи, где они водятся и какую форму имеют.
Впрочем, за духов, вернее, за дух отвечают вовсе не скелеты. Филипп Кен, художник и режиссер спектакля, поработал не только со сценографией, но и с исполнителями. Ими стали примерно десять пианино, расставленных по сцене, и два, зависшие над ней. Крышки инструментов поднимаются и опускаются: пианино открывают рот, не только издавая звуки, но и рассуждая про материальность и духовность духов, пока в густом дыму над ними роятся скелеты. Иногда дым сгущается и изрыгает столб огня. Тут уснувшие было восхищенным детским сном зрители просыпаются. Так делал поздний Марк Захаров, когда его актеры помаленьку переставали справляться. Так делает и Кен, не терзая попусту живых существ и доставляя публике визуальное удовольствие.
Сто с лишним лет назад, когда человечество в прошлый раз дошло до ручки, Костя Треплев, вернее Антон Чехов, предложил публике то же самое — монолог о мировой душе и красных глазах дьявола, для эффектности сопровождавшийся запахом серы. Но чеховской «Чайке» повезло больше: кроме этого монолога в ней были люди.
Другой сородич «Фантасмагории», знаменитая «Вещь Штифтера» Хайнера Геббельса (см. “Ъ” от 27 марта 2013 года) была похожа на спектакль Кена даже визуально. Там тоже были механические пианино и дым. Были и фокусы — вроде проступавшего на дне бассейна текста немецкого романтика Адальберта Штифтера. Человека на сцене тоже не было. Его заменяли закадровый голос, читавший текст о Штифтере, и аудиозапись интервью с антропологом Клодом Леви-Строссом, признающимся, что разговору с любым мудрецом он предпочел бы общение с собакой или кошкой.
Леви-Стросс, Бруно Латур, Донна Харауэй, Анна Цзин — философы, вдохновляющие Кена, давно открыли, что человек не венец Вселенной. А настоящего обновления земной цивилизации следует ждать, например, от грибов (по Цзин, они могут разъедать пластик, отработавшее топливо и вредные металлы). Так-то оно так. Но спектакль без людей, вернее, без их нелепой философии выходит скучным.
Вряд ли Филипп Кен рассчитывал, что его зрителями будут пчелы, грибы или домашние звери. Возможно, он все-таки хотел доказать, что с людьми на земле веселее, чем со скелетами. Но в любом случае это первый спектакль Кена, где сцена зачищена от живых организмов. У скелетов, существующих только в виде проекций, вид вполне довольный. А вот пианино без людей, похоже, расстроены. Во всех смыслах.